[69]. События действительно могли разворачиваться таким образом, но Цезарь явно смягчает последствия катастрофы и дистанцируется от ее виновников. Он дает очень подробный рассказ с описанием спора между командирами и неразберихи в римской армии, когда она попала в засаду. Помимо мужественных, но тщетных попыток Котты сплотить людей, здесь есть героические зарисовки, такие как подвиг центуриона, погибшего при попытке спасти сына, или поведение орлоносца, на этот раз названного по имени в отличие от безымянного героя высадки в Британии, который успел бросить свой штандарт в безопасное место, прежде чем погиб сам (орел так или иначе был захвачен галлами в качестве боевого трофея, когда последние римляне, которые нашли убежище в лагере, ночью покончили жизнь самоубийством). Цезарь постарался возложить вину на своего легата, но лишь немногие современники поверили этому, и все наши источники рассматривают случившееся как его лично поражение. Как проконсул, наделенный правом imperium, он нес ответственность за всю армию, находившуюся под его командованием (кстати, этим объясняется официальное начало любого письма, отправленного римским губернатором сенату: «Я нахожусь в добром здравии, как и моя армия»), Сабин и Котта были его легатами, то есть представителями, выбранными им лично и действовавшими по его приказу, и если они командовали совместно, то вина за такую двусмысленную ситуацию ложилась на самого Цезаря. Наполеон как-то заметил, что лучше иметь одного плохого командира, чем двух хороших с равными полномочиями. Сабин не повиновался приказу Цезаря, когда решил выступить из лагеря, но даже это подразумевает, что проконсул либо не выразил свое намерение с достаточной ясностью, либо не приучил своих легатов к строгой дисциплине. В конечном счете Цезарь нес ответственность за все, даже за ошибки, совершенные его подчиненными. Значительная часть его армии была уничтожена воинами не самого могущественного из галльских племен. Такое произошло впервые и поставило под сомнение иллюзию непобедимости римлян, созданную его постоянными успехами до этого момента [10].
Первые признаки назревающего восстания появились, когда Амбиориг и его сторонники проехали по землям своих соседей атуадуков, а потом по землям нервиев. Подавляющее большинство эбуронов разошлось по домам со своей добычей, как это было принято у племенных ополчений на всем протяжении военной истории. Однако весть об их успехе всколыхнула другие племена и убедила нервиев в необходимости нанести удар по легиону, пережидающему зиму на их землях. Этим легионом командовал Квинт Цицерон, назначенный легатом для упрочения хороших отношений между его братом и Цезарем. Квинт сделал то, что было необходимо для его семьи, но служба в армии совсем не прельщала его. В письмах домой он жаловался на тяготы военной кампании, и по некоторым признакам можно судить, что он был занят не только исполнением своих обязанностей. Осенью 54 г. до н. э. во время перехода легиона на зимние квартиры он сообщил брату, что сочинил четыре трагедии всего лишь за 16 дней. Впрочем, когда нервии неожиданно напали на его лагерь, Квинт Цицерон проявил себя с хорошей стороны. Римлян застали врасплох, так как они еще не получили известия о катастрофе, постигшей Сабина и Котту, но они быстро отразили первую атаку. Нервии при поддержке союзных кланов атуадуков и некоторых эбуронов устроили осаду лагеря. За одну ночь солдаты Цицерона соорудили 120 башенок для укрепления внешнего вала, материал для которых уже был собран в лагере, но строительство укреплений, очевидно, не было завершено. Теперь работа продолжилась в бешеном темпе. На следующий день легионеры успешно отразили второй приступ.
Независимо от своих личных склонностей и способностей Цицерон вел себя как настоящий римский сенатор: он подбадривал солдат днем во время сражения и каждую ночь наблюдал за строительством укреплений и пополнением запаса метательных снарядов. Из-за слабого здоровья он в конце концов поддался на увещевания воинов и удалился в свою палатку. Возникает искушение предположить, что командиры Цицерона были настоящим ядром обороны и порой он фактически мешал им. Цезарь хотел поддерживать хорошие отношения с Квинтом и особенно с его старшим братом, поэтому в «Записках» Квинт предстает в самом благоприятном свете. Но, даже несмотря на ограниченный опыт и способности, Квинт Цицерон выказал подлинное мужество и делал все, что было в его силах. Он ответил холодным отказом на предложение заключить перемирие и увести своих людей в безопасное место. Осада продолжилась; белги окружили форт рвом и насыпным валом и приступили к сооружению мантелетов и других устройств для штурма крепостей. Всего лишь несколько лет назад такие сооружения были неизвестны в Галлии, но местные жители наблюдали за легионерами Цезаря в действии и многому научились от них. Римский гарнизон постепенно слабел, так как многие были ранены, а оставшимся в строю приходилось принимать на себя все тяготы осады. Они значительно уступали противнику числом (Цезарь сообщает, что армия нервиев насчитывала 60 000 человек, обходя молчанием свое утверждение об огромных потерях, понесенных ими в 57 г. до н. э.) и в конечном счете были обречены на гибель без помощи со стороны [11].
Квинт Цицерон послал гонцов к Цезарю сразу же после первого нападения, но никто из этих людей не смог проникнуть через оцепление, выставленное белгами. Некоторых привели обратно и казнили перед стенами лагеря на виду у легионеров. Осада продолжалась уже более недели, прежде чем одному человеку удалось вырваться наружу. Посланцем был галл, раб одного из знатных местных жителей, сохранившего преданность Риму и оставшегося с Цицероном. Весть достигла Цезаря в его лагере в Самаробриве (современный Амьен) поздним вечером. В депеше Цицерон не только сообщил о собственном положении, но и дал Цезарю первое представление о катастрофе, постигшей Сабина и Котту. До тех пор он совершенно не знал о мятеже, и это показывает, до какой степени его разведка полагалась на лояльно настроенных знатных галлов местных племен. Это был страшный удар, но Цезарь понимал, что он должен действовать быстро, чтобы спасти войска Квинта Цицерона. Вторая победа подбросила бы хворосту в костер мятежа, побуждая все новых вождей присоединяться к нему вместе со своими племенами. Вместе с Цезарем в Самаробриве находился лишь один легион, охранявший главный обоз армии вместе с казной, запасами зерна, свезенными со всей Галлии, а также с сотнями заложников, взятых в 58 г. до н. э. Требатий, клиент Цицерона, находился там вместе со многими другими чиновниками администрации Цезаря. Проконсул не мог совершить быстрый бросок со всеми этими гражданскими лицами и обозом, но не мог и оставить их без защиты. Поэтому он в первую очередь послал гонца к своему квестору Марку Крассу, который стоял лагерем со своим легионом не более чем в 25 римских милях от Цезаря. Красс получил приказ срочно выступить в Самаробриву и оставить свой лагерь в полночь. На следующее утро передовые конные патрули Красса достигли Цезаря и сообщили, что главное войско уже на подходе [12].
Цезарь оставил квестора охранять Самаробриву и ее драгоценное имущество, а сам выступил в поход и в первый же день прошел 20 миль. Он собрал отряд из четырех сотен союзной и вспомогательной конницы для поддержки своего единственного легиона и надеялся, что на марше к нему присоединятся еще два легиона. К Гаю Фабию, который находился среди моринов, отправился гонец с приказом пройти через земли атребатов и встретиться с Цезарем, когда он будет проходить через этот регион. В другом приказе, направленном Лабиэну, ему предписывалось соединиться с главной армией на границе владений нервиев, но вместе с тем разрешалось остаться, если он сочтет, что местная ситуация настоятельно требует этого. Фабий немного опоздал, но все же смог присоединиться к Цезарю. Лабиэн прислал гонца с сообщением, что он не может выступить в поход, потому что треверы собрали армию и встали лагерем всего лишь в трех милях от его позиции. Он также подтвердил участь Сабина и Котты и рассказал некоторые подробности случившегося, полученные от выживших легионеров, добравшихся до его лагеря. Цезарь согласился с решением своего старшего легата, но в итоге он остался лишь с двумя легионами, значительно ослабленными после долгой летней кампании. Даже вместе с конницей он имел в своем распоряжении немногим более 7000 человек и не мог надеяться на новые подкрепления в течение нескольких недель. Если он будет ждать дальше, лагерь Цицерона может пасть и еще один легион будет потерян, что непременно приведет к разрастанию мятежа. Цезарь выступил в поход с облегченным багажом и минимальными запасами провианта. Приближалась середина осени, и его солдаты едва ли могли найти достаточно пищи или фуража в тех землях, через которые они проходили. Римляне нуждались в быстрой победе и не могли себе позволить долгих и осторожных маневров.
Цезарь поспешил на выручку осажденному гарнизону. Это решение имело стратегический смысл и соответствовало агрессивной и наступательной римской доктрине, но было несомненно рискованным. Впрочем, Цезаря побуждал к действию другой, более личный мотив. Его легионеры находились в опасности, а доверие между армией и командиром в конечном счете было основано на готовности поддерживать друг друга. Цезарь не мог оставить своих людей умирать, если оставалась хоть какая-то возможность спасти их. Он уже показал глубину своих чувств после утраты 15 когорт, когда поклялся не бриться и не стричь волосы до тех пор, пока не отомстит за них. Это был символический жест для Цезаря, отличавшегося аккуратностью и придирчивым отношением к своей внешности [13].
Патрули привели пленников, подтвердивших, что легионеры Цицерона до сих пор держат оборону. Одного галльского всадника убедили доставить послание через ряды противника. Оно было написано по-гречески, и предполагалось, что белги не смогут его прочитать. Не в силах пробраться в лагерь, посланец сделал так, как ему было велено, и прикрепил сообщение к копью, которое затем перебросил через стену. В течение двух дней никто не замечал необычного копья, воткнувшегося в боковую сторону одной из башен, но потом кто-то отнес его Цицерону. Легат построил солдат и объявил им, что Цезарь уже в пути. Подтверждение этом