Несправедливая в военно-политическом отношении, она заслуживает особенного внимания в стратегическом, как военно-практическая школа Цезаря и его войск, в которой он развил свои высокие природные военные дарования и уже достиг степени великого полководца, а армия его – так же разнообразно развила свои военные и боевые способности и особенно нравственные силы, усовершенствовалась во всякого рода военных движениях и действиях и, под предводительством его, вполне ему покорная и преданная, явилась готовым и могущественнейшим военно-политическим орудием в его руках.
Как начинавший свое военное поприще и учившийся ведению войны, притом большой, трудной, опасной и чрезвычайно важной для него, Цезарь не чужд был многих ошибок в ней. Но все они послужили на пользу ему и его войскам, и их далеко превосходили, и в количестве, и особенно в качестве, искусные соображения, движения и действия Цезаря, в 8 лет превознесшие его на степень первостепенного великого полководца, уже вполне уверенного в себе и создавшего себе из войны в Галлии прочные и надежные основание для дальнейших своих действий и ступень для будущих своих успехов – с личными своими политическими целями. И превосходство его в этой войне одинаково во всех военных отношениях – и в управлении, и в начальствовании войсками, и в тактическом, и в фортификационном, и в полиорцетическом, и в стратегическом, и особенно в нравственном, т. е. нравственного влияния и на свои войска, и на своих неприятелей.
Об армии его в Галлии невозможно отзываться иначе как с чувствами истинного удивления и глубокого уважения. Она, во всем своем составе – высших и низших частных начальников и рядовых воинов, всеми своими отличными военными качествами: тактическим устройством, способностью к движениям и действиям всякого рода, сносливостью в трудах и лишениях, стойкостью и храбростью в боях, мужеством и преданностью, уважением и доверием к своему любимому полководцу – подлинно была образцовою, в эти смутные времена Рима, уже крайне развращенного во всех отношениях! И таково было могущественное влияние Цезаря на свои войска, что не только римские легионерные, но и другие, всякого рода и племени, и галльские, и германские, и иные, не уступали легионерным в означенных выше отличных качествах, преданности и доверии к Цезарю. И прав он был, говоря, что с такими войсками можно было все небо перевернуть!
Противников его, галлов, германцев и британцев, и вождей их – Верцингеторикса, Ариовиста, Кассивелауна – по всей справедливости, нельзя не признать достойными его. Напрасно некоторые новейшие военные писатели отзываются о них с пренебрежением и даже с презрением, которых не обнаруживал к ним и сам Цезарь. Пусть они были полудикие или и дикие народы (галлов же нельзя назвать даже и полудикими), но они и их действия заслуживают полного уважения. Народы искони свободные и независимые, выше всего ценившие свою свободу и независимость, они мужественно, храбро, не щадя ничего, упорно воевали за них и за свой родной край, против всесветных римских завоевателей, которых все опасались и еще более ненавидели. И естественные, возвышенные побуждения их, при всем несовершенстве военного искусства с их стороны, далеко превосходили в этом отношении личные, своекорыстные побуждения Цезаря (а не его армии, бывшей только послушным орудием его), при всем превосходстве его военных дарований и искусства.
Этими двумя противоположными отношениями можно определить и общий характер, и общие результаты войны в Галлии. Естественное и законно-справедливое, сильное нравственное одушевление галлов и небольшой части германцев и британцев, при необыкновенном напряжении их материальных и нравственных сил, но при одной грубой силе, не руководимой ни единством, ни согласием, ни правильным искусством, неминуемо должно было, рано или поздно, уступить столь же необыкновенным напряжению сил и нравственному одушевлению такой отлично устроенной армии, какова была римская, руководимая таким первостепенным полководцем, как Цезарь, и таким высоким искусством, каким обладал и какое проявил он в войне завоевательной, но несправедливой с его стороны и оборонительной, но справедливой с другой.
Конечными же результатами ее были покорение Галлии власти Рима и особенно – превознесение в могуществе и славе того, который предпринял и совершил этот подвиг и приобрел как этим, так и в отличной армии своей, средства, необходимые ему для приобретения верховной власти в Риме и в целой Римской республике, доживавшей последние дни свои, согласно с тайными замыслами Цезаря.
Глава VТретья римская междоусобная война Цезаря с Помпеем и его партией (49–45 гг. до P. Х.)
Причины войны; политическое и стратегическое положение обеих противных сторон, Цезаря и Помпея
Намерения Цезаря исполнились: он образовал себе независимую и грозную силу, а положение дел в Риме и римских владениях доставило ему удобный случай употребить ее.
Восемь лет ведя войну в Галлии, он не упускал, однако, из виду Рима, но зорко следил за всем происходившим в нем и деятельно действовал там чрез посредство приверженцев своих, особенно трибуна Клодия, а потом трибуна и знаменитого оратора Куриона. Вожди сената Катон и Цицерон были удалены из Рима, первый – для обращения о. Кипра в римскую провинцию, второй – в ссылку в Македонию. Это было сделано по влиянию Цезаря, еще до отправления его в Галлию – для прочного утверждения власти триумвиров. Но по удалении Цезаря в 58 году в Галлию Помпей и Красс увидели, что такого отважного демагога, как Клодий, невозможно было употреблять как орудие единственно честолюбия Цезаря. И потому Помпей, для собственного самоохранения, вызвал Цицерона из ссылки, хотя лишь после жестоких смут и беспорядков, возбужденных по этому поводу в Риме трибуном Милоном. Однако влияние Клодия было мало ослаблено тем, так что Помпей, для прекращения беспорядков и восстановления своей популярности, заставил назначить себя префектом продовольствия (praefectus annonae), или интендантом республики.
Но отсутствовавший Цезарь умел поддерживать такую деятельность своих приверженцев в Риме, что Помпей и Красс, завидуя ему, помышляли только о поддержании своего влияния приобретением таких же уступок, какие были сделаны Цезарю. Однако на этот раз согласие между триумвирами стараниями Красса было еще сохранено и обеспечено в 56 г. уговором между ними в Лукке, по которому Цезарю было продолжено его управление еще на 5 лет (56–51 г.), с 8 легионами, а Помпею и Крассу было обеспечено консульство на 55 г. и после того управление Испанией – первому и Сирией – последнему.
В 55 г. Помпей и Красс достигли своих целей, но только после новых и жестоких смут и беспорядков в Риме, за обладание – тем или другим – Форумом (Forum) в Риме, в чем Катон, уже воротившийся с о. Кипра, оказал со своими приверженцами сильное сопротивление обоим.
В 54 г. Красс, желая, подобно Цезарю, образовать себе в Сирии опытное и преданное ему войско, положил открыть войну с парфянами, царем которых в это время был Ород I, или Арзак XIV. Но Красс встретил со стороны парфян не одну только храбрость, но и совершенно новый для римских войск образ ведения войны. В 53 г. он проник за Евфрат, но, послушавшись изменников, двинулся на равнины, где парфянская конница действовала так искусно и нанесла римской армии такой урон, что Красс был принужден предпринять отступление. Но это еще более увеличило трудность, опасность и вред движенья его армии, так что наконец Красс вступил в переговоры. Во время этих переговоров и происшедших притом беспорядков между парфянами Красс был убит, а армия его частью истреблена, частью взята в плен, так что из 100 т. войск ее едва 10 т. под предводительством Кассия воротились в Сирию. Парфяне же заняли всю Мессопотамию, вторглись в Сирию и с этого времени вступили в войну с римлянами, продолжавшуюся очень долго и кончившуюся только с падением их царства (в 226 г. по P. X.).
Красс при жизни своей поддерживал еще согласие между Цезарем и Помпеем и при всяком случае препятствовал соперничеству между ними. Но, по смерти его, в 53 году триумвират в Риме превратился уже в дуумвират, и Цезарь и Помпей стали лицом к лицу. И между тем, как Цезарь действовал лично, постоянно деятельно, и политикой, и оружием, и происками, и кознями, и подкупами, Помпей управлял своими провинциями чрез посредство своих легатов, сам же оставался в Риме и, среди продолжавшихся в нем и поддерживаемых самим Помпеем смут и беспорядков, наконец, после сильного мятежа, происшедшего вследствие убиения Клодия Милоном – орудием Помпея, заставил признать себя, несмотря на сопротивление Катона, единственным консулом, почти с диктаторскою властью.
Вскоре и последняя, родственная связь между Цезарем и Помпеем была прервана смертью дочери первого и жены последнего, Юлии, браком Помпея с Корнелией, дочерью Метелла Сципиона, важнейшего из сенаторов и заклятого врага Цезаря, и влиянием Корнелии на Помпея. Аристократия, в надежде на Помпея, начала действовать смелее и всячески искала случаев к разрыву между Помпеем. и Цезарем. Не размыслив, что последний уже давно и долго готовился к тому, она составляла одно за другим сильные постановления против него и сама дала ему повод принять вид несправедливо притесненного в своих правах и защитника закона и народа.
В 52 г., после 7-месячного консульства. Помпей назначил товарищем себе, другим консулом, тестя своего, Метелла Сципиона, и заставил продлить срок своего управления в Испании и Африке еще на 5 лет (52–47).
Тогда уже междоусобная воина сделалась неизбежною, тем более, что не только Помпей и Цезарь, но и приверженцы их желали ее. Приближение срока управления Цезаря должно было решить ее. Хотя с обеих сторон и были делаемы попытки к сближению и соглашению, но только потому, что каждая сторона хотела избежать почина в войне. А между тем как Цезарь продолжал деятельно действовать, полагаясь только на собственные силы и средства и избегая вида незаконного захвата власти, а показывая, что он только защитник народа от врагов его, Помпей, напротив, в своей непомерной уверенности в себе и в своей диктаторской власти пренебрегал всем необходимым для собственной защиты.
Началом явных несогласий между ним и Цезарем послужило требование последним, в 52 году, назначения его, в отсутствие, консулом. Значительными подкупами, особенно трибуна Куриона, Цезарь еще более увеличил число своих приверженцев в Риме. В 51 г. Курион внушил ему мысль – отказаться от своего управления и согласиться на назначение ему преемника, но с тем чтобы и Помпей сделал то же самое. Этим Курион дал делам Цезаря самый выгодный для него оборот. Следствием этого были обоюдные предложения, которые с обеих сторон были, однако, только притворными, пока наконец сенат не произвел решительного разрыва.
7 января 49 г. он издал постановление, в силу которого Цезарь был обязан к назначенному дню сложить с себя начальствование войском и уехать из армии, под опасением быть объявлену врагом республики. Тщетно трибуны М. Антоний и Кв. Кассий, приверженцы Цезаря, восстали против этого: на них не обратили внимания и даже предложили Помпею начальствование над двумя легионами (1 Помпея и 15 Цезаря), назначенными в Сирию и удержанными в Риме. Тогда трибуны М. Антоний, Кв. Кассий и др., защищавшие дело Цезаря, бежали к нему в Равенну, где он находился тогда с одним 13-м легионом и с 300 ч. конницы, и это бегство их придало партии его вид законности и необыкновенную популярность.
Тогда уже Цезарю не оставалось ничего более, как или покориться и погибнуть бесплодно для республики и для самого себя, или восстать с оружием в руках против Помпея, сената и аристократов, в защиту республики, законов ее и прав народа. Так как все зависело от быстроты и внезапности действий, то Цезарь послал другим своим легионам приказание поспешно идти в Италию, а сам, выйдя к 13-му легиону, произнес перед ним речь, на которую легион восторженно отвечал готовностью защищать оскорбленных: полководца своего и народных трибунов. Цезарь прежде всего положил внезапно овладеть городом Ариминием (Rimini), назначил для того отряд войск, передал начальствование войсками Гортензию, с нужными приказаниями, а сам целый день показывался публично в Равенне, присутствовал на бое гладиаторов и вечер провел в веселом обществе. Но поздно ввечеру он тайно сел в наемную повозку и окольными путями поехал к Ариминию. На следующее утро, прибыв к речке Рубикону (ныне Fiumicino), он нашел уже там 13-й легион и 300 ч. конницы и, прежде нежели подать знак к переходу через Рубикон, по свидетельству Плутарха, задумался и поколебался в виду того важного шага, который предпринимал… Но это колебание для такого человека, как Цезарь, и в тех обстоятельствах, в которых он находился, было лишь мгновенное – и с словами: alea jacta est! (жребий брошен!) подал знак к переходу – и началу междоусобной войны…
Далеко несоразмерны были силы, средства и способы с обеих сторон в это время. У Цезаря были только 12 его легионов и собственные средства и способы, и вовсе не было флота. У Помпея же в полной власти находились не только его легионы в Испании и Африке, но и все остальные вооруженные силы, сухопутные и морские, и все военные средства и способы республики в Италии, Греции и на Востоке. Цезарь господствовал только в трех Галлиях (Цизальпинской, Нарбонской и только что покоренной Трансальпинской) и в Иллирии, а Помпей – во всей остальной, обширной территории республики в Европе, Африке и Азии. Вид защиты свободы республики от самовластия одного лица был одинаково и на стороне Цезаря, и на стороне Помпея; но Цезарь стоял одинок, имея за себя только своих приверженцев и подвластный народ, а Помпей – сенат, всю аристократию и первейших людей республики, занимавших высшие и почетнейшие должности. Но что значили все эти преимущества Помпея перед далеко превосходившими их другого рода преимуществами Цезаря! Последний войною в Галлии доказал, что он был необыкновенный человек и великий полководец. У него было только 12 легионов, но, под его предводительством, победоносных, непобедимых, закаленных в трудах и боях, восторженно преданных своему императору (Imperator – так уже давно называли римские войска своих полководцев) и на все готовых за него. Да и не все они еще были при нем (как объяснено ниже). Но, как все великие полководцы, он сам лично стоил целой армии! Слава его уже приводила в восторг всех римских воинов и граждан, а имя его наводило страх на его врагов. Ему стоило только явиться в Италии – и войска, и народ несомненно стали бы на его сторону, а враги его, власть имевшие, с Помпеем во главе, рассеялись бы в ужасе, предоставив ему и и власть, и силы, и средства, и способы республики, по крайней мере в Италии, а это было главное. Являясь защитником республики, ее законов и народа, он имел бы на своей стороне полное законное право, громадную силу нравственную. Наконец – он действовал сам, лично, с необыкновенными умом и энергией и был совершенно свободен в своих действиях, никому не подчиняясь, но повелевая всеми, под влиянием его слепо повиновавшимися ему. Помпей же, напротив, имел за себя лишь меньшинство – сенат и аристократию, хотя и знатные, и сильные, и богатые, но против себя большинство – народ и партию его и Цезареву. Да и самый сенат и аристократия, окружавшая Помпея, были скорее несчастьем, нежели силой для него. С их побуждениями, видами и мнениями необходимо было ему вполне сообразоваться и невозможно было действовать совершенно свободно, по своим усмотрениям и воле. К тому же сенат, аристократия и приверженцы Помпея, враги Цезаря, были до того ослеплены своею силой и слабостью Цезаря, что нимало не сомневались в своей победе и, пренебрегши заблаговременными мерами собственной защиты, в решительную минуту – перехода Цезаря через Рубикон – были захвачены совершенно врасплох.
Итак, без сомнения, материальный перевес был на стороне Помпея, но перевес нравственный, значительно превосходивший его – решительно на стороне Цезаря.
В заключение следует сказать несколько слов о числе легионов у Цезаря в Галлии перед началом междоусобной войны. Выше уже было сказано, что при назначении своем в 59 г. консулом он получил 3 легиона и вслед за тем еще 1, итого 4. Вступая вслед за гельветами в Галлию, он набрал еще 2 легиона в Цизальпинской Галлии и позже, постепенно, еще 7, да Помпей (когда они были еще в добрых отношениях) прислал ему из Италии 1 легион (1-й). Таким образом у Цезаря были сначала 4, потом 6, 8, 10, 12 и наконец 14 легионов (средним числом по 5 т. – 70 т.) во всех провинциях под его управлением, из них 12 (60 т.) в 51–50 гг. находились в Галлии по ту сторону Альп, а в Цизальпинской Галлии и в Иллирии 2 легиона (10 т.), из которых 15-й – в Равенне. По окончании войны в Галлии сенат постановил, чтобы Помпей и Цезарь дали каждый по 1 легиону для отправления их в Сирию против парфян. Исполняя это, Цезарь отослал в Рим 1-й легион Помпея и 15-й свой, а на место последнего отправил в Равенну 13-й, и затем у него осталось 12 легионов (60 т.). Но когда взаимные отношения между ним и Помпеем стали враждебными, 1-й и 15-й легионы вовсе не были отправлены в Сирию, а были удержаны в Риме, и оказалось, что это было лишь коварною хитростью сената и аристократов с целью ослабить армию Цезаря и усилить собственную. Но эта хитрость вовсе не достигла цели, потому что 1-й и 15-й легионы были вполне преданы Цезарю и, при вступлении его в Италию, первые перешли бы на его сторону.
I. Междоусобная война (49–48 гг. ДО Р.Х.)
{Хотя вся война с 49 г. до 45 г. включительно была междоусобная, но в комментариях Цезаря она разделена на 4 войны: I. междоусобную, в 49–48 гг. (комментариев книги 1–2—3); II. Александрийскую, в 48–47 гг. (ком. 1 книга); III. Африканскую, в 47–46 гг. (ком. 1 книга) и IV. Испанскую, в 46–45 гг. (ком. 1 книга). Этому разделению следуют все военные писатели: оно принято и здесь.}
Действия в Италии; переход Цезаря через Рубикон и движение его к Ариминию и Брундизию
Перейдя через Рубикон (в половине января 49 г.), Цезарь двинулся к Ариминию и занял его без сопротивления. Весть о том поразила всех в Риме изумлением и ужасом. Помпей, сенат и аристократия бежали в Капую, а Рим пришел в состояние совершенной анархии.
В Ариминии к Цезарю явились бежавшие из Рима трибуны М. Антоний и Кассий, претор Росций и молодой Цезарь, сын легата в армии Юлия Цезаря, Л. Цезаря. Последние два объявили, что Помпей поручил им вступить в переговоры с Цезарем, для миролюбного соглашения с ним ко благу республики.
Цезарь отослал их к Помпею, с объяснением жалоб своих и предложением общего обезоружения и личных переговоров с Помпеем. Они воротились вскоре с ответом Помпея и консулов, заключавшимся в том, чтобы Цезарь воротился в Галлию и распустил свою армию, после чего Помпей удалится в Испанию, а до того войска в Италии не будут распущены.
Такого рода предложений Цезарь, конечно, никоим образом не мог принять и потому прервал переговоры и послал М. Антония с 5 когортами в Ареций (ныне Arezzo), а сам с 2 легионами остался в Ариминии, приказал набирать войска и занял Пизавр (ныне Pesaro), Фан (Fanum, н. Fano) и Анкону, каждый одною когортой. Узнав, что претор Терм занял Угубио 5 когортами и укрепил его, он послал Куриона с 3 когортами занять этот город. Терм вышел из него, а войска его разошлись, не желая действовать против Цезаря. Последний двинулся затем с несколькими когортами 13-го легиона к городу Ауксима (ныне Osimo), где Аттий Вар учредил место набора войск для Помпея. Но декурионы Аттия отворили Цезарю городские ворота и впустили его в город. Аттий Вар вышел из него, а войска его частью разошлись, частью присоединились к Цезарю.
Страх в Риме увеличился еще более, консулы бежали из него, наборы войск были отменены, и партия Помпея уже не считала себя в безопасности и в Капуе. В Ауксиме от Цезаря отделился довереннейший дотоле легат его Лабиен, из зависти, кажется, к славе Цезаря. Последний не удерживал его, отпустил его к Помпею и даже отослал ему деньги и имущество его.
Из Ауксима Цезарь прошел через всю Анконскую область (Marche d'Ancone), все города которой охотно впустили его и снабдили всем нужным, а гор. Цингул (Cingulum, н. Cingolo) даже дал ему несколько вооруженных воинов.
Между тем к Цезарю присоединился 12-й легион его, с которым и 13-м он двинулся к Аскулу (ныне Ascoli). Находившийся здесь с 10 когортами Лентул Спинтер хотел отступить, но большая часть войск его разошлась. От Аскула Цезарь двинулся к Корфинию (близ н. Salmone), к ю.-з. от Аскула. Корфиний был занят Домицием Агенобарбом с 10 когортами {по Наполеону I – 30 когорт, т. е. 3 легиона, что невероятно}, 5 из которых Домиций выслал разрушить мост на реке в ½ мили от города. Но эти 5 когорт были опрокинуты, и Цезарь расположился близ Корфиния в лагере. Домиций приготовился к обороне и просил Помпея о присылке подкреплений. Цезарь же послал М. Антония с 5 когортами к Сулмоне (ныне Sulmona), к ю.-в. от Корфиния, в которой находились сенаторы К. Лукреций и Аттий Пелигн с 7 когортами. Но эти последние и жители города впустили М. Антония, который привел эти 7 когорт и пленного Аттия к Цезарю. Последний отпустил Аттия, и вскоре к Цезарю присоединились 8-й легион, 22 новонабранные когорты и 300 чел. вспомогательной конницы из Норики (на св. границах Северной Италии и Иллирии).
Осадные работы были уже окончены, когда Домиций получил от Помпея ответ, что он не может подкрепить его, и упрекал его в том, что он заперся в Корфинии. Домиций, в отчаянии, хотел бежать, но войска его задержали и передали его Цезарю. Последний заставил их принести присягу в верности ему, а Домиция и всех сенаторов, трибунов и всадников, находившихся в Корфинии, отпустил на свободу. Затем в тот же день, после 7-дневной остановки перед Корфинием, он двинулся вдоль берега Адриатического моря к югу в Апулию, потому, кажется, что угадал или узнал намерение Помпея удалиться из Италии в Грецию. Поэтому он хотел ранее Помпея достигнуть Брундизия (ныне Brindisi) – главного пункта переправы из Италии в Диррахий, в Греции, и тем удержать Помпея в Италии и скорее решить борьбу с ним. Но Помпей, видя переход многих частей войск и жителей края на сторону Цезаря, опасаясь перехода еще большого числа их и имея при себе только 2 легиона и 30 т. войск близ Рима, считал более надежным избежать вооруженного столкновения с Цезарем в Италии и удалиться в Грецию, где мог собрать значительные силы и с ними подавить Цезаря. Но этим самым он оставлял Италию во власти Цезаря и доставлял ему возможность, с своей стороны, собрать в ней значительные силы и не впускать более Помпея в нее. Таким образом, расчет Помпея был неверен и должен был обратиться во вред ему и в пользу Цезаря, тем более что удаление Помпея из Италии должно было иметь вид бегства из нее. Не приготовясь заранее к обороне в Италии, захваченный врасплох и предавшись страху, нерешимости и бездействию, он тем с самого начала, по собственной вине, давал делам крайне невыгодный для себя и выгодный для Цезаря оборот.
И действительно, все поступки его обличали не благоразумие, а только страх перед Цезарем. Из Капуи он удалился сначала в Луцерию (ныне Lucerа), оттуда в Канузий (ныне Canosa) и наконец уже в Брундизий. Сюда он стянул все свои войска, вооружил всех рабов и из пастухов образовал 300 чел. конницы. Претора Метелла Сципиона с старшим своим сыном он послал в Сирию, собрать на востоке сухопутные и морские военные силы. Обоих консулов, которым он, по прежним отношениям их к Цезарю, не доверял, он заставил отправиться с 30 когортами морем в Диррахий, обещав вскоре последовать за ними. Но два претора его, Манлий с 6 когортами и Рутил Луп с 3, передались Цезарю. Последний, следуя к Брундизию, снова предлагал Помпею вступить и в личные переговоры с ним, по прибытии же к Брундизию с 6 легионами, узнал, что консулы с 30 когортами, по настоятельному повелению Помпея, уже отплыли морем в Диррахий, а сам Помпей с 20 когортами находился еще в Брундизии. Тогда Цезарь, имея в виду отрезать ему сообщения и с Италией, и с Грецией, положил запереть его в Брундизии, и с сухого пути, и с моря.
Обложение Помпея Цезарем в Брундизии; удаление Помпея в Диррахий в Греции
Цезарь обложил Помпея с сухого пути 6 своими легионами, а с моря построил, в самом узком месте входа в гавань, плотину; там же, где воды были слишком глубоки, установил и укрепил на якорях плоты, прикрытые землею и фашинами, и кроме того построил валы и 2-ярусные башни. Помпей, с своей стороны, принимал все возможные меры противодействия, построил на своих больших судах 3-ярусные башни, вооружил их метательными орудиями и всячески старался препятствовать работам Цезаря и разрушать их.
Цезарь в третий раз предложив ему вступить в личные переговоры, но получил в ответ, что в отсутствие консулов переговоры были невозможны, признал, что сделал все возможное и нужное для мирного соглашения и что ничего более не оставалось, как решительно вести войну.
На 9-й день после начала его работ к Брундизию воротились суда, переправившие консулов и войско в Диррахий. Помпей немедленно принял меры для посажения всех находившихся при нем войск на эти суда и для преграждения Цезарю между тем входа в Брундизий с сухого пути, сам сел на суда и успел выйти в море и направиться в Диррахий (17 марта 49 г.). Войска Цезаря, уведомленные жителями еще во время посадки войск Помпея на суда, взошли по лестницам на стены Брундизия и преследовали войска Помпея, сколько и как могли, но препятствовать выходу их в море уже не могли. Таким образом в марте {Наполеон I снова говорит, что римский календарь в то время был в большом беспорядке и упреждал нынешний (юлианский) 18-ю неделями или 4 ½ месяцами, и поэтому относит время издания сенатского декрета и перехода Цезаря через Рубикон не к половине января 49 г., а к концу октября 50 г., отплытие же Помпея из Брундизия – к началу января 49 г. Но новейшие писатели ведут счет по старому римскому календарю, исправленному только позже Юлием Цезарем.} 60 дней спустя по переходе через Рубикон Цезарь обладал всею Италией. Смелость и быстрота движения его составляют резкую противоположность с нерешительностью и ошибочностью действий Помпея.
Планы действий Помпея и Цезаря
Помпей, мнениями сената и аристократии, враждебных Цезарю, введенный в заблуждение касательно расположения народа и надлежащего, выгоднейшего для него, Помпея, образа действий, положил (кажется, еще заранее) сосредоточить главные силы свои в Греции и там одолеть Цезаря. Цезарь же, с своей стороны (по словам его в записках), не имея флота и возможности переправиться вслед за Помпеем в Грецию и опасаясь, чтобы 6 старых легионов Помпея в Испании не напали оттуда на Галлию или не переправились в Италию, положил (также, кажется, уже заранее) сначала обратиться против них в Испанию. Следовательно, оба в одно время положили обратиться в противоположные стороны, один – в Грецию, а другой – в Испанию, но причины того и другого были, кажется, неодинаково основательны и верны.
Что касается Помпея, то про него прямо можно сказать, что он, под влиянием сената и аристократии и кроме того страха Цезаря, совершенно потерял голову и сделал большую ошибку в политическом и военном отношениях, положив сосредоточить свои силы не в Италии, а в Греции. Испания, Греция, Африка, Египет, Малая Азия и Сирия с находившимися в них войсками, флот и море были в его власти, и ему следовало и можно было легко и скоро сосредоточить свои главные и превосходные числом силы в Италии, при Риме, для того чтобы владеть первою и особенно последним, следовательно – и всею республикой, ибо кто владел Римом, тот владел и республикой. До сосредоточения же главных сил своих в Италии, Помпей, имея при себе 2 легиона, 30 т. войск при Риме и 10 когорт Домиция в Корфинии, должен бы был и мог бы вести оборонительную войну в Средней и потом в Южной Италии, а по прибытии войск из Испании, Греции, Африки и пр. имел бы перевес сил на своей стороне и, перейдя к наступлению, мог бы надеяться подавить Цезаря. Но, удаляясь в Грецию, он добровольно лишал себя всех исчисленных выгод и, уступая Италию и особенно Рим Цезарю, уже этим самым уступал ему некоторым образом и власть в республике. Таким образом, с самого начала сделав важную ошибку тем, что не принял заранее мер к защите Италии, Рима и самого себя, он присоединил к ней потом и другую, еще более важную и для него пагубную, удалясь из Италии в Грецию.
Что же касается Цезаря, то нет и не может быть, кажется, никакого сомнения, что он, который 9 лет готовился к достижению своей цели и глубоко, всесторонне обдумал все свои действия, имел вполне достаточные и уважительные причины не последовать за Помпеем в Грецию, а обратиться сначала в Испанию. Но объяснение им этих причин в своих записках не полно и не совсем удовлетворительно, и ни один из древних и новейших писателей, не только не объясняет их, но даже не распространяется о них, повторяя только приведенные выше слова Цезаря в его записках – неимение им флота и опасение, чтобы Помпеевы легионы в Испании не напали на Галлию. Эти две причины основательны, но не вполне, и недостаточны. Цезарь говорит, что флот для переправы вслед за Помпеем в Грецию он мог получить, но не легко и не скоро, только из Галлии, Анконы и Сицилии. Но почему он предпочел двинуться из Италии сухим путем, не против Помпея в Грецию, а против 6 легионов его в Испанию? В том и другом случае он удалялся из Рима и Италии, но, идя в Испанию, удалялся и от Помпея, а идя в Грецию, напротив, приближался к нему, а это было чрезвычайно важно и необходимо для Цезаря, дабы следить. шаг за шагом за Помпеем, быть как можно ближе к нему и не давать ему опомниться и собираться с силами, средствами и способами для ведения войны. Какая же была для него, напротив, более важная причина идти не в Грецию, а в Испанию, где были только 6 Помпеевых легионов? И почему он, еще тогда, когда только двинулся в Италию, уже направил своих легатов: Фабия с 3 легионами от Бибракты (Autun) и Требония с 2 легионами из Северо-Западной Галлии (нынешней Пикардии) к Пиренеям, на границы Испании? Из этого следует, кажется, заключить, что он уже заранее имел в виду двинуться сначала в Италию, а потом в Испанию, может быть, для того, чтобы обеспечить Италию и Галлию от нападения на ту либо другую 6 старых и лучших Помпеевых легионов из Испании, а главное то, чтобы завладеть, кроме Италии, и Испанией, которую считал очень важною и необходимою для себя. Ее, как кажется, он признавал средоточием военной силы Помпея, в ней хотел он прежде всего сокрушить эту силу и иметь, вместе с Галлией, твердое и надежное основание для своих дальнейших действий против Помпея, и страну, богатую всякими средствами, способами и особенно деньгами, необходимыми для ведения войны с Помпеем. Наконец, нет сомнения, что он не хотел оставлять в тылу за собою 6 Помпеевых легионов в Испании, прежде нежели обратиться против самого Помпея в Грецию, и надеялся скоро покончить с ними. Все это очень естественно и понятно, но, с другой стороны, может трудно соглашено быть с предоставлением Помпею на более или менее долгое время полной свободы сосредоточить в Греции значительная военные, сухопутные и морские силы и занять в ней сильное и трудноодолимое впоследствии, оборонительное положение, или даже, в отсутствии Цезаря, из Италии перенести средоточие своей военной силы в последнюю и сделать обладание ею для Цезаря трудным и сомнительным. Но Цезарь, зная хорошо Помпея и его характер, был, кажется, уверен, что он не решится перенести войну в Италию.
Во всяком случае, с какой бы стороны ни смотреть на намерения Помпея и Цезаря обратиться первому в Грецию, а второму – в Испанию, нельзя не признать вообще, что намерения первого были, как сказано, большою с его стороны ошибкой, но не совсем ясно и понятно, почему такой великий полководец, как Цезарь, положил сначала идти в Испанию. Причины же, приводимые им в своих записках, далеко не раскрывают полноты его мысли, а она, без сомнения, была у него, и притом глубоко соображенная и верно рассчитанная. Как бы то ни было, он и после, как и прежде удаления Помпея в Грецию, деятельно продолжал приводить в исполнение замышленное им предприятие.
Меры Цезаря в Италии
По удалении Помпея в Грецию Цезарь, заняв Брундизий, приказал собрать в нем нужные для переправы войск в Грецию суда, расположил войска свои для отдыха в окрестностях на квартирах и послал легата Валерия с 1 легионом в Сардинию, а пропретора Куриона с 3 легионами – в Сицилию, для завладения ими (последняя была особенно важна тем, что снабжала Рим хлебом и служила для переправы в Африку). Сардиния и Сицилия, по приближении к ним Валерия и Куриона, тотчас же отложились от Помпея и покорились Цезарю, а Помпеевы правители их бежали, Котта из Сардинии в Африку, а Катон из Сицилии на о. Корциру и оттуда в Диррахий.
Между тем сам Цезарь лично отправился в Рим, собрал сенат из оставшихся в нем и бывших на его стороне сенаторов, изложил перед ними всю оказанную ему несправедливость, оправдал свое поведение, выставил свою умеренность и, щадя формы государственного устройства, заставил претора М. Лепида провозгласить его, Цезаря, диктатором и в этом сане назначил сам себя и П. Сервилия Исаврика консулами. Предложениям его отправить к Помпею посольство для переговоров и выдать ему, Цезарю, из государственной казны значительную сумму денег на расходы смело и решительно воспротивился молодой народный трибун Л. Метелл. Однако Цезарь, грозя ему смертью, взял из казны нужные ему деньги, чем возбудил неудовольствие народа и, вероятно, сам сознавая всю незаконность такого поступка, ни слова не упомянул о нем в своих записках, а в другом месте их привел невероятный рассказ будто бы «о расхищении казны по небрежности консула Катула», с целью отклонить от самого себя подозрение в том.
Вообще положение его и дел в Риме было довольно трудное и неприятное для него, и, чтобы не терять долго и напрасно времени в Риме и скорее отправиться в Испанию, он принял меры для обеспечения Рима и Италии. Имея уже 16 легионов в Галлии, Италии, Иллирии, Корсике, Сардинии и Сицилии, он разместил новонабранные войска в Апулии и вдоль берегов Адриатического моря, поставив сильные гарнизоны в Брундизии, Гидрунте (ныне Otranto) и Таренте, а старые легионы – на границах Цизальпинской Галлии и частью в Ариминие, большею же частью в Плаценции и ее окрестностях. Лепиду он вверил главное начальствование в Риме, а М. Антонию – защиту берегов Италии, брата его К. Антония послал правителем в Иллирию, а Лициния Красса – в Галлию; на берегах Адриатического и Тирренского морей велел собрать 2 флота под начальством Долабеллы и Гортензия; находившемуся же в Риме, в плену иудейскому царю Аристобулу он даровал свободу, в надежде, что в благодарность за то он вооруженною силой противостанет Метеллу Сципиону в Сирии. Затем с тремя новыми легионами он двинулся (в апреле 49 г.) вдоль берегов моря в Испанию.
Движение Цезаря к р. Родан; осада Массилии; движение Цезаря в Испанию
«Иду воевать против армии без полководца, с тем чтобы потом воевать против полководца без армии», – сказал Цезарь в Риме, отправляясь в Испанию. Действительно, в Испании легионами Помпея (в это время уже семью) начальствовали отдельно и каждый самостоятельно 3 легата его: Афраний – тремя легионами в Северо-Восточной Испании (ныне Каталония). Петрей – двумя легионами к юго-западу оттуда до р. Анаса (ныне Guadiana) и Варрон двумя легионами в Северо-Западной Испании (ныне Леон и Галиция). Они уговорились, чтобы Петрей соединился с Афранием при Илерде на р. Сикоррисе (ныне Lerida на р. Сегре), а Варрон охранял Западную Испанию и чтобы все они набрали вспомогательных испанских, пеших и конных войск (которых действительно и набрали 80 когорт, или 8 легионов – около 40 т. чел. пехоты и 5 т. чел. конницы, так что всего войск у 3 легатов в Испании было до 80 т. чел.).
Приближаясь к Массилии, Цезарь узнал, что Помпей возбудил против него жителей этого большого торгового и богатого города, которые приготовились к упорному сопротивлению. Цезарь призвал к себе 15 знатнейших граждан Массилии и убеждал их не сопротивляться, но последовать примеру Италии. Тщетны были все убеждения его: жители Массилии продолжали готовиться к сопротивлению и назначили Домиция (освобожденного Цезарем в Корфинии) военным начальником Массилии. Между тем Цезарев легат Фабий прибыл с тремя легионами к Нарбонну, а Требоний с двумя легионами был еще в следовании из Северной Галлии.
Принужденный осадить Массилию, дабы не оставлять ее в тылу за собой при движении в Испанию, Цезарь немедленно принял все нужные для того меры, равно и для сооружения 30 военных судов в гор. Арелате на р. Родане (ныне Arles на р. Роне). Через 30 дней суда эти были построены, вооружены, прибыли к Массилии и были вверены начальствованию Д. Брута, а ведение осады Массилии – легату Требонию. Сам Цезарь двинулся в Испанию, выслав вперед легата Фабия, с его тремя старыми легионами, для овладения проходами через Пиренеи, занятыми войсками Афрания. Фабий удачно исполнил это и двинулся безостановочно к Илерде. За ним последовали 2 легиона, прибывшие (с Требонием) из Галлии, 6 тысячный легион, под названием Alauda (жаворонок), набранный в Галлии, большое число легкой пехоты, набранной в Юго-Западной Галлии, 6 тыс. чел. галльской и германской конницы и большое число знатнейших и храбрейших галльских всадников (так что всего войск Цезаря вступило в Испанию до 60 т. чел.).
Цезарь, известясь по слухам, будто Помпей намеревался вскоре лично прибыть в Испанию, употребил особенное средство для того, чтобы при первом в этой войне столкновении римских войск с римскими, упрочить за собою верность и преданность ему собственных войск. Именно – он занял у трибунов и центурионов все деньги, собранные ими во время войны в Галлии, и раздал их своим легионам. Этим он не только сберег значительные, нужные ему для расходов деньги, но и приобрел залоги верности ему своих трибунов и центурионов – в их достоянии, а своих легионеров – в благодарности их за его щедрость (иначе – деньгами первых он подкупил последних – средство, в положении Цезаря хотя и понятное, но во всяком случае не совсем благовидное).
Действия в Испании; действия легатов Фабия и Афрания при Илерде на р. Сикоррис
Между тем Фабий, прибыв к Илерде, нашел Афрания весьма выгодно расположенным в укрепленном лагере на высоте, в 700–800 шагах расстояния от этого города, на правом берегу р. Сикорриса (Сегры). Город Илерда был расположен также на высоте, а между ним и лагерем Афрания, ближе к последнему, нежели к первому, находилась еще третья высота. В этом расположении Афраний и Петрей положили ограничиваться обороной, впредь до прибытия, может быть, Помпея, и для того собрали в Лериде значительные запасы продовольствия, но недостаточные для многочисленных войск их на целый поход этого года. Они не успели собрать их большее количество, как потому, что время года было еще раннее, так и потому, что были в неизвестности о всем происшедшем в Италии, не ожидали, чтобы Цезарь прибыл так скоро, и не получали никаких особенных приказаний от Помпея. Поэтому они считали достаточным крепкое и сильное расположение свое при Илерде и прикрытие ими края на правой стороне р. Сикорриса и переправы через реку Ибер, против движения Цезаря внутрь Испании.
Фабий, с своей стороны, расположился в укрепленном лагере левым флангом к р. Сикоррис, между двумя речками или ручьями, изливавшимися в эту реку и из которых находившийся перед фронтом лагеря имел малую ширину. Фабий приказал построить через реку Сикоррис 2 моста, один – недалеко от левого фланга своего лагеря, а другой – в 1000 шагах позади него. Лагерь его находился в расстоянии около 1 рим. мили (700 сажен) от лагеря Афрания. Продовольствуя свои войска фуражировками и вскоре истощив край на правой стороне р. Сикоррис, Фабий стал посылать своих фуражиров на левую. Афраний, со своей стороны, производил также частые фуражировки на правой и потом на левой стороне реки, следствием чего была малая война с обеих сторон. Фабий, дабы доставить своим фуражирам опорный пункт на левой стороне реки, послал туда через первый мост 2 легиона под начальством легата Планка. За ними двинулась и конница, но не могла перейти через реку по мосту, потому что он был внезапно снесен поднявшеюся в реке водой. Афраний воспользовался тем и, перейдя в Илерде по каменному мосту через реку с 4 легионами, атаковал ими 2 легиона Планка, отрезанные от Фабия рекою, Планк, не успевший еще окопаться и не имевший при себе конницы, построил 1 легион фронтом к Афранию, а другой позади, фронтом назад. В этом строе Планк оборонялся до тех пор, пока Фабий не прислал ему, через 2-й, задний мост, сильное подкрепление, после чего Афраний отступил.
Действия Цезаря против Афрания и Петрея при Илерде на р. Сикоррис
Три дня спустя (в мае 49 г.) прибыл Цезарь под прикрытием 900 чел. конницы, приказал немедленно восстановить разрушенный мост и обозрел местность вокруг. Найдя необходимым, для скорейшего решения дела, переменить расположение своей армии, он на другой же день рано утром двинулся тремя колоннами против лагеря Афрания, оставив 6 когорт для занятия прежнего лагеря и мостов. Приблизясь к лагерю Афрания на 400 шагов, он построил войска свои в 3 линии. Афраний вывел свои войска из лагеря и построил их впереди него, но с намерением не вступать в бой. Войска простояли так, одни против других, целый день, и к вечеру Афраний вступил обратно в свой лагерь, Цезарь же положил остаться на том месте, где стоял, в укрепленном лагере.
С этою целью он приказал 3-й линии укреплять лагерь под прикрытием 1-й и 2-й, остававшихся в боевом порядке, – предприятие очень смелое на таком близком расстоянии от лагеря Афрания, расположенного на высоте. Но как 1-я и 2-я линии стояли на близких расстояниях одна за другою, а 3-я линия производила работы вплоть за 2-ю, причем Цезарь приказал ей только вырыть ров в 15 футов глубины, без вала, то эта работа и могла быть скрыта от неприятеля. К вечеру рвы были вырыты и все войска, отступив за них без препятствия со стороны неприятеля, всю ночь провели под оружием. На следующий день были укреплены боковые фасы лагеря, под прикрытием неработавших войск, стоявших под оружием. Афраний вышел из своего лагеря и построил свои войска впереди него, но вскоре опять отступил в него. Так продолжалось с обеих сторон и на следующий день, а на 4-й день лагерь Цезаря был уже совершенно укреплен и Цезарь перевел в него все войска и тяжести из прежнего лагеря позади.
Затем он отрядил 3 легиона для овладения тою высотой, которая находилась между лагерем Афрания и Илердой и которую Афраний, по оплошности, оставил незанятою и потому мог быть отрезан от Илерды. Однако это не удалось Цезарю: Афраний выслал вперед караульные когорты, которые и заняли высоту прежде Цезаревых войск. И Афраний, и Цезарь посылали своим войскам подкрепления, но окончательно войска Цезаря отступили в довольно большом беспорядке. Цезарь, чтобы поправить это неприятное для него дело, выслал вперед 9-й легион, прикрыл отступление своих войск, а неприятеля, наступавшего в беспорядке, заставил последнего отступить к стенам Илерды. Но при этом 9-й легион увлекся слишком далеко, попал на невыгодную местность и сначала был опрокинут, но наконец в свою очередь заставил неприятеля отступить. В этих первых делах Цезарь потерял одного военачальника и 600 воинов ранеными (число убитых не показано), Афраний же – четырех центурионов и 200 воинов убитыми. Этот урон, для такого жаркого дела, продолжавшегося более 5 часов, был еще не слишком значителен.
Впрочем, Цезарь, расположением своего нового лагеря, приобрел ту выгоду, что овладел обильным краем между Сикоррисом и впадавшею в него ниже Илерды речкою Цинкою (Cinca) и посредством своей многочисленной конницы лишил Афрания всех средств добывать себе продовольствие фуражировками. Оба моста его доставляли ему возможность действовать на обеих сторонах р. Сикоррис и обеспечивали сообщение между ними. А так как он стоял очень близко от Афрания, то и затруднял ему всякие скрытные движения и заранее предвидел, что он, по недостатку в продовольствии, вскоре будет принужден переменить свое расположение.
Но Афраний приказал укрепить высоту, лежавшую между его лагерем и Илердою, и Цезарь, несмотря на все то, что говорит об этом в своих записках, несомненно, был очень недоволен тем, что счастье его, в которое он так слепо верил, впервые изменило ему при первом столкновении с римскими войсками, предводимыми полководцем, стоявшим, по его мнению, ниже него по искусству. Ни оставлять высоту во власти Афрания, ни атаковать ее, ни вовлечену быть этим в общий бой, притом в невыгодной для того местности, он одинаково не хотел, и если принять все это вместе в соображение, то нельзя будет не согласиться с словами Гишара, что «если счастье и изменило ему в этом случае, то он по крайней мере попытался на него как великий человек».
Два дня спустя после первого боя произошло другое неприятное обстоятельство, которое могло иметь еще более вредные и опасные для Цезаря последствия. Сильная буря подняла воду в Сикоррисе и Цинке, произвела разлив их и разрушила оба Цезарева моста. Афраний же завладел перед этим всеми судами на обеих реках – и Цезарь очутился окруженным со всех сторон водой, а в продовольствии и фураже, которых ему невозможно было добывать, оказался недостаток. Армия же Афрания, напротив, находилась в гораздо лучшем положении, так как была расположена на возвышенном месте, имела запасы продовольствия и фуража и могла добывать новые на левой стороне Сикорриса посредством постоянного каменного моста на нем в Илерде.
Разлив рек продолжался несколько дней, а с тем вместе и положение Цезаря становилось день ото дня хуже. Вскоре к этому присоединилось еще одно новое и неприятное для Цезаря обстоятельство. Из Галлии шел к нему большой транспорт со множеством повозок, тяжестей и разного рода нестроевых людей всякого звания (до 6 т. чел.), под прикрытием стрелков и сильного отряда конницы, но без общего главного начальника и без надлежащих осторожности и исправности. Разлив рек остановил движение этой массы людей, животных, повозок и тяжестей. Афраний двинулся против нее с своей конницей и с тремя легионами и атаковал ее. Галльская конница очень храбро защищала несколько времени транспорт и тем дала всем время спастись, так что урон ограничился только несколькими повозками и возчиками, двумястами стрелками и частью конницы. Тем не менее положение армии Цезаря становилось все труднее и опаснее, и в ней оказался уже просто голод. Многие отряды, посланные на фуражировку, совсем не воротились, а тяжести армии были оставлены назади. Все это сделалось известным и Афранию, и в Риме, и даже Помпею, который должен был бы и мог бы, но не рассудил сам прибыть в Испанию.
Однако невозможно же было предполагать, чтобы такой полководец, как Цезарь, не придумал какого-либо средства выйти из трудного положения своего. И действительно – он приказал построить несколько легких судов, частью из дерева и частью из плетня, обтянутых кожами и обмазанных смолою. Эти суда ночью были перевезены на повозках до берега Сикорриса и там спущены на воду. Отряд войск переправился на них на левый берег и еще до рассвета укрепился на нем, на одной высоте. Затем Цезарь отрядил туда целый легион – и в 2 дня в этом месте был построен мост, по которому и фуражиры могли быть посылаемы, и транспорт мог быть притянут. В самый день окончания постройки моста, большая часть Цезаревой конницы перешла по мосту через Сикоррис, напала на фуражиров Афрания и взяла у них множество лошадей и людей в плен. Афраний послал в подкрепление свою отличную испанскую пехоту, но одна часть Цезаревой конницы опрокинула ее и даже изрубила 1 когорту, а другая часть между тем ушла с взятою добычей.
Между тем одно обстоятельство имело большое влияние на события, происходившие при Илерде. Жители осажденной Массилии снарядили 17 морских судов и многие меньшие, посадили на них альпийских горских стрелков и выслали их против Цезаревой римской эскадры Брута, стоявшей на якоре у одного островка близ Массилии. Римская эскадра, хотя слабее числом судов, но гораздо лучше вооруженная, пошла навстречу неприятельской и в жарком бою с нею наконец разбила ее и принудила воротиться в гавань Массилии, с потерей 9 морских судов и множества людей.
Эта победа на море, вместе с успехом Цезаревой конницы, смутила Афраниевы войска, уменьшила их уверенность, смелость и даже дерзость и принудила их действовать уже с большою осторожностью и даже боязливостью. Таким образом нравственный перевес перешел уже на сторону Цезаря, и счастье его снова стало уже постепенно более и более благоприятствовать ему. Жители ближних и дальних от Илерды земель (в окрестностях нынешних Huesca, Calahorra, Tarragona и других мест Каталонии и Валенсии) стали присылать к Цезарю послов с выражением покорности и предложением услуг своих. Цезарь потребовал от них зернового хлеба и перевозки его к нему на их вьючных животных. Одна испанская когорта из тех же мест даже передалась Цезарю. Вскоре и силы, и средства Цезаря увеличились, продовольствия было у него в изобилии, и в армии его уже совсем перестали помышлять о Помпее, прибытия которого сначала ожидали чрез Африку, но он между тем оставался в Греции, в совершенном бездействии, и не предпринимал ничего ни против Италии, ни против Испании.
Цезарь не удовольствовался приобретенными им выгодами, но, в своей неистощимой изобретательности, задумал отвести воду из Сикорриса! С этою целью он приказал рыть рвы или каналы, в 50 футов ширины, и бассейн с водоотводным каналом, в направлении к протекавшей в окрестностях речке, для того чтобы спустить из Сикорриса воду до обмеления его и открытия в нем бродов, которые позволяли бы переводить через реку конницу, не направляя ее дальним обходом на мост.
Когда эти громадные и трудные работы были окончены, Афраний и Петрей, в свою очередь, были доведены до такого трудного, даже отчаянного положения, что действительно, как предвидел Цезарь, решились отступить и перенести место действий своих на запад от Илерды (в нынешнюю Арагонию). Там часть племен пребывала верною Помпею, а другая страшилась одного имени его, Цезарево же имя было для них почти, совершенно неизвестно, и легаты Помпея надеялись получить от них и войска, и продовольствие, и удержаться до зимы. А потому они приказали собрать на р. Ибере, при гор. Октогезе (близ нынешней Mequinenza, при устье Сегры в Эбро), около 4 рим. миль выше Илерды, все суда, какие только можно было найти на этой реке, дабы построить там мост через Сикоррис. По построении его 2 легиона должны были перейти на левую сторону Сикорриса и укрепиться напротив Илерды. Там Афраний и Петрей надеялись иметь гораздо более свободы в действиях и многие другие выгоды, как то пользоваться преданностью туземных жителей, получать от них продовольствие, пешие и конные вспомогательные войска, пополнить свою плохую конницу лошадьми от кельтиберян (кельтиберов) и т. п. Но вместо того чтобы немедленно начать свое отступление, Афраний и Петрей двинулись сутками позже, и это промедление послужило к решительным вреду для них и пользе Цезаря. Сутками ранее на Сикоррисе еще не оказалось бродов для Цезаревой конницы, но сутками позже оказался уже один брод, по которому Цезарь, узнавший через лазутчиков о намерении Помпеевых легатов, и мог перевести свою конницу.
Движение Афрания и Петрея и за ними Цезаря от Илерды к Иберу
В ночь с 30-го на 31 мая (по Гишару) Афраний, оставив в Илерде 2 когорты, перешел по мосту в этом городе через Сикоррис со всеми своими войсками, несшими на себе и везшими за собою на 22 суток продовольствия, и присоединил к себе 2 легиона, уже находившиеся против Илерды на левой стороне Сикорриса. Цезарь, узнав о выступлении Афрания в поход, послал вслед за ним всю свою конницу, с тем чтобы она теснила его и сзади, и с боков, и даже спереди. Конница эта, перейдя в ту же ночь через Сикоррис вброд, явилась на равнине левой стороны этой реки почти в одно время с движением армии Афрания по высотам той же стороны и, превосходя неприятельскую конницу и числом, и добротою, удачно исполнила свое назначение. Пехота же Цезарева, для которой еще не открылось бродов на Сикоррисе, увидев на рассвете с высот правого берега успехи своей конницы и замедление оттого в движении Афрания, пришла в необыкновенное одушевление и нетерпение перейти на левую сторону Сикорриса и боем с Афранием скорее решить войну с ним, громко выражая, что не боялась ничего и готова была на все. Цезарь, видя такое одушевление ее, решился воспользоваться им и попытаться вступить в бой с Афранием. {Следует заметить, что в этом первом столкновении римских войск с римскими в Испании Цезарь имел в виду одолеть Помпеевых легатов и их войска – по возможности без боя, одним маневрированием, справедливо предпочитая не истреблять римские войска Афрания и Петрея, а привлечь их на свою сторону. Этим объясняются все его действия против них, и потому необходимо постоянно иметь это в виду.} Оставив в своем лагере, для охранения его, центурии из сильнейших и отважнейших воинов, со всеми остальными войсками он благополучно перешел через Сикоррис вброд, загородив реку выше и ниже вьючными животными, хотя употребил на это много времени. Затем он построил свою армию в 3 линии и в 3 часа пополудни двинулся обходом в 1 милю (по свойству местности) против неприятеля так, чтобы занять высоты на его правом и на своем левом флангах. Между тем конница его так удачно задерживала неприятеля, что он в 16 часов времени успел пройти не более 1 ½ рим. мили (2 верст) – и это дало Цезарю время настигнуть его. Афраний и Петрей построили свои войска в боевой порядок и двинулись несколько вперед. Но войска Цезаря были так утомлены, а Цезарь так не расположен атаковать неприятеля, что остановил свою армию. То же и по тем же причинам сделали и Помпеевы легаты, и обе армии, отдохнув несколько времени, продолжали одна – отступать, а другая – преследовать ее. Не доходя 2 ½ миль до р. Ибер, Афраний расположился в укрепленном лагере на одной высоте, а Цезарь – на другой, против него. В полночь он узнал от пленных, что Афраний и Петрей хотели ночью тихо и скрытно отступить. Дабы удержать их, Цезарь приказал громко протрубить на всех трубах сигнал к походу. Услыхав это и избегая ночного боя, особенно по причине огромного обоза при своей армии, Афраний и Петрей остались в своем лагере, выжидая более удобного случая для дальнейшего отступления. К этому с обеих сторон присоединилось еще и то, что им вовсе не была известна окрестная местность. Для разведания ее с обеих сторон были высланы особенные чины армии, которые и доставили сведения, что местность до самого Ибера была чрезвычайно пересечена горами и узкими горными теснинами и что тот, кто прежде займет ее, легко отрежет противника от Ибера. Вследствие того Помпеевы легаты собрали военный совет, который решил на следующее же утро продолжать отступление. Цезарь же, со своей стороны, уже на рассвете двинулся в обход налево и успел совершенно обойти неприятеля. Последний, увидав это при восходе солнца, сначала подумал, что Цезарь, по недостатку в продовольствии, отступает к Илерде. Но потом, удостоверясь, что войска Цезаря уже обходят их справа, Афраний и Петрей, оставив в своем лагере все тяжести под прикрытием 2 когорт, с остальными войсками налегке двинулись к Иберу. Цезарь же продолжал свое обходное движение с пехотой, преследуя и задерживая неприятеля с тыла своею конницей. Необыкновенно трудная и пересеченная, гористая местность чрезвычайно замедляла движение обеих сторон, а конница Цезаря, сверх того – движение неприятеля. Последний во всяком случае был в гораздо более невыгодном во всех отношениях положении.
Наконец Цезарь достиг тех мест, где уже мог преградить неприятелю дальнейшее отступление, и, построив свою армию в боевой порядок на найденной тут небольшой равнине, двинулся против неприятеля. Последний, имея его перед собою, а конницу его – позади себя, остановился на одной высоте, с которой Афраний выслал 4 когорты испанской пехоты для занятия места под лагерь на одной высокой горе в виду обеих армий. Но эти 4 когорты были замечены, атакованы, окружены и изрублены Цезаревою конницей, которая уже охватила неприятельскую армию с трех сторон. Все обстоятельства уже чрезвычайно благоприятствовали решительной атаке неприятеля Цезарем, и все его легаты и трибуны убеждали его произвести оную. Но Цезарь не склонился на их убеждения, потому, как говорит в своих записках, что 1) надеялся без боя порешить с неприятелем, которому отрезал продовольствование, и не имел нужды напрасно подвергать свои войска бою; 2) что он дорогою ценою, но бесполезно одержал бы победу, в которой был уверен и без боя, и 3) что он имел перед собою не чужих, но своих же сограждан и соотечественников. Узнав это, войска его начали громко роптать и угрожать, что не послушают его, когда он в другой раз поведет их против неприятеля. Но Цезарь не обратил на это внимания и даже отступил несколько, дабы, как он говорит, «успокоить неприятеля». Афраний и Петрей воспользовались этим и заняли предназначенный им лагерь на горе. Цезарь же приказал занять все высоты вокруг него и все пути к р. Ибер и сам расположился лагерем как можно ближе к неприятельскому лагерю.
Все это понятно со стороны Цезаря, но совершенно непонятно со стороны таких опытных полководцев, как Афраний и Петрей. Все без исключения движения и действия их были до того ошибочны, что их ничем другим нельзя объяснить, как тем, что Афраний и Петрей совершенно потеряли голову и спокойное присутствие духа. Вследствие своих грубых ошибок они, по собственной вине, поставили себя наконец в такое положение, из которого им оставались только два исхода – погибнуть в бою либо положить оружие.
На другой день они собрали военный совет, чтобы решить, идти ли им обратно к Илерде или к Тарракону? Но в это самое время они узнали, что неприятель напал на людей, посланных за водой к р. Сикоррис, находившейся в 2000 шагах вправо от их лагеря. Они поспешили туда и расположили между лагерем и рекою несколько отрядов пехоты и конницы и затем приказали на всем этом протяжении устраивать вал со рвом впереди. А между тем, в отсутствие их, войска обоих близ расположенных лагерей сошлись и смешались в обоих лагерях, вошли между собою в дружелюбные переговоры, и в лагере Помпеевых легатов, войска их, как римские, так и испанские, рядовые воины и начальники, и даже сын Афрания, выразили живейшее желание порешить наконец дело миролюбно, надеясь на великодушие Цезаря, к которому даже послали депутатами от себя нескольких центурионов, трибунов, испанских заложников и др.
Узнав это, Афраний и Петрей поспешили воротиться в лагерь, и первый из них был, по-видимому, расположен дать принятому, обороту дел дальнейший ход. Но Петрей поставил своих воинов под оружие, вызвал одну преторианскую испанскую когорту и часть вспомогательной конницы, прогнал Цезаревых воинов из лагеря и некоторых из них даже изрубил, затем заставил войска и побудил самого Афрания принести присягу, что они не изменят Помпею и не покинут своих орлов и товарищей, и тем разрушил разом все надежды, которые уже возникли было.
Цезарь, с своей стороны, поступил совершенно иначе: он собрал всех Афраниевых воинов и начальников, обошелся с ними ласково и благосклонно и отпустил их очень довольными в их лагерь. Некоторые же из трибунов и центурионов сами добровольно остались в лагере Цезаря.
Движение Афрания и Петрея и за ними Цезаря обратно к Илерде
Афраний и Петрей, нуждаясь в фураже, с трудом добывая воду и видя, что вспомогательные войска их, терпя крайнюю нужду, ежедневно передавались Цезарю, положили наконец воротиться к Илерде. Но движение туда они предприняли уже по высотам и горам, дабы лучше обеспечить себя со стороны Цезаревой конницы. Цезарь последовал за ними опять тем же порядком, т. е. конницею – сзади, а пехотою – справа. По этому поводу Цезарь в своих записках подробно излагает все разного рода трудности этого движения армии Афрания и Петрея чрез горы, со стороны как местности, так и его, Цезаревой, конницы, между тем как конница неприятельская была так малочисленна и плоха, что даже шла в середине армии, между легионами, не смея показываться перед конницей Цезаря.
Афраний часто останавливался и терял много людей в стычках заднего отряда с конницей Цезаря, а последний следовал неотступно за Афранием, останавливался и двигался в одно время с ним, иногда наступал против него в боевом порядке, но не для вступления с ним в бой, которого продолжал избегать по тем же причинам, что и прежде. Такой образ действий Цезаря принуждал Афрания двигаться и располагаться так, как по обстоятельствам ему можно было, вследствие чего он постепенно удалялся от Сикорриса и начал терпеть крайний недостаток в воде, а также и в фураже. Наконец Афраний устроил укрепленный лагерь на горе и, оставив в нем только лагерные караулы, двинулся к Сикоррису, но ему не удалось дойти до него. Долина Сикорриса уже была занята Цезаревою конницей, а легионы Цезаря начали окружать армию Афрания укрепленною линией в виде большой дуги, оконечности которой примыкали к Сикоррису. Эти огромные и трудные работы производились исподволь и грозили совершенна преградить Афранию и подступ к Сикоррису, и движение вдоль его к Илерде. Поэтому Афраний решился наконец двинуться далее к Илерде. У него было 5 старых римских легионов (около 25 тыс.), большое число испанских войск и немного плохой конницы. Он построил легионы свои в 2 линии, а вспомогательные войска – в 3-й. Цезарь с своей стороны собрал всех своих рабочих и построил свои 5 легионов в 3 линии, из которых в 1-й было 20 когорт, а во 2-й и 3-й – по 15, легкую пехоту – в интервалах легионов, а конницу – по флангам. Обе армии были построены очень близко (не далее 300 шагов) одна от другой. Но и Афраний, и Цезарь, каждый с своей стороны по своим особенным причинам, вовсе не имели в виду вступить в бой, и обе армии, простояв до вечера одна против другой, воротились в свои лагери. Цезарь на другой же день возобновил свои работы.
Недостаток воды подал Афранию мысль отыскать в Сикоррисе брод. Но Цезарь, узнав об этом, усилил отряды вдоль Сикорриса и даже расположил часть легкой пехоты и конницы на противоположном (правом) берегу. Тогда все надежды достигнуть Илерды были решительно отняты у Афрания, а пробиться силой он не решался: войска его совершенно упали духом, терпели во всем крайний недостаток и, вероятно, уже совершенно склонялись на сторону Цезаря. В этом крайне трудном положении Афраний и Петрей были наконец вынуждены решиться на то, чего желал Цезарь, и 9 июня просили у него позволения вступить в личные переговоры с ним. Цезарь согласился, с тем чтобы переговоры были ведены открыто, между двумя армиями. Афраний и Петрей приняли это условие, и первый представил своего сына в заложники.
Во время этих переговоров, которые были слышны ближайшим войскам с обеих сторон, Цезарь объявил, что Афраний исполнил свой долг, подобно тому, как и он, Цезарь, исполнил свой, так как не хотел вступать с ним в бой. Снисходительно выразившись о том случае, когда воины обеих армий сошлись и смешались в своих лагерях, он потребовал только, чтобы армия Помпея была распущена, а Афраний и Петрей удалились из Испании и Галлии, причем объявил, что никого не будет преследовать, и изложил несправедливые поступки Помпея против него и свои справедливые жалобы на то.
Войска Афрания, слышавшие это, остались чрезвычайно довольны великодушием и кротостью Цезаря и громко потребовали, чтобы их немедленно распустили. Вследствие того положено было все туземные, испанские войска распустить тут же немедленно, а остальные – на р. Вар. При этом Цезарь обещал никого не принуждать к службе в своей армии, никому не делать никакого вреда, продовольствовать римские войска до р. Вар и приказал возвратить им все, что у них было отнято его войсками, которым обещал заплатить за это деньгами. Все это произвело такой восторг в войсках Афрания, что они даже избрали Цезаря судьею в своих взаимных несогласиях и спорах, даже с Афранием и Петреем, касательно недоплаченного им жалованья.
Около 1/3 войск Афрания были распущены в следующие же два дня (10 и 11 июня). Затем Цезарь послал вперед 2 легиона, а за ними еще 2 так, чтобы они следовали и располагались лагерем недалеко одни от других. Цезарь назначил эти 4 легиона для сопровождения распущенных войск Афрания до р. Вар и для поступления затем в Италии в состав армии, предназначавшейся против Помпея. Легату Калену Цезарь поручил остальные войска свои, а сам лично отправился к р. Вар.
Движение Цезаря в Южную Испанию против Варрона
По распущении на р. Вар войск Афрания и Петрея и отправлении прикрывавших их четырех легионов в Италию Цезарь послал легата Кассия с остальными двумя легионами против третьего Помпеева легата Варрона, находившегося в Южной, или Бэтической Испании (нын. Андалузия) и сам лично отправился вслед за Кассием, под прикрытием 600 чел. конницы. Целью его было и Варрона так же принудить положить оружие и таким образом совершенно очистить Испанию от Помпеевых войск, подчинить ее себе и утвердиться в ней. Причины, почему он признал возможным обратиться против Варрона, а не тотчас же против Помпея, без сомнения были вполне основательные и уважительные, основанные на знании характера Помпея и на прозорливом убеждении, что последний не предпримет, как до этих пор не предпринял, никаких решительных действий ни в Италии, ни в Испании и что он, Цезарь, успеет еще порешить и с Варроном, и с Массилией.
Варрон, по словам Цезаря, был человек, склонявшийся то на его сторону, то на сторону Помпея, смотря по тому, которому, с начала войны, по слухам, более благоприятствовало счастье, но, как почти несомненным кажется, гораздо более на сторону Цезаря, нежели Помпея. Узнав от Афрания о трудном, вначале, положении Цезаря при Илерде, он произвел большие наборы войск, усилил 2 легиона свои 30 когортами, собрал большие запасы продовольствия для отправления их в Илерду и Массилию, приказал жителям Гадеса (ныне Cadix) выставить 10 морских судов и построить другие в Испалисе на р. Бэтисе (ныне Sevilla на реке Guadalquivir), велел собрать в Гадесе большие суммы денег и казну Геркулесова храма и поставил в Гадесе гарнизон в 6 когорт. Затем он, по-видимому, решительно явил себя неприязненным Цезарю, обложил всех римских граждан и жителей Южной Испании, расположенных в пользу Цезаря, сильными контрибуциями денег и продовольствия и приготовился к упорной войне, но не в открытом поле, а в Гадесе, где надеялся протянуть войну на долгое время. Но этим все и ограничилось с его стороны, и он не только не подумал помочь Афранию и Петрею при Илерде, но даже не собрал своих войск по приближении Цезаря только с двумя легионами. Поэтому кажется, что Цезарь знал и понимал двусмысленное расположение Варрона и принятые им для виду меры. Он созвал в Кордубу (ныне Cordova) городские власти и земские чины Южной Испании, которые не только исполнили это, но и закрыли вход в свои города и селения войскам Варрона и изгнали гарнизон его из укрепленного замка (цитадели) Кармоны. Варрон поспешил с своими легионами к Гадесу, но на пути туда узнал, что жители этого города, в соглашении с трибунами когорт гарнизона, изгнали военного начальника города и положили передать последний Цезарю. При вести об этом один из двух легионов Варрона, весь состоявший из испанцев, отделился от него и ушел в Испалис (Sevilla). Варрон отступил к городу Италика, но не был впущен туда. Тогда, видя, что все пути были преграждены ему, он дал знать Цезарю, что готов сдать оставшийся легион тому, кого пришлет Цезарь. Последний прислал Секста Цезаря, и тогда Варрон лично отправился в Кордубу, дал Цезарю отчет во всем, что касалось Бэтики (Андалузии), и передал ему все деньги, собранные в ней посредством контрибуций.
Затем Цезарь, великодушным обращением своим на общенародном собрании в Кордубе упрочив за собою расположение к нему целого края, отправился в Гадес, возвратил храму Геркулеса казну его, назначил легата Кассия пропретором Южной Испании, оставил ему 2 своих и 2 Варроновых легиона и отплыл морем на судах, построенных по приказанию Варрона, в Тарракон. Здесь его уже ожидали выборные люди с целой Испании, и он назначил правителем ее Марка Лепида, находившегося в Риме, а затем отправился сухим путем в Нарбон и оттуда к Массилии, и здесь узнал о назначении своем в Риме, по предложению Лепида, диктатором.
Результаты действий Цезаря в Италии и Испании. Замечания
24 ноября 50 г. (по юлианскому или нынешнему календарю {выше было уже не раз замечено, что римский, доюлианский календарь опережал юлианский на 80 дней=11 недель и 3 дня = почти 3 месяца, по какому расчету и следует исчислять все военные события этого времени}. Цезарь, перейдя через Рубикон, двинулся в Италию, 16 января 49 г. прибыл к Брундизию, откуда 24 января Помпей отплыл в Эпир. 2 мая Цезарь прибыл к Илерде, а 9 июня Афраний и Петрей и в июле Варрон сдались ему. Таким образом Цезарь в 60 дней завладел всею Италией, в 40 дней заставил Афрания и Петрея сдаться ему, а всего в 2 месяца (май и июнь) покорил всю Испанию. Таковы были результаты 8-месячных действий его в Италии и Испании. Уже с самых первых шагов своих в Италии он далеко опередил своих противников – Помпея, сенат и аристократию Рима, совершенно расстроил их расчеты и соображения – и между ними, обладавшими всею полнотою власти, не нашлось ни одного, который дерзнул бы вступить в борьбу с Цезарем за Рим и Италию! Вместо того все они удалились или, лучше сказать, бежали в Грецию, а Цезарь, вступив в Рим и обеспечив себе обладание им и Италией – оборонительными мерами против Помпея, двинулся не в Грецию против него, а в Испанию против его легатов. И в 6 месяцев с тех пор Помпей не предпринял против него ни в Италии, ни в Испании решительно ничего! Такого рода бездействие поистине непостижимо, и недаром Цезарь верил в свое счастье. Действительно, оно необыкновенно благоприятствовало ему, ни малейше не умаляя тем, однако, ни искусства, ни славы его действий. Не ему одному, но и всем великим полководцам, как он, счастье всегда более или менее благоприятствовало, но не по влиянию слепого случая, а потому, что с их стороны лично было, между прочим, особенное искусство предугадывать, предусматривать счастье, склонять его на свою сторону, овладевать им, твердо упрочивать его за собою и пользоваться им в полной мере. Все это в точности исполнил и Цезарь, и это заслужило ему достойные честь и славу, какие бы ни были, впрочем, его тайные побуждения, виды и цели. Бездействие Помпея, вследствие слабости и упадка духа его, и пагубное для него влияние того и другого на приверженцев его в Италии и Испании, и особенно на Афрания, Петрея и Варрона, было также счастьем для Цезаря, но счастьем, которым он умел воспользоваться как истинно великий человек. Не Афраний, Петрей и Варрон, но Помпей своим бездействием был виновен в том, что эти три легата его, с семью старыми, лучшими легионами, не могли удержаться против Цезаря в Испании. Могли ли они предположить, что Помпей признает Испанию менее важною для себя, нежели Цезарь? Но и Афраний и Петрей, с своей стороны, были виновны в том, что имели совершенно ложный взгляд на свое и Цезарево относительное положение и не постигли, на что способен был Цезарь, даже в его трудном и почти отчаянном положений при Илерде. Видя его окруженным водою и отрезанным от всего, они думали, что он погибнет, не размыслив, что то был Цезарь, а не какой-либо обыкновенный полководец, и вместо гибели его вскоре увидели самих себя на краю гибели. К этому присоединилось еще известие о морской победе Брута при Массилии – и Помпеевы легаты, совершенно потеряв голову, стали делать только ошибки за ошибками и не умели воспользоваться отличными качествами своих старых и лучших Помпеевых легионов. Цезарю же, в таком относительном положении, стоило только продолжать свой план обходного движения и преимущественно действий своей отличной конницы. И чем далее, тем более Помпеевы легаты считали себя совсем погибшими и даже не помыслили пробиться силой или по крайней мер испытать счастья в бою. В случае неудачи они не могли проиграть более, нежели Цезарь, а в случае победы выиграли бы более него. Но, нерешась ни на то, ни на другое, они все проиграли, и им не осталось ничего более, как предпочесть жизнь поражению или смерть позору.
Словом, Цезарь не упустил ничего, что было самого важного и решительного, но сделал все, что должно было привести к желаемому и предначертанному им концу. Если бы он был сильнее, то осадил бы или обложил бы Илерду, и конец был бы тот же. Но, не имев возможности сделать этого, он остался там, где был, до тех пор, пока Помпеевы легаты не могли более ни продовольствовать себя, ни добывать воду. Счастьем для Цезаря было также и то, что они замедлили свое отступление целыми сутками, но и этим счастьем Цезарь умел превосходно воспользоваться.
Наполеон I по поводу действий на Сикоррисе замечает, что Цезарь победил армию, равносильную его собственной, одним превосходством своего маневрирования, что подобные результаты могут быть приобретаемы только в междоусобных войнах, и наконец что земляные работы, которые Цезарь произвел при Илерде, для отвода воды из Сикорриса, были очень важны. Достижение Цезарем своей цели единственно маневрированием, с постоянным избежанием боя, действительно заслуживает особенного внимания. В древние времена это было большою редкостью и исключением из правила, особенно у римлян – и в войне, и в бою действовать наступательно с целью боя и решительного поражения и даже истребления неприятеля. Но в Испании, как против Афрания и Петрея, так и против Варрона, Цезарь имел целью вовсе не поражение и истребление их войск, а, напротив, сохранение их и очищение ими Испании или переход их на его сторону, и этой цели он вполне достиг одним своим маневрированием. А что касается работ его для отвода воды из Сикорриса, то они принадлежат к числу замечательнейших в этом роде в древности.
Осада Массилии; поражение Куриона в Африке
Выше было сказано, что Цезарь, прибыв к Массилии, в начале апреля 49 г. (по нын. счислению), приказал обложить ее тремя легионами легата Требония и сделать все нужные приготовления к осаде ее на сухом пути и к построению судов для обложения ее с моря; – сам же, чтобы не терять времени, отправился в Испанию. Было упомянуто о победе Брута на море при Массилии. Здесь же следует изложить вкратце самую осаду Массилии {в комментариях Цезаря она описана очень подробно}, принадлежащую к замечательнейшим в древности и хотя веденную не самим Цезарем, но, без сомнения, по его предначертаниям и указаниям.
Массилия была тогда одним из значительнейших городов на берегах Средиземного моря, по своей обширности, населенности, торговле и богатству. Она была расположена при устьях Родана (Роны), на полуострове между ними. Осада ее могла быть начата Требонием не ранее как в мае 49 г., когда все приготовительные к ней работы были кончены. Требоний повел две атаки против города: одну – между гаванью и верфями, а другую – с противоположной стороны устьев р. Родана, по дороге в Испанию, с целью приблизиться к городской стене. Оборонявшиеся, имея огромное число метательных орудий большего размера, метавших окованные железом бревна в 12 футов длины, пробивали и опрокидывали самые прочные щиты и мантелеты осаждавших. Тогда Требоний приказал прикрыть ходы к городу балками в 2 фута толщины и посредством подвижных крытых ходов и огромного щита (мантелета) строить земляную насыпь. Осажденные противодействовали ему и останавливали его на каждом шагу сильными вылазками и действием из катапульт и баллист. Мужество и упорство их возросли еще более вследствие прибытия Посидия, присланного Помпеем на помощь Массилии, с 16 военными судами, которые были снабжены железными таранами на носу. Посидий атаковал Брута, но был разбит им и потерял 5 судов потопленными и 4 взятыми в плен, а с остальными спасся к берегам Испании.
Между тем Требоний, для прикрытия своих подступов справа, с начала осады устроил у самого контрэскарпа городского рва 4-угольное укрепление из кирпича. Но впоследствии он приказал построить на его месте 6-ярусную каменную башню, в 30 футов вышины, превышавшую городскую стену, дабы, не опасаясь более метательных орудий и зажигательных снарядов оборонявшихся, прогнать последних со стены, засыпать ров и подвести таран. Прикрываясь деревянными щитами (мантелетами) и завесами из сырых кож и из сплетенных толстых канатов и поднимая их и кровлю башни по мере возвышения последней, осаждавшие, с необыкновенными искусством, деятельностью и терпением исполнили эту громадную и трудную работу в 3 недели. Снабдив башню бойницами и плоскою крышею (платформою) с зубцами и вооружив ее метательными орудиями и стрелками, они, под прикрытием их, провели через ров насыпь и крытый ход самой прочной, постройки, в 60 футов длины. Тщетно осажденные старались остановить осаждавших, бросая на крытый ход зажигательные снаряды и большие каменья: они безвредно скатывались с покатой крыши из толстых бревен, прикрытых слоем кирпичей и сырыми завесами. А между тем стрелки из башни и с платформы ее поражали осажденных метательным оружием, наносили им величайший вред и наконец совсем прогнали их со стены. Тогда осаждавшие начали делать пролом в стене, которая вскоре и обрушилась. Устрашенные жители Массилии, уже крайне нуждаясь в продовольствии, бросили оружие, вышли из города и просили пощады. Требоний, получивший от Цезаря приказание щадить Массилию, до прибытия его заключил перемирие и дал своим войскам отдых. Но осажденные воспользовались тем и, вероломно напав на осаждавших, сожгли их осадные машины и большею частью разрушили их осадные работы, а на другой день произвели общую, сильную вылазку, но были с большим уроном опрокинуты обратно в город. Требоний немедленно приступил к устройству новых осадных машин и работ и успел в этом в несколько дней, при усердии своих войск, ожесточенных против осажденных. Между тем Цезарь прибыл из Испании, и осажденные, жестоко страдая от голода и заразительных болезней и совершенно упав духом, наконец сдались (в августе 49 г., после 5-месячных обложения и осады {Наполеон I говорит, что Цезарь перешел через Рубикон в июле 49 года, завладел Италией в августе, Испанией и Массилией в октябре, а в ноябре был в Риме диктатором. Но счисление времени Гишаром вернее и служило руководством, в настоящем изложении… Впрочем, вообще следует сказать, что времясчисление у Цезаря и древних писателей очень неопределенно, а у новейших различно, но Гишарово, как сказано, вероятнее всех.}, а начальствовавший в Массилии Домиций успел спастись морем. Цезарь говорит, что он поступил с Массилией милостиво более из уважения к древней славе ее, нежели потому, чтобы она заслуживала того. Но жителей ее он обезоружил, отнял у них флот и казну их, поставил в Массилию 2 легиона, остальные послал в Италию, а сам отправился в Рим.
В это время в Африке случилось одно событие, невыгодное и неприятное для Цезаря. Выше было сказано, что он, после отплытия Помпея в Грецию, послал, между прочим, Куриона с тремя Помпеевыми легионами, стоявшими в Корфинии и перешедшими на сторону его, Цезаря, в Сицилию, в звании пропретора, с тем чтобы он переправился в Африку, где Аттий Вар начальствовал армией Помпея. Курион, презирая, по словам Цезаря, военные силы Помпея в Африке, переправился в нее только с 2 легионами и 500 чел. конницы, высадился близ одного места, которое Цезарь называет Аквиларией, имел несколько удачных дел в окрестностях Утики и уже собирался осадить этот город, когда мавританский царь Юба с сильным вспомогательным войском прибыл на помощь Аттию Вару. Курион двинулся навстречу Юбе и, поверив ложным слухам, что его самого не было при отряде, посланном им на помощь Утике, атаковал этот отряд. Но вслед за последним шел сам Юба с главными силами, и хотя Курион сначала опрокинул и разбил неприятельскую конницу, но затем был подавлен превосходными силами Юбы, разбит наголову и сам убит, а из армии его только немногие могли спастись морем в Сицилию. Курион сам был виною своего поражения, сделав много грубых ошибок, из которых последнею и главною была та, что вместо расположения в старом лагере Сципиона при Утике и выжидания в нем прибытия еще двух легионов из Сицилии, как он хотел того первоначально, послушался ложных слухов о движении против него только одного отряда Юбы и, не удостоверясь в справедливости этих слухов, опрометчиво двинулся против него. Но, наткнувшись на главные, превосходные числом силы Юбы, он погиб с войском своим жертвою своей опрометчивости, которую Цезарь называет «юношескою пылкостью, предприимчивым духом и счастьем дотоле Куриона». Но даже и наткнувшись на Юбу, Курион мог бы дать другой оборот делу, если бы действовал обдуманнее и разумнее. Как бы то ни было, поражение его, в то самое время, когда Цезарь, покорив Испанию и Массилию, собирался переправиться в Грецию, было и невыгодно, и неприятно для последнего.
Цезарь-диктатор в Риме: силы и планы его и Помпея
Прибыв в Рим, Цезарь в качестве диктатора созвал общее собрание для обычных выборов и был избран, вместе с П. Сервилием, в консулы. Но 11 дней спустя он сложил с себя сан диктатора, сохранив только консульское звание, и отправился в Брундизий. Здесь он нашел уже собранною свою армию в составе 12 легионов (от 50 до 60 т. чел.) легионной пехоты, не считая конницы и легкой пехоты. {Числительная сила каждого Цезарева легиона и всей его армии не может быть точно определена. Два новонабранные легиона были, без сомнения, комплектны (до 5 и может быть 6 т. чел.), но 10 старых, напротив, более или менее некомплектны, особенно 4, бывшие в Галлии и Испании. Если принять среднюю силу всех легионов в 4 т., то легионной пехоты долженствовало быть около 50 т. чел., с конницей и легкой пехотой может быть около 55 т.} Но для переправы их морем в Грецию было слишком мало перевозных судов, именно только на 20 т. чел. пехоты и 600 чел. конницы. Цезарь в комментариях говорит, что он посадил на суда 7 легионов, в каком случае они долженствовали быть очень слабы. Говоря, что судов было недостаточно, Цезарь ни слова не упоминает о причине того. Это тем удивительнее, что еще за 9 месяцев перед тем, в конце января 49 г., он приказал собрать в Брундизии как можно более военных и особенно перевозных судов, и вообще всегда очень заботился о всех потребностях, необходимых для войск и военных действий.
В Брундизии Цезарь старался вдохнуть в свои войска тот же дух, который одушевлял его самого, и, вероятно, успел в этом. Войска его состояли большею частью из старых ветеранов совершивших с ним походы в Галлии, а некоторые и в Испании. Они хорошо знали, понимали, любили и высоко уважали его, вполне доверяли и были преданы ему и под его предводительством одержали многие и важные победы. Цезарь, с своей стороны, вполне доверял им, как и себе, и наконец, 5 ноября 49 г., с половиною своей армии (как сказано выше – 7 легионами, в числе 20 т. чел. пехоты и 600 чел. конницы), сел на перевозные суда и вышел из Брундизии в море.
Между тем Помпей целых 9 месяцев (с февраля до ноября) оставался в полном и совершенном бездействии в Греции, только собирая в ней значительные, сухопутные и морские, военные силы. И он успел собрать их в таком числе, что они много превосходили силы Цезаря. Имев по прибытии в Эпир только 5 легионов, теперь он имел их уже 9 римских, комплектных, и ожидал еще двух, которые Метелл Сципион вел ему из Сирии. Кроме того у Помпея было 3 т. стрелков, 1200 пращников, 7 т. чел. конницы и, как кажется, много вспомогательных войск. Некоторые писатели исчисляют силу его армии в 90 т. войск, большая же часть согласна лишь в том, что Помпей во всех родах войск был гораздо сильнее Цезаря. А что касается флота, то в этом отношении он решительно превосходил Цезаря, потому что собрал из Греции, Азии и Египта до 500 судов и сверх того велел строить новые. Военно-морские силы Помпея стояли во всех приморских гаванях Греции и находились под главным начальством Бибула, стоявшего с 110 большими судами на якоре при о. Керкире (ныне Корфу). Помпей собрал также значительные суммы денег в Малой Азии, Сирии и от союзных владетелей и учредил большие склады продовольствия в Фессалии, Азии, Египте и других странах. Словом, у него не было недостатка ни в силах, ни в средствах для энергического ведения войны против Цезаря и для того, чтобы исторгнуть у него власть. Но сам Помпей – тот, который, в былое время, всегда и всех побеждал, торжествовал три триумфа и, по словам Плутарха, победил все три части света, имел характер гораздо более мягкий или менее твердый, нежели Цезарев, от природы и рождения был предан роскоши, изнеженности, чувственным наслаждениям и при непомерных гордости и честолюбии имел слабую волю, легко подчинялся чужому влиянию и впадал в душевные слабость и бессилие. В это время в особенности в нем и тени не было прежнего Помпея и едва можно было узнать победителя трех частей света. А между тем он, владея Грецией, Малой Азией, Сирией, Египтом и Африкой, располагая огромными военными силами и средствами, окруженный знатнейшими римлянами и инородцами, и даже царями и иными владетельными лицами, сам походил более на царя, нежели на диктатора римского, и гордой самоуверенности его не было предела, но – только до той минуты, пока перед ним не встал лицом к лицу, как грозный призрак, страшный противник – Цезарь. С этой минуты все изменилось и быстро пошло к развязке.
Девять месяцев и даже (с 50 г.) более года оставаясь в совершенном военном бездействии, пренебрегши заранее приготовиться к самоохранепию и защите и исторгнуть у Цезаря Италию и Испанию, убежденный, что никакая сила не одолеет его огромных сил и средств, он деятельно занимался только обучением своих войск, сам лично, в его лета (58) подавая им, по словам Плутарха, пример, и пешим, и на коне, с мечом и с полукопьем. Но, при такой телесной деятельности он не обнаруживал ни малейшей деятельности душевной и составил себе самое ложное понятие о своем положении, не помышляя даже, что верховным властителем Римской республики мог быть только тот, кто владел Италией и особенно Римом, но не тот, кто малодушно покинул их и бежал из них. Вследствие всего этого и план войны, составленный им, был совершенно неверный: вместо того чтобы, пользуясь превосходством своих сил и господством на море, снова завоевать Италию и Рим, он положил ограничиться чистою обороной в Греции и вести войну по способу Фабия, избегая боя и отрезывая Цезарю средства продовольствования.
Но Цезарь смотрел на свое положение иначе и гораздо вернее: с самого начала придавая себе вид, что обнажил меч единственно за справедливость своего дела, он твердо и неуклонно, самым энергическим образом шел к своей цели. Вполне обеспечив себя с тыла в Галлии, Испании и Италии, он намерен был действовать против Помпея самым – решительным наступательным образом до тех пор, пока оружием не решит дела – в свою пользу, в чем вполне утверждали его и внутреннее чувство личного превосходства своего над Помпеем, и вера в свое счастье.
Действия на море и в Греции; переправа Цезаря из Брундизии в Эпир; действия на море и в Эпире, Этолии, Фессалии и Македонии
Отплыв из Брундузия 5 ноября 49 г., Цезарь на другой день благополучно высадился в ущельях горы Химеры, Акроцераунского горного хребта, к югу от Диррахия (ныне Дураццо), в Эпире. Замечательно, что Цезарь высадился у местности, носившей название Палесты или Фарсалии, как будто в предзнаменование того места, где позже судьба должна была решить между ним и Помпеем! Переезд его морем и высадка произведены были совершенно беспрепятственно со стороны флота и войск Помпея: Цезарь не встретил ни одного неприятельского корабля в море и ни малейшего отряда неприятельских войск на месте высадки – таковы были небрежность Помпея и счастье Цезаря! Это одно уже означало, что Помпей, имея большой флот, господствуя на море и ожидая переправы Цезаря из Брундизии, не принял мер для недопущения его к берегам Греции. Бибул с 110 судами стоял у о. Корциры (Керкиры), а двое подчиненных ему начальников эскадр в 18 судов, Лукреций Веспилло и Минуций Руф, стояли на якоре при Орике (Oricum, н. Орко), от семи до 14 верст от Палесты, но в морском заливе за островком, откуда не могли наблюдать за берегами. Цезарь говорит, что Лукреций и Минуций не отважились атаковать его флот, что Бибул не мог выйти в море, потому что кормчие его были в отсутствии, и что Помпей узнал о высадке его, Цезаря, только из посланного к нему последним нового предложения личных переговоров (см. ниже). Такова была непростительная оплошность Помпея и начальников его флота, которая мало обещала для Помпея, но много для Цезаря.
Как только все войска последнего были высажены на берег, Цезарь тотчас же послал все суда назад в Брундизий, для перевозки остальных войск. Тогда только явился на море Бибул и, напав на пустые суда Цезаря, встреченные противным ветром, 30 из них взял и сжег со всеми находившимися на них людьми. Только тогда также вздумал он наблюдать за всеми гаванями Иллирии и Эпира, от Салоны (ныне Салона близ Спалатро) до Орика. В то же время Помпеев военачальник Октавий пытался лишить Цезаря Салоны и осадил этот город, но был отражен пятикратными сильными вылазками жителей. И это также доказывает, как небрежно были соблюдаемы внутренний порядок и охранная служба в войсках Помпея.
Предложение личных переговоров, сделанное Цезарем Помпею искренно и с добрым намерением, прежде нежели решить дело войною, состояло в том, чтобы обоим им сложить оружие и предоставить решение несогласий между ними сенату и народу римским. Цезарь послал к Помпею с этим предложением Помнеева легата Вибуллия Руфа, взятого в плен и отпущенного на свободу в Корфиние и потом вторично взятого в плен в Испании. Вибуллий отправился поспешно к Помпею, но нашел его далеко в Македонии. Помпей, от него впервые узнав о высадке Цезаря, поспешил в Аполлонию, при устье р. Апса (ныне в Албании), где находились зимние квартиры его войск.
Цезарь же двинулся в самый день высадки (6 ноября) к Орику. Македонский гарнизон Помпея в нем отказался впустить Цезаря, но жители отворили последнему ворота, а гарнизон сдался. Отсюда Цезарь двинулся к Аполлонии, где произошло то же: жители были за Цезаря, а Помпеев гарнизон отступил. Примеру Аполлонии последовали все города Эпира и покорились Цезарю.
Помпей, узнав об этом на пути к Аполлонии, поспешил в Диррахий. Но еще прежде нежели он прибыл туда, в армии его, при вести о прибытии Цезаря, распространился такой страх, что многие воины бросили оружие и бежали в Эпир и окрестные места. Наконец Помпей прибыл в Диррахий и занял при нем укрепленный лагерь. Свидетельством страха и колебания в Помпеевой армии может служить и то, что Лабиен первый, а за ним все легаты, трибуны, центурионы и наконец рядовые воины принесли присягу в верности Помпею, что бы ни произошло. Если бы не было опасности и страха, то они не принесли бы такой присяги.
Цезарь, узнав, что Помпей занял лагерь при Диррахии, расположил свои войска также в лагере впереди Аполлонии, на левом берегу р. Апса, дабы прикрыть этим город и край в тылу его и выждать тут прибытия из Италии остальных войск своих.
Тогда Помпей расположился лагерем против Цезаря, на правом берегу р. Апса, и приказал всем своим войскам присоединиться к нему. Он так превосходил Цезаря в это время в силах, что мог и должен был бы действовать всеми способами самым решительным наступательным образом. Но вместо того он целых два месяца (ноябрь и декабрь 49 г.) провел в совершенном бездействии, как будто ему, а не Цезарю угрожала опасность. Самый простой расчет требовал, чтобы он воспользовался таким благоприятным и выгодным для него положением, когда у Цезаря была еще только половина его армии, а другую флот Помпея мог и должен был бы не допустить до переправы из Брундизия и высадки на берега Эпира, частью обложив берега Италии и Эпира, частью же крейсируя между ними. А на сухом пути Помпей в то же время мог и должен был бы оттеснить Цезаря от берегов Эпира внутрь страны. Но он ничего этого не сделал и продолжал оставаться в бездействии.
Между тем Цезарев легат Кален в Брундизии посадил остальные войска на суда, но не мог выйти в море, потому что Бибул стоял в гавани Орика и блокировал берега Эпира. Но как берега эти были заняты Цезарем и Бибулу невозможно было добывать на них ни воды, ни дров, о запасе которых он, видно, не подумал ранее, то он и прибегнул к хитрости. Он послал сказать легатам Цезаря в Орике, что имел сообщить Цезарю лично очень важные сведения и потому просил перемирия, на что легаты Цезаря и согласились необдуманно. Но Цезарь, прибыв лично в Орик, угадал хитрость Бибула и отказал в перемирии. Вскоре после того Бибул заболел и умер, но на место его никто не был назначен, и каждый отдельный начальник Помпеева флота стал действовать самостоятельно, и, следовательно, в действиях этого флота, к счастью Цезаря, единства было еще менее, нежели прежде.
При этом случае Цезарь замечает, что на предложение его, переданное Вибуллием, Помпей отвечал последнему: «Какую же цену имели бы для него, Помпея, и Рим, и жизнь, если бы он был обязан ими великодушию Цезаря? И можно ли было бы искоренить такое мнение, если бы он, Помпей, воротился в Италию, не окончив войны с честью?» – Цезарь говорит, что узнал об этом ответе только по окончании войны, ему же он сообщен не был, и потому предложение его осталось без последствий. Был и другой случай, свидетельствовавший о крайнем ожесточении людей, окружавших Помпея и руководивших его действиями. Цезарь, не получая от Помпея ответа, хотел воспользоваться для переговоров нередкими разговорами военачальников обеих армий, близко стоявших одна против другой, и поручил это своему легату Ватанию. Последний, переговариваясь с Лабиеном, вдруг был осыпан стрелами, а Лабиен громко провозгласил: «Довольно! Не будет мира, пока нам не принесут головы Цезаря!»
Между тем Либон, один из частных начальников Помпеева флота, занял один островок при входе в гавань Брундизия и тем запер последнюю. Затем он не только пошел навстречу нескольким судам, шедшим из гавани, но и последовал за ними во внутренность ее, где был окружен и обращен в бегство, потеряв 5 больших судов. Таким образом гавань Брундизия была снова открыта.
Цезарь, со своей стороны, уже ранее совершил с одним легионом предприятие (экспедицию) к Бутронту (Buthrontum, н. Бутринто) и окрестным берегам напротив о. Керкиры, для сбора продовольствия. Но зима уже близилась к концу (в феврале 48 г.), а войск из Брундизия все еще не было. Поэтому Цезарь приказал своим легатам в Брундизии при первом попутном ветре непременно выйти в море со всеми войсками и высадиться у Аполлонии, у берегов которой Помпеевы суда не стояли на якоре и не крейсировали в море. Но, в нетерпении своем, не считая этого достаточным, он решился сам ехать в Брундизий на 12-весельной лодке. Кормчий ее, видя сильное волнение, побоялся пуститься в небольшой лодке в открытое море. Тогда Цезарь сказал ему следующие достопамятные слова: «Чего боишься? Ты везешь Цезаря и его счастье». {По-гречески: «τόλμα καί δέδιθι μηδέν Καίσαρα φέρεις καί τήν τού Καίσαρος τύχην συμπλέουσαν», а по-латыни: «quid timeas? Caesarem vehis et suam fortunam». Цезарь сказал эти слова греческому кормчему, без сомнения, по-гречески, отлично владея греческим языком.} Однако он не мог исполнить своего намерения и воротился в Аполлонию, где все были в большом беспокойстве о нем.
Он замечает, и Плутарх говорит тоже, что войска его в Брундизии настоятельно просили своих начальников скорее отправить их в Эпир. И наконец уже в марте 48 г. (5 месяцев спустя после высадки Цезаря в Эпире), легаты М. Антоний и Кален с войсками при попутном ветре сели на суда и благополучно вышли в море, переправились через него и на другой день уже были в виду берегов Аполлонии и Диррахия. Это побудило начальника Помпеевой эскадры в гавани Диррахия, Копония, выйти в море и на всех парусах преследовать десант Цезаря. Между тем ветер усилился и принудил этот десант войти в гавань Нимфея. Здесь он был укрыт от западного ветра, но не от южного, и потому, при поднимавшейся буре, находился в опасном положении. Но и тут, как нарочно, к счастью Цезаря, ветер вдруг перешел с юга на запад – и Копоний, в свою очередь, подвергся большой опасности: буря рассеяла его суда и 16 из них выбросила на берег. Те из людей их, которые успели спастись, были взяты в плен, но потом отпущены Цезарем.
Таким образом 3 старые и 1 новый легион и 800 чел. конницы (всего примерно около 20 т. войск) наконец высадились на берегах Эпира, в виду обеих армий. Теперь дело было в том, чтобы Цезарю соединиться с ними, а Помпею помешать тому и напасть на десант Цезаря. А потому обе армии вышли из своих лагерей, Помпеева – ночью, а Цезарева – днем, но первая – прямо к месту высадки десанта, а Цезарева – большим обходом вверх по р. Аису, для перехода через него вброд. Антоний между тем занял город Лисс (Lissus, н. Алессио), к сев. от Диррахия и р. Дрина, и известил о том Цезаря. Помпей легко мог предупредить Цезаря и напасть на Антония, но остановился на ночь до утра. Антоний же, узнав о том, сообщил это Цезарю, а сам не выходил из своего лагеря. На 4-й день после высадки Цезарь благополучно соединился с Антонием. Помпей тотчас же отступил к Аспарагию на р. Генузе (Genusus), в окрестностях Диррахия, занял там лагерь на выгодной местности и таким образом ничего не сделал вовремя и упустил удобный случай разбить Антония отдельно, или по крайней мере помешать ему соединиться с Цезарем. Изложенные здесь действия могут служить новым доказательством, до какой степени устарел Помпей, если и не телесно, то душевно, в отношении к воле и энергии, а с другой стороны – как счастье Цезаря на каждом шагу благоприятствовало ему, а он пользовался им. Помпей, при всем превосходстве своем в силах, все еще считал себя не довольно сильным против Цезаря и приказал своему легату Сципиону идти из Македонии на присоединение к нему. Цезарь же с своей стороны, напротив, положил воспользоваться соединением с Антонием, для того чтобы привлечь на свою сторону соседственные области Греции. Из Фессалии, Этолии и Македонии к нему прибыли уже депутации с уверениями в преданности и готовности служить ему, если он только даст им несколько войск. Поэтому, присоединив к себе 1 легион из Орика и с соседних берегов моря, Цезарь отрядил легата Кассия Лонгина с 1 новым легионом и 200 чел. конницы в Фессалию, легата Кальвизия Сабина с 5 когортами и частью конницы в Этолию, а легата Кн. Домиция с 2 старыми легионами и 500 чел. конницы в Македонию, с приказанием принять там меры для продовольствования армии. После отряжения этих войск у Цезаря было только одним легионом более, нежели до соединения с Антонием (т. е. 8 легионов) и, несмотря на то, он замыслил отрезать Помпея от Греции и притеснить его у Диррахия к берегу моря.
Из отряженных им легатов Кальвизий в Этолии был хорошо принят жителями, вытеснил Помпеевы войска и занял всю Этолию. Кассий нашел жителей Фессалии разделенными на две партии, одну – в пользу Цезаря, а другую – Помпея, и следовательно все-таки находился в краю, не враждебном Цезарю. Наконец Домиций в Македонии был также хорошо принят, но узнал, что Сципион шел против него с 2 легионами Помпея. Приблизясь к нему уже мили на 4 (5 ½ верст)., Сципион вдруг обратился против Кассия в Фессалию и, чтоб идти налегке и скорее, оставил все свои тяжести на р. Галиакмон, изливавшейся в Фессалоникийский залив, под прикрытием 8 когорт под начальством Фавония, которому приказал укрепиться. В то же время перед лагерем Кассия появилась конница царя Котиса (Cotys), часто наездничавшая на границах Фессалии. Кассий принял ее за конницу Сципиона и, считая себя слишком слабым против последнего, отступил в горы между Фессалией и Эпиром и направился к городу Амбракии (ныне Арта). Сципион следовал неотступно за ним, как вдруг получил от Фавония известие, что Домиций идет против него со всеми своими войсками, против которых ему, Фавонию, нельзя было удержаться. Поэтому Сципион немедленно обратился назад, и передовой отряд его приблизился к Фавонию в одно время с передовым отрядом Домиция. Сципион и Домиций стояли два дня один против другого, на обоих берегах Галиакмона. На 3-й день Сципион перешел через реку вброд и предложил Домицию бой. Домиций не отказался от него и приблизился к лагерю Сципиона. Однако боя не произошло и ночью Сципион перешел обратно за реку. Затем и он, и Домиций старались обмануть один другого хитростями и завлечь в засады, но из этого ничего не произошло решительного, хотя успех, кажется, был более на стороне Домиция. В этом положении обе стороны оставались еще некоторое время.
Между тем Цезарь, присоединив к себе легион из Орика, оставил там легата Ацилия с тремя когортами, для охранения города, гавани и судов в ней. Сын Помпея, Гней Помпей, с эскадрой египетского флота атаковал гавань Орика, взял 4 судна, сжег остальные и, оставив Лелия для обложения гавани, обратился к Лиссу, сжег 30 перевозных судов, оставленных там Антонием, атаковал, хотя и тщетно, город и затем ушел опять в море. Эти действия Гнея Помпея изобличают предприимчивость, которая не всем военачальникам Помпея была свойственна, и потому заслуживают внимания. Потеря судов для Цезаря была если и не важна, то все-таки неприятна.
Движение Помпея и Цезаря к Аспарагию и Диррахию; действия и сражения при Диррахии
Когда Помпей отступил к Аспарагию на р. Генузе, в окрестностях Диррахия, то и Цезарь двинулся туда же со всею своею армиею и расположился лагерем недалеко от лагеря Помпея. Где он соединился с Антонием и каким путем шел к Аспарагию, в точности определить нельзя. Но, как кажется, соединение с Антонием произошло в окрестностях Албанополя (ныне Албассано), откуда Цезарь обходом между истоком Генуза и Апсом, дошел до Аспарагия, лежавшего на левом берегу Генуза, близ устья его в море (там, где ныне Янина).
На другой же день Цезарь вышел с армиею из лагеря и построил ее к бою. Но Помпей не вышел из своего лагеря, и тогда Цезарь положил совершить такое движение, которое, искусством соображения и исполнения принесло ему много чести и выставило характер обоих противников в новом свете. Именно – Цезарь имел в виду совершенно обойти Помпея, затем двинуться прямо к Диррахию, где находились все склады его, и овладеть ими или по крайней мере отрезать Помпея от них и моря, словом – двинуться на его сообщения.
Цезарь говорит, что Помпей, казалось, вовсе не понял намерения его, потому что, увидав его выступление по направлению не к Диррахию, спокойно остался в своем лагере, полагая, может быть, что Цезарь хотел только переменить место расположения своего по недостатку в продовольствии. Коль же скоро передовая конница уведомила его, что Цезарь, после обхода, двинулся к Диррахию, то Помпей на другой день сам двинулся туда же, в уверенности, что, идя кратчайшею дорогой, предупредит Цезаря.
Последний же, предвидя это, шел очень скоро, дал войскам своим только небольшой отдых ночью и рано утром прибыл к Диррахию в то самое время, когда лишь вдали видно было приближение передовых войск Помпея. Тогда Помпей, видя себя отрезанным от Диррахия, расположился лагерем близ него, на берегу морского залива, на скале под названием Петра (камень). Сюда приказал он перевести часть судов своих и собрать из Азии и других мест запасы продовольствия.
Цезарь видел, что война протянется вдаль, и это было тем неприятнее для него, что у него не было флота под рукой, так как суда, которые он зимою велел построить и собрать, еще не прибыли. У Помпея же, напротив, был флот, который в это время стал деятельнее прежнего блокировать берега Эпира и крейсировать в море. Вследствие того Цезарь принял меры для сбора продовольствия в окрестностях Диррахия и с этою же целью послал легата Канулеия во внутренность Эпира, приказав ему оттуда до Диррахия учредить линию промежуточных складов продовольствия. Расположение же обеих армий долженствовало, по необходимости, быть сильно укреплено искусственными способами, сообразно с местностью. Цезарь говорит, что лагерь Помпея был окружен горами и крутыми высотами, которые он, Цезарь, занял прежде Помпея и прикрыл их 26 отдельными укреплениями, соединенными контрвалационною линиею, протяжением около 4 геогр. миль, или 28 верст, от правого фланга на берегу моря, между Диррахием и лагерями Цезаря и Помпея, до левого фланга, также на берегу моря, по другую сторону р. Апса (ныне Аспро). Целью его при этом было: 1) кругом обложить лагерь Помпея и препятствовать превосходной числом коннице его собирать в окрестностях продовольствие в отрезать подвозы его Цезарю, а вместе с тем 2) прикрывать собственную свою армию и 3) распространить всюду молву, что он обложил Помпея в его лагере, и тем произвести невыгодное для Помпея и выгодное для себя впечатление.
Помпей и тут допустил Цезаря беспрепятственно исполнить все, что он замыслил, и обложить его со всех сторон. Он не хотел удаляться ни от Диррахия, ни от берегов моря и не решался силой препятствовать работам Цезаря. Поэтому ему не осталось ничего более, как самому прикрыть себя также контрвалационною линией, с 24 отдельными укреплениями, также от берега до берега моря, на протяжении около трех геогр. миль, или 21 версты. Внутри этого пространства он имел на своей стороне многие выгоды: был в центральном расположении, мог удобно двигаться из своего лагеря во все стороны кратчайшими путями, особенно от одной оконечности своей линии до другой, имел кругом себя засеянные поля и луга (это было в мае), а в тылу за собою – море и на нем флот свой и свободные сообщения, наконец войск и особенно конницы у него было более, нежели у Цезаря.
Стремление последнего все более и более стеснять Помпея, а Помпея, напротив, оттеснять Цезаря, подавало повод к ежедневным частным делам. В одном из них 9-й легион Цезаря, овладев одною высотою к югу от лагеря и линии Помпея, на левой стороне р. Апса, начал укрепляться на ней, но был подвержен сильному действию Помпеевых стрелков и метательных орудий. Цезарь, чтобы вывести его из-под действия их, приказал устроить на вершине высоты крепкие плетни, а за ними средней ширины ров, прегражденный с обоих концов. За этими плетнями и рвом он поставил своих стрелков и под прикрытием их приказал легиону отступать на другую высоту позади. Неприятель бросился за 9-м легионом, опрокинул плетни, но сам был опрокинуть обратившимся назад 9-м легионом, который после того беспрепятственно отступил на высоту позади и укрепился на ней. Изложение этого дела в комментариях Цезаря неполно и неясно, потому что сначала упоминается об одном частном деле 9-го легиона против стрелков и пращников Помпея, а потом о более общем деле нескольких легионов, одних против других, из чего следует заключить, что обе стороны подкрепляли свои войска, вследствие чего произошел довольно общий и важный бой. Устроение же в самом бою плетней и рва доказывает, до какой степени римские войска в это время легко и скоро производили фортификационные работы, даже во время боя.
Цезарь изображает свое положение после этого боя так, что оно представляется странным и необыкновенным. Несмотря на то что он блокировал Помпея, а Помпей был кругом обложен им, положение последнего было лучше, нежели первого, как по приведенным выше причинам, так и потому, что Цезарю нужно было устроить, а потом занимать и оборонять 28-верстную укрепленную линию и 26 укреплений на ней, но главное – терпеть при этом с каждым днем все больший и больший недостаток в продовольствии. Войскам его труда и опасности было много, но покоя и продовольствия очень мало. Однако они переносили это с большим терпением, довольствуясь небольшими дачами гороха и круп, а также корнями одного растения, под названием хара (chara), которые, будучи разварены, доставляли нечто вроде хлебных лепешек. Несколько стад живого скота, пригнанных из Эпира, были очень полезны, хотя и недостаточны для целой армии. В Помпеевой же армии, напротив, всего было в изобилии, исключая воды и фуража, которого вскоре совсем недоставало для многочисленной конницы, так что строевые лошади исхудали, а вьючные животные пали. Притом стеснение войск Помпея внутри линий, беспрестанные работы, к которым они не были привычны, множество трупов животных, заражавших воздух, – все это делало и положение Помпеевой армии очень трудным. Кроме того Цезарь отвел воду из всех речек и ручьев, которые текли через линии Помпея в море, так что Помпеевы войска были принуждены рыть глубокие колодцы, но и те были далеко от лагеря и от летнего зноя скоро высохли. В Цезаревой же армии воды и фуража было довольно, а близость жатвы и ожидание продовольствия из Эпира позволяли надеяться вскоре на лучшее положение. Вообще с обеих сторон были некоторые выгоды, но и еще более невыгод, и трудно решить, положение которой из двух сторон было невыгоднее.
В таких обстоятельствах с обеих сторон продолжали ежедневно происходить вдоль линий частные дела. Цезарь не везде и не всегда мог лично присутствовать при этом, потому что иногда по необходимости бывал в отсутствии из своего лагеря. В одно из таких отсутствий его легат П. Силла или Сулла, которому он вверил временное начальствование армией, двинулся с двумя легионами на помощь одной когорте и обратил неприятеля в бегство, но ограничился тем, не завязывая общего боя, в чем Цезарь в своих записках одобрил его, хотя, как кажется, Сулла мог одержать решительную победу в общем бое с главными силами Помпея, которые произвели две отдельные атаки. Но в записках Цезаря никаких подробностей обо всем этом не имеется. Замечательно только то, что в этот самый день произошли 6 отдельных дел, три – при Диррахии и три – в укрепленных линиях, причем Помпей лишился до 2 т. чел. и многих высших и частных начальников, а войска Цезаря взяли 6 знамен и лишились не более 20 чел. убитыми, но очень многих ранеными, особенно в том укреплении, против которого была направлена главная атака Помпея. По каким причинам или поводам Помпей произвел эти атаки, из записок Цезаря не видно, равно и того, почему несколько дней спустя Помпей занял и сильно укрепил (валом до 15 футов вышины) новый лагерь, а через 5 дней после того снова занял прежний лагерь.
Между тем Цезарь положил, сверх отряжения легатов Кассия и Кальвизия с отрядами для занятия Этолии и Акарнании (см. выше), послать еще легата Калена принять главное начальствование над этими отрядами и занять с ними также и Ахайю в Пелопоннесе, с тем чтобы как можно более ограничить Помпею, а себе расширить власть в более отдаленных краях Греции. В Ахайе и ближайших местах находились Помпеевы гарнизоны под начальством легата Рутилия Лупа. Последний пытался, но, кажется, напрасно, преградить Коринфский перешеек укрепленною линией. А между тем Дельфы, Фивы и Орхомены в Беотии сдались легатам Цезаря.
При Диррахии же, после изложенного выше боя, Цезарь, желая выйти из своего трудного положения, несколько дней выводил свою армию из лагеря, вызывая Помпея на бой. Помпей, хотя делал то же, но, видимо, не желал вступать в общий бой, а потому его и не происходило.
Тогда Цезарь снова захотел прибегнуть к мирным переговорам, к чему, вероятно, имел основательные причины. С этою целью он послал к Помпееву легату Сципиону, в Македонию, друга его, Клодия, с письмом, в котором просил Сципиона быть посредником между ним, Цезарем, и Помпеем. Клодий сначала имел несколько переговоров с Сципионом, но потом не был более допускаем к нему и воротился к Цезарю без всякого ответа. Тогда уже Цезарь убедился, что с такими людьми, как его противники, не оставалось делать ничего более, как силою оружия принудить их к соглашению. Вследствие того он приказал устроить сильные укрепления при Диррахии, против единственных еще двух выходов, через которые конница Помпея могла выезжать на фуражировку. Это принудило Помпея собрать всю свою конницу в своем лагере, где она вскоре подверглась самой крайней нужде. Тогда Помпей решился наконец испытать счастья в вылазке. В то же самое время к нему перебежали из конницы Цезаря два галла-аллоброга, которые сообщили Помпею местные свойства Цезаревых линий и лагеря и послужили Помпею проводниками. План Помпея заключался в том, чтобы охватить с моря и атаковать с тыла оконечность левого фланга Цезаревой линии, примыкавшего к берегу моря, но не укрепленного вдоль него и отстоявшего далеко от Цезарева лагеря. Вследствие того Помпей ночью направил туда 60 когорт вдоль морского берега, а другой сильный отряд пехоты и стрелков – морем на судах. Первым (т. е. 60 когортам) он приказал, для предохранения себя от действий стрелков и пращников, прикрыть свои шлемы плетнями из тростника и запастись фашинами.
Пункт атаки, указанный двумя перебежчиками-аллоброгами, был хорошо выбран Помпеем. Левая оконечность укрепленной линии Цезаря примыкала в этом месте к морскому берегу и загибалась вдоль него только на небольшом протяжении, на котором еще не совсем была докончена. Укрепления ее состояли из вала в 10 футов вышины и рва в 15 футов глубины. Эта часть укреплений близ моря была занята войсками 9-го легиона и находилась далеко от лагеря Цезаря, который был расположен на правой оконечности его линии, впереди Диррахия.
Атака была произведена 24 мая с рассветом и имела полный успех. Сильно атакованный с фронта и с тыла, 9-й легион был опрокинут из укреплений, взятых неприятелем с боя, и оттеснен в беспорядке, расстройстве и с уроном. Легат М. Антоний, начальствовавший войсками в ближайших укреплениях, поспешил с 12 когортами на помощь 9-му легиону, удержал и даже оттеснил неприятеля. Цезарь, извещенный о том в своем лагере, поспешил лично на место боя с подкреплениями. Затем изложение дальнейших действий с обеих сторон в записках Цезаря неясно и непонятно. Цезарь говорит, что, так как Помпей вышел из своего лагеря и овладел левою оконечностью линии его, Цезаря, то он, Цезарь, отказался уже от прежнего своего плана – обложения Помпея – и занял лагерь близ лагеря Помпея. Далее он говорит, что узнал от разведчиков о движении одного Помпеева легиона позади близлежащего леса, для занятия лагеря близ моря, и что вследствие того, оставив в своем новом лагере только 2 когорты, двинулся с 33 когортами в 2 колонны обходом, против избранного легионом Помпея пункта. Все это, без плана или по крайней мере ясного описания тогдашних местности и укреплений на ней, непонятно, тем более что с обеих сторон было часто устраиваемо несколько меньших лагерей в разных местах. Достаточно сказать, что Цезарь атаковал лагерь или укрепление Помпеева легиона, ведя лично левое крыло своих войск и опрокинул Помпеев легион из большего укрепления в другое меньшее, еще прежде, нежели Помпей успел прибыть на помощь. Но при этом войска правого Цезарева крыла и за ними вся Цезарева конница, не зная хорошо ни местности, ни встреченных ими укреплений, шли все далее и далее сквозь линию этих укреплений, не встречая в них неприятеля. Между тем Помпей прибыл на помощь с одним легионом и конницей и двинул последнюю против конницы Цезаря. Последняя, расстроившая, при проезде чрез укрепления, свои ряды, бросилась назад, чтобы устроиться. Опрокинутый Помпеев легион, ободренный приближением Помпея, перешел в наступление. Правая фланговая пехота Цезаря, далеко отделившись от левой, начала отступать обратно сквозь линию неприятельских укреплений, но при этом пришла в расстройство, беспорядок и наконец обратилась в бегство. То же самое произошло и с левою флангового пехотою Цезаря. Тщетно последний, схватив знамя, старался удержать и собрать бежавших: все бывшие с ним войска его бежали в совершенном беспорядке и не были совершенно истреблены только потому, что, во-первых, Помпей опасался, преследуя неприятеля, попасть в засаду и сам быть разбитым, почему и не отваживался подступать к Цезаревым укреплениям, а во-вторых, Помпеева конница, преследуя бежавших, была удержана теми войсками Цезаря, которые охраняли подступы и ворота своих укреплений. Во всяком случае трудно составить себе вполне ясное понятие о ходе этого боя и последовавшего за ним бегства Цезаревых войск и преследования их Помпеевыми. Однако видно, что меньшая часть Цезаревых войск осталась в порядке и прикрыла бегство большей части их.
Этот результат боя произвел на армию Помпея чрезвычайно благоприятное впечатление и был празднован ею как полная победа. Но Цезарь в своих записках старается уменьшить значение ее, объясняя свою неудачу небольшим числом войск своих, участвовавших в бою {это несправедливо, потому что у него было 33 когорты (31/3 легиона) в бою и 2 когорты в резерве в лагере, у Помпея же только 2 легиона}, невыгодною, пересеченною и тесною между укреплениями местностью и отделением правого своего крыла с конницей от левого. Как бы то ни было, он был разбит, как никогда еще дотоле. Он сам едва не был убит одним перебежчиком, но спасен находившимся при нем конюшим своим. Ввечеру, по свидетельству Плутарха, он сказал, что «в этот день победа была бы на стороне неприятеля, если бы у него был человек, который разумел бы, как побеждать». Урон его в этот день простирался, по собственным его показаниям, до 960 чел. пехоты, многих римских всадников, 30 трибунов и центурионов и 32 знамени.
Помпей же с этого дня принял титул императора и «позволял», говорит Цезарь, «величать его этим титулом, не возлагая, однако, на себя лаврового венка». Лабиен испросил себе у него выдачи ему всех Цезаревых пленных и, надругавшись над ними, приказал всех их казнить! Таково было озлобление против Цезаря этого бывшего самого любимого и доверенного легата его!
Движение Цезаря и за ним Помпея в Фессалию
Цезарь, после невыгодного для него боя при Диррахии, тщательно обсудил свое положение и то, что ему следовало предпринять и как ему действовать. И он пришел к тому заключению, что ему необходимо было немедленно выйти из своего трудного положения, совершенно отказаться от прежнего своего намерения блокировать Помпея и предпринять совсем другого рода действия, а именно – вовлечь Помпея в маневрирование в открытом поле, причем надеялся употребить в пользу свое искусство в такого рода действиях и наконец удачно решить их при помощи надежности и храбрости своих войск. Поэтому, собрав, успокоив, утешив, и ободрив их, а тех из них, которые не исполнили своего долга, наказав, он вечером того же дня, т. е. 24 мая, положил: на другой же день двинуться к Аполлонии, оставить в ней всех своих раненых и больных под прикрытием гарнизона, соединиться с Домицием в Македонии, сосредоточить там все свои силы, за исключением только гарнизонов в Лиссе, Орике и Аполлонии, и отвлечь Помпея от берегов моря вслед за собою. Если бы Помпей обратился не за ним, а в Италию, то и он решил идти туда же через Иллирию. А если бы Помпей захотел отнять у него Лисс, Орик и Аполлонию и отрезать его от берегов моря, то он хотел обратиться против Сципиона и тем принудить Помпея поспешить на помощь ему. Об этом плане Цезарь уведомил Домиция и положил, оставив в Лиссе 4, в Орике 3 и в Аполлонии 8, всего 15 когорт (1 ½ легиона), со всеми остальными войсками следовать чрез Эпир и Акарнанию.
Войска его и начальники их были так расположены к нему и так желали боя, что просили его остаться при Диррахии и вступить в сражение. Но он не счел удобным, после претерпенной неудачи, тотчас же снова вести войска в бой и при том опасался недостатка в продовольствии.
Вследствие того с наступлением ночи с 24-го на 25 мая, он отправил вперед к Аполлонии (от 60 до 70 верст) все тяжести, раненых и больных армии, под прикрытием 1 легиона, с приказанием не останавливаться на пути; 2 легиона он оставил при себе, остальные же 7 легионов в 3 ч. утра двинул тихо, без сигналов, разными дорогами, вслед за тяжестями. Вскоре после выступления их он велел подать обычный сигнал к выступлению в поход и тотчас же последовал за задним отрядом (арьергардом) легионов.
Помпей тотчас двинулся вслед за ним, выслав вперед свою конницу, но она настигла задний отряд (арьергард) Цезаря уже только при переходе его через реку Генуз, потому что он шел очень скоро, а при переходе через реку Генуз, имевшую очень крутые берега, и по неимению судов ни на нем, ни при себе, был задержан тем. Но Цезарь послал против Помпеевой конницы свою, с 400 чел. отборной пехоты, и опрокинул ее. Затем он в тот же день дошел до прежнего своего лагеря при Аспарагии, велел коннице поспешно фуражировать, но запретил остальным войскам выходить из лагеря поодиночно. Помпей шел тою же дорогой и также занял свой прежний лагерь при Аспарагии. Поэтому, так как войскам обеих сторон не было надобности вновь устраивать и укреплять свои лагери, Помпей же выслал часть своих войск за водою, дровами и на фуражировку, а другие отчасти отправились назад в лагерь при Диррахии, за оставленными в нем вещами, то Цезарь, предусмотревший это и ожидавший того, тотчас же подал сигнал к походу, сделал двойной усиленный переход и расположился лагерем. Таким образом Помпей был не в состоянии тотчас же следовать за ним и остался в очень неблаговидном положении.
На другой день Цезарь поступил точно так же: ночью выслал все тяжести вперед, а в 3 ч. утра выступил сам со всею армией. Так продолжал он делать и в следующие дни и так опередил Помпея, что последний уже на 4-й день был принужден отказаться от преследования.
В лагере при Аполлонии Цезарь оставался 28 мая только самое необходимое время и снова двинулся усиленными переходами в Македонию, на соединение с Домицием. Тогда только Помпей, с своей стороны, положил как можно скорее соединиться с Сципионом. При этом Цезарь замечает, что Помпей действительно имел намерение напасть со всеми своими силами на Домиция, если бы Цезарь захотел ожидать на берегах Эпира прибытия остальных войск своих из Италии. Но прибавим, если Помпей и имел это намерение, то, по изложенному выше характеру своему личному и своих действий, едва ли бы исполнил это, ибо не в состоянии был решиться на то в виду Цезаря, которому далеко уступал в это время в смелости и искусстве соображений и действий.
Итак, и Цезарь, и Помпей, каждый с своей стороны, имели в виду как можно скорее соединиться в Македонии, первый – с Домицием, а второй – с Сципионом, и весь вопрос заключался в том, кто кого предупредит. Но уже заранее можно было предвидеть, что успех имел быть не на стороне Помпея. Цезарь шел в Македонию обходом на Аполлонию, а Помпей, с 4-го дня преследования его, мог двинуться в Македонию прямым и кратчайшим путем, усиленными переходами, соединиться с Сципионом и разбить Домиция. Но по своим обычным небрежности и оплошности он ничего этого не сделал и упустил превосходный случай разбить Домиция, даже прежде соединения своего с Сципионом. Ибо в то самое время, когда Цезарь шел к Аполлонии и оттуда в Македонию, а Помпей за ним в 3–4 переходах, Домиций, долго стоявший против Сципиона при р. Галиакмоне (см. выше), но так, что находился между Сципионом и Помпеем, наконец, по причине недостатка в продовольствии, двинулся к Гераклее (Heraclea-Sentica) в Кандавии, т. е. прямо навстречу Помпею, вовсе не зная того, что не только затруднял тем соединение свое с Цезарем, но и подвергался опасности наткнуться на всю армию Помпея и быть разбитым ею. Сообщения же Цезаря и Домиция между собою были крайне затруднены и даже можно сказать прерваны тем, что после неудачного для Цезаря боя при Диррахии и отступления от этого города армии Цезаря противники его повсюду распустили слух, что он был разбит наголову, лишился всей своей армии и спасался от Помпея бегством! Поэтому не только невозможно было ни Цезарю, ни Домицию, посылать одному к другому отдельных вестников или отдельные отряды, но даже многие города на пути того и другого отказались иметь сообщение с ними. К счастью, однако, для Цезаря, одному разъезду Домиция удалось перехватить нескольких перебежчиков от Цезаря к Помпею и узнать от них о настоящем положении дел. Вследствие того Домиций, уже находившийся только в 4 часах пути от Помпея, тотчас же свернул к югу, поспешно двинулся к Эгинию (Aeginium), городу на границе Фессалии, и 5 июня благополучно соединился при Гомфи (Gomphi) с Цезарем, столь же поспешно двинувшимся навстречу ему. К сожалению, Цезарь ничего не говорит, какими именно путями шли до и после того Домиций, он, Цезарь, и Помпей.
Жители гор. Гомфи отказались впустить Цезаря, которому, в его положении, не оставалось ничего более, как взять город приступом, предав его затем, в острастку других, своим войскам на разграбление. Отсюда он тотчас двинулся к Метрополю (Metropolis), который сначала также отказался было впустить Цезаря, но, узнав об участи Гомфи, отворил свои ворота. Цезарь поступил с жителями его очень строго, и эти два примера с Гомфи и Метрополем так подействовали на другие города Фессалии, что все они покорились Цезарю, кроме Лариссы (Larissa), на р. Пенее, где Сципион расположился лагерем. Таким образом Цезарь с Домицием при Метрополе находились в центральном расположении между Сципионом при Лариссе и Помпеем, шедшим от Гераклеи в Фессалию. Вот к чему привели искусные и быстрые движения Цезаря и Домиция и, напротив, неискусные и медленные движения Помпея и Сципиона. И вместо того чтобы двум последним легко и удобно подавить с двух сторон Домиция и затем соединенными силами напасть на Цезаря, сами они очутились разделенными центральным расположением между ними Цезаря, соединившегося с Домицием. Поэтому искусное соединение двух последних между двумя первыми и заслуживает особенных внимания и похвалы.
Необыкновенная занимательность взаимного относительного положения обеих противных сторон, с самого начала движения от Диррахия в Македонию и Фессалию, постепенно растет все более и более и заставляет следить с напряженным вниманием за каждым дальнейшим шагом Цезаря и Помпея, но ожидать решения не от Помпея, а от Цезаря. В его руках, видимо, была теперь судьба не только похода в Грецию, но и целой войны, и с невольным нетерпением ожидаешь, как поступит Цезарь?
И он решил ждать Помпея при Метрополе и приступить к войне с ним в Фессалии. Страна эта была более равнинная, нежели гористая, и наступало время жатвы (начало июня). Цезарь при Метрополе находился не более как в одном большом переходе (около 25 верст) от Сципиона при Лариссе. Почему он не атаковал его до прибытия Помпея, как хотел сначала, неизвестно. Потому ли, что город Ларисса был слишком сильно укреплен, или потому, что Цезарь имел на то особенные политические причины? Несомненно, что либо та, либо другая причина удержала его, без всякой же причины этого предположить невозможно.
Непонятно также, что несколько дней спустя после 5 июня (т. е. соединения Цезаря с Домицием) Помпей, прибыв наконец в Фессалию, соединился со Сципионом, но каким путем и где именно – неизвестно. Он шел от Гераклеи в Западной Македонии к Лариссе в Северо-Восточной Фессалии, тогда как Цезарь находился при Метрополе, в одном переходе к западу от Лариссы. Каким же образом Помпей мог беспрепятственно со стороны Цезаря соединиться с Сципионом? И еще раз: почему Цезарь не разбил еще прежде того Сципиона или по крайней мере не помешал Помпею соединиться с ним? Любопытные вопросы, но ответа на них в записках Цезаря, к удивлению и сожалению, не имеется, что не может не казаться странным. Причины, несомненно, долженствовали быть и уважительные, но какие, неизвестно.
А между тем соединение Помпея с Сципионом имело такое влияние на армию первого, что она уже была несомненно убеждена в победе, горела нетерпением немедленно вступить в бой и даже, видя медление Помпея, роптала, говоря, что он хочет протянуть войну только для того, чтобы долее сохранить главное начальствование и быть окружену консулами и преторами. Впрочем, такое настроение происходило вовсе не от самих войск Помпея, но от окружавших его сената и римской знати, которым продолжительная война уже крайне надоела, и они желали скорее воротиться победителями в Рим, уже заранее распределяли между собою щедрые награды и назначения в высшие звания и должности и предавались другим подобного рода безумствам, словом, все жаждали наград, почестей, особенно денег, а также и мести своим политическим врагам! Таков был тогда этот жалкий Рим в лагере Помпея! Цезарю все это было известно, и он подробно и беспощадно изображает это в своих записках, и не верить ему в этом нельзя: все это долженствовало быть действительно так, а не иначе. Но не следует, однако, воображать себе, что все это происходило единственно от влияния на Помпея окружавших его: нет, он сам, в упоении непомерных своих гордости, тщеславия, властолюбия и самонадеянности, был до того ослеплен ими, что не мог хладнокровно, здраво и мудро обсудить свое положение против такого человека, как Цезарь, и рассчитать все верные и неверные случайности решительного боя с ним, долженствовавшего решить, быть или не быть тому либо другому. Он не умел и не мог сам овладеть умами окружавших его и руководить ими, а, напротив, вполне сочувствуя им и соглашаясь с ними, думал только о победе, но вовсе не о надежнейших средствах к одержанию ее: ему казалось достаточным атаковать Цезаря, чтобы разбить его! Всех более подстрекал его к этому Лабиен – этот изверг неблагодарности к Цезарю, заклятый враг его и, вместе, злобный дух Помпея, которого он уверял, что армия и особенно конница его были значительно превосходнее во всех отношениях, нежели Цезаревы, что старых ветеранов Галлии у Цезаря более не было, а были только молодые войска, и тому подобные лжи. Но при этом ни Помпей, ни Лабиен, ни все прочие в своем ослеплении не помышляли о главном, что против них был Цезарь! Как будто это было самым второстепенным вопросом. Словом, все они были в точно таком же ослеплении и рассуждали так же, как некогда Дарий и окружавшие его против Александра В., перед сражениями при Иссе и Арбелах!
Совершенно иное было со стороны Цезаря. Он был единственною главою всему, и от него, из его головы исходило все и с такими могущественными силой и влиянием на все, его окружавшее, от высших чинов до низших, вполне и безусловно веривших в его искусство и счастье, что вся армия его, с ним во главе нее, составляла как бы одно тело и одну душу, исполненные неодолимой силы и против которых ничтожна была армия Помпея и безумны были все руководившие ею.
И Цезарь рассудил, что он и армия его находились наконец в таком положении, в котором уже в состоянии были отважиться на решительные действия. Забыты были неудачи при Диррахии, силы были сосредоточены, продовольствие обеспечено, армия горела нетерпением сразиться – и Цезарь положил испытать, хотел ли или мог ли Помпей принять бой. С этою целью он выводил свою армию из лагеря и двигал ее вперед в боевом порядке с каждым днем ближе и ближе к лагерю Помпея, доколе не приблизился к подошве высоты, на которой он был расположен.
Впрочем, Цезарь не говорит, где именно находился лагерь Помпея, и даже нигде не упоминает названия города Фарсала, и вообще в записках его не имеется точных данных касательно местности, расположения, движений и действий Помпея до той минуты, когда произошло решительное столкновение между обеими армиями. Несомненно только то, что лагерь Помпея находился не при Лариссе, но, как из последующего оказывается, близ города Фарсала на р. Энипее в Фессалии (ныне Салтадже на р. Салтадже-Потамосе, в области Трикала), и что к этому месту Цезарь прибыл 6-го или 7-го, а Помпей – 10 июня.
Сражение при Фарсале (29 июня 48 г. до Р.Х.)
{Число и месяц, в которые произошло сражение при Фарсале, и число войск в нем у Помпея и Цезаря, показываются у древних писателей очень неопределенно, а у новейших – различно. Некоторые из последних показывают, что сражение это произошло 20 июля, а общее число войск с обеих сторон доводят даже до 300–400 т. чел., но почти все согласны в том, что легионной пехоты было у Помпея 110, а у Цезаря – 3 легиона и 82 когорты и что вспомогательных войск у обоих, особенно у Помпея, было очень много. Здесь время и число войск показаны по Гишару, комментарии которого на комментарии Цезаря признаются лучшими в критическом отношении.}
У Помпея было 110 когорт легионной пехоты (11 легионов = около 47 т. чел.), 7 т. чел. конницы римской и вспомогательной и много вспомогательных пеших и конных войск, всего примерно 90 т. челов. У Цезаря было 3 легиона и 82 когорты = 22 т. чел. легионной пехоты, только 1 т. чел. конницы и вспомогательные пешие и конные войска, но в меньшем числе, нежели у Помпея, всего же примерно от 42 до 43 т. войск. Общее число войск с той и с другой стороны в точности неизвестно, достоверно только то, что Помпей был почти вдвое сильнее, а Цезарь вдвое слабее числом войск. Непонятно, каким образом Цезарь, двинувшийся от Диррахия с 10 легионами и соединившийся с 2 легионами и 500 чел. конницы Домиция имел при Фарсале только 3 легиона и 82 когорты. В том или другом должна быть какая-нибудь ошибка, но в чем и отчего – решить трудно.
Лагери Помпея и Цезаря были расположены на высотах правой стороны р. Энипея, первый – правым, а второй – левым фасом к этой реке. Между обоими лагерями простиралась обширная равнина. Сойдя на нее (29 июня), Цезарь построил свою армию в боевой порядок в 3 линии, поставив храбрые, но сильно пострадавшие под Диррахием, 10-й легион, под начальством Суллы – на оконечности правого фланга, 8-й и 9-й, соединенные вместе, под начальством Антония – на левом фланге, в центре же – 80 когорт под начальством Домиция. 6 отборных когорт, взятых из 3-й линии, он поставил в виде резерва за правым крылом, дабы усилить и подкрепить его и предохранить от атаки Помпеевой конницы с открытой стороны равнины. Всю свою малочисленную конницу он усилил котортами лучшей своей пехоты, которые расположил между отделениями конницы, говоря, что таким способом 1 т. чел. его конницы могли смело противодействовать семи тыс. чел. Помпеевой. 2 когорты были оставлены в лагере. {Наполеон I говорит, что у Помпея было 110 когорт = 45 т. римских войск в строю, а у Цезаря – 30 т. римских войск, из которых 8-й, 9-й и 10-й легионы он поставил на правом крыле, 80 когорт – в центре, по одной когорте из каждого легиона 3-й линии – за правым крылом позади конницы, и 2 когорты оставил в лагере, что составляло бы всего, считая по 10 когорт в легионе, 172 когорты, соответствовавшие 17 легионам с лишком. Но это неверно.} Цезарь объехал все войска, ободрил и одушевил их краткою речью, заметил 6 когортам правого крыла, что от них будет зависеть решение судьбы боя, советовал, при действиях против изнеженных римских всадников, наносить им удары в лицо, дабы скорее обратить их в бегство, и затем сам стал на правом фланге.
Помпей также, выйдя из своего лагеря и спустясь на равнину, построил свою армию в три линии: на левом крыле, под личным своим начальством – 1-й и 3-й легионы, переданные ему в 50 г. Цезарем по постановлению сената, в середине – 2 сирийские легиона Сципиона, а на правом крыле, к реке Энипею – 1 киликийский легион и надежные испанские когорты под начальством Афрания, приведшего их из Испании. 2 т. ветеранов-волонтеров были распределены вдоль всей линии. Вся конница была помещена на левом фланге. 7 когорт были оставлены в лагере. Всем войскам Помпей приказал выжидать неприятеля, стоя на месте, и тогда только ударить на него, когда он совершенно приблизится к ним, в неизбежном, при наступлении, расстройстве. 1-е линии обеих армий стояли очень близко одна от другой (не более 250–300 шагов).
Цезарь первый двинул свою армию вперед; но старые и опытные легионы его, увидав, что Помпеевы войска стояли неподвижно на месте, сами остановились на близком расстоянии от них, перевели дух, устроились в рядах и, разом бросив в неприятеля свои полукопья (pilum), стремительно ударили в мечи. В это самое время вся конница Помпея, имея за собою стрелков и пращников, двинулась вперед, оттеснила находившуюся против нее конницу Цезаря и заездом направо хотела ударить во фланг правофланговой пехоте Цезаря. Но 6 резервных когорт, сделав перемену фронта направо, атаковали ее так неожиданно и с такою силой, что вся конница Помпея пришла в расстройство и беспорядок, была опрокинута и обратилась в бегство до самых высот, на которых был расположен лагерь Помпея. Находившиеся за нею стрелки и пращники были истреблены, и 6 резервных когорт, захождением налево, ударили во фланг и в тыл 1-го и 3-го левофланговых легионов Помпея, а 3-я линия Цезаря подкрепила атаку 1-й и 2-й линий с фронта и 6 резервных когорт во фланг и в тыл. Тогда армия Помпея, не в силах будучи противостоять сильной атаке армии Цезаря с фронта, во фланг и в тыл, обратилась в бегство к своему лагерю. Сам Помпей бросился туда же и, приказав семи когортам в лагере упорно оборонять его, сам до того, потерял голову, что впал в совершенное оцепенение и ничем не распоряжался. Цезарь же живо и сильно преследовал бежавших и, несмотря на зной и утомление войск своих (бой продолжался с утра до полудня), побуждал их немедленно идти на приступ Помпеева лагеря. С радостным криком бросились они в ров и на вал, опрокинули и разбили храбро и упорно сражавшиеся когорты и фракийские вспомогательные войска Помпея и взяли лагерь его приступом. Помпей в ужасе немедленно сбросил с себя все внешние знаки своего достоинства и в простой одежде раба ускакал в Лариссу. Остатки разбитой армии его собрались на близлежавших высотах, но, увидав движение Цезаревых войск против них с трех сторон, бросились далее по дороге в Лариссу. Тогда Цезарь одну часть своей армии оставил во взятом лагере Помпея, другую отослал назад в свой лагерь, а третью (4 легиона) двинул вслед за бежавшими. Последние собрались на одной высоте, но к ночи были обложены на ней укрепленною линией Цезаря и на рассвете следующего дня положили оружие, на коленях прося у Цезаря пощады жизни их. Цезарь не только даровал им оную, но и успокоил их и приказал своим войскам не делать им ни малейшего вреда и ничего не отнимать у них. Затем, притянув к себе легионы, оставленные в лагере Помпея, а находившиеся при нем отослав на их место, он быстро двинулся с конницею, за которою следовали легионы, к Лариссе (отстоявшей от Фарсала примерно в 3 рим. милях, или 4 верстах с лишком).
Удивительным, даже невероятным кажется, что весь урон Цезаря, по его словам, простирался только до 30 центурионов и 200 рядовых воинов! Урон же Помпеевой армии простирался, по словам Цезаря, до 15 т. чел. убитыми и ранеными и 24 тыс. чел. взятыми в плен; остальные затем войска Помпея рассеялись во все стороны. Сверх того 9 орлов и 180 знамен были трофеями Цезаря.
Таков был исход знаменитого сражения при Фарсале, в котором Цезарь одержал решительнейшую из всех своих побед. Он с видимым удовольствием замечает в своих записках, что предположение его о пользе действий 4-й линии (или 6 резервных когорт) оправдалось и что эти войска проложили путь к победе. Это совершенно верно, потому что это распоряжение Цезаря было во всех отношениях превосходное. Однако успех его был облегчен, во-первых, тем, что многочисленная конница Помпея, на которую он возлагал всю свою надежду, не только не исполнила своего долга, но сразу постыдно обратила тыл и бежала, а во-вторых, тем, что она вовсе не ожидала атаки 6 резервных когорт Цезаря против нее и была сама атакована ими не только с фронта, но и во фланг и в тыл. Все это было так неожиданно для нее и притом так скоро, что она совершенно растерялась и со страху бросилась бежать.
По взятии приступом Помпеева лагеря Цезаревы войска нашли в нем свидетельства полнейших беспечности, роскоши и изнеженности Помпеевой армии, и особенно начальников ее, и несомненной уверенности их в победе. А между тем они постоянно укоряли в роскоши и изнеженности Цезареву армию, которая, напротив, так часто терпела крайний недостаток даже в самом необходимом и мужественно перенесла необыкновенные лишения и труды.
Бегство, преследование и смерть Помпея
Помпей недолго оставался в Лариссе, но в сопровождении небольшого числа окружавших его лиц бежал далее, день и ночь, до берега моря, где сел на перевозное судно, нагруженное хлебом, и поспешно отправился к Амфиполю. Но и здесь он оставался недолго: сделал только некоторые распоряжения, вероятно, более для того, чтобы скрыть по возможности долее свое бегство, занял у своих приверженцев денег и, узнав о приближении Цезаря, снова пустился в море. Но его уже нигде не хотели принимать; однако он собрал еще несколько судов, войск и денег и, наконец, прибыл к Пелузию, на границе Египта, в то самое время, когда несовершеннолетний египетский царь Птолемей Дионисий, сын умершего в 51 г. царя Птолемея XI Авлета, стоял здесь с армиею против старшей сестры своей Клеопатры, собравшей на границах Сирии и Египта войско и шедшей на него войною за обладание египетским престолом. Евнух Потин, в звании опекуна Птолемея Дионисия, захвативши власть в свои руки, вероломно воспользовался доверчивостью Помпея, просившего убежища в Египте, коварно заманил его к себе и велел умертвить его, дабы этим приобрести благоволение к себе и к молодому царю победителя Помпея – Цезаря.
Между тем последний из Лариссы быстро двинулся со всею своею конницей вслед за Помпеем, дабы не допустить его собрать новую армию и даже захватить его самого. За конницею он приказал следовать одному легиону. Вскоре, догадываясь или узнав, что Помпей бежал в Египет, он сел с 800 ч. конницы и двумя легионами (всего не более 3 т. чел.) на 10 родосских и несколько малоазиатских судов и отправился в Александрию. Едва он прибыл туда и вступил на берег, как ему поднесена была отрубленная голова Помпея. При виде ее он не мог удержаться от слез, и хотя был не из чувствительных людей, однако слезы его несправедливо приписываются лицемерию. Он был бы совершенно бесчувственным, если бы при виде головы Помпея не был растроган воспоминанием о прежних отношениях своих к нему, несчастною судьбою его и сознанием непрочности земного величия.
В Александрии он не встретил, однако, радушного приема: египетские войска Птолемея были недовольны его прибытием, и даже несколько человек из его войск были убиты ими. Войск же этих у Цезаря было очень немного: Цезарь объясняет это тем, что рассчитывал на предшествовавшую ему славу победителя и на личную безопасность свою везде, куда бы он ни обратился. Тем не менее ему нужно было иметь более войск, и он сделал распоряжение о призвании из Малой Азии нескольких легионов, составленных из остатков армии Помпея.
Казалось бы, что со смертью Помпея война была кончена и Цезарь мог и должен был бы тотчас же возвратиться в Грецию и оттуда в Рим, где присутствие его было необходимо. Прежде всего нужно было устроить и упрочить дела в Риме, а потом уже в Египте, если бы обстоятельства потребовали и позволили то. Но Цезарь захотел, прежде нежели воротиться в Рим, устроить дела в Египте, решив спор между Клеопатрой и Птолемеем Дионисием и надеясь успеть в этом в непродолжительном времени. Но он обманулся в своих ожиданиях и на целые 5 месяцев был вовлечен в так называемую Александрийскую войну (см. ниже) и удержан ею и другими обстоятельствами в Египте.
Между тем, как он действовал в Греции, в двух других местах он претерпел неудачи. Начальник одной Помпеевой эскадры, Лэлий, явился перед Брундизием, овладел островом перед гаванью и учредил блокаду последней. Другая Помпеева эскадра, под начальством Кассия, приплыла к городу Мессене (ныне Мессина) в Сицилии, сожгла в ней 30 Цезаревых судов и 5 других поблизости, и удалилась не прежде, как по распространении вести о победе при Фарсале.
Общий обзор и замечания
Рассмотрение действий Цезаря и Помпея в Греции приводит к следующим заключениям и замечаниям.
Целью с обеих сторон было одоление и низложение противника силою оружия и достижение единоличной верховной власти в Риме. Неоднократные же попытки Цезаря прийти к соглашению с Помпеем следует понимать не иначе как в смысле особенной политики первого иметь видимую справедливость на своей стороне. Не для того же он поднял оружие и возбудил междоусобную войну, чтобы разделить с Помпеем власть и учредить дуумвират. Невозможно это было для того, который сказал, что «предпочитает лучше быть первым в деревне, нежели вторым в Риме». Да и не к этой цели стремился он постоянно и неуклонно с самых молодых лет своих.
Но средства, употребленные с обеих сторон для достижения этой цели, были существенно различны. Со стороны Цезаря в этом отношении видны необыкновенные дальновидность и основательность, настойчивость и последовательность, мудрость и сила всех соображений и действий. Восемь лет (58–51) готовил он себе надежные орудие и основание действий для предначертанной им в уме своем войны, долженствовавшей решить между ним и Помпеем. И он приобрел их в превосходной степени – как в 10-легионной, победоносной армии своей, закаленной в трудах и боях, вполне преданной и доверенной ему, готовой на все под его предводительством, так и в покоренной им Галлии, которая должна была и могла служить ему первым и отличным основанием действий против Италии и Испании.
Но Помпей, в своем усыплении, не принял заранее никаких мер противодействия. Обладая, за исключением областей Цезаря (трех Галлий и Иллирии), всею территорией и морями республики, со всеми ее военными силами и средствами, он как будто ни во что не вменял вероятного восстания Цезаря против него войною. Возлагая особенные надежды на свои области – Испанию и Африку – и находившиеся в них войска, он не подумал об усилении и утверждении своем в Италии и Риме и как будто забыл, что они составляли средоточие республики и что кто владел ими, тот владел и ею. Быстрый ход дел и переход Цезаря через Рубикон застигли его совершенно врасплох и сразу доказали, что он пережил себя и свою славу и уже был не тот Помпей, что прежде. Первым чувством его был страх, первым действием – бегство из Рима в Капую и наконец в Брундизий, для того чтобы оттуда бежать в Грецию, дабы там собраться с силами и противостать Цезарю. Все это нельзя даже назвать неблагоразумием, но следует признать чистым безумием. Без боя уступать Цезарю Италию и Рим и как побежденному постыдно, бежать в Грецию значило уже уступать Цезарю половину победы.
Цезарь, в 60 дней почти без боя завладев Италией и Римом и за неимением флота не могший тотчас следовать за Помпеем в Грецию, а в тылу за собою не хотев оставлять Испании и легионов Помпея в ней, обеспечил себя оборонительными против последнего мерами вдоль восточных берегов Италии в смело двинулся в Испанию. В 2 месяца заставил он покориться себе и легатов Помпея в Испании, и всю Испанию, и Массилию, и тогда уже, имея твердым и надежным основанием действий не одну Галлию, но и Испанию, и Италию, переправился морем в Эпир, но, за недостатком судов, только с частью своей армии и подвергаясь опасности быть разбитым на море или бурею, или флотом Помпея. Пять месяцев затем оставался он на берегах Эпира против превосходных сил Помпея, которые легко могли подавить его, и лишь по прошествии этого времени успел соединиться с Антонием и остальною частью своей армии. В этом он явил и веру в свое счастье, которое действительно помогло ему, и силу своей воли, но не явил надлежащего, со стороны такого великого полководца, равновесия ума и воли. Переправу его морем в Грецию, с частями своей армии, в продолжение 5 месяцев, нельзя назвать ни благоразумной, ни безошибочной, но следует признать слишком смелой и даже отважной до неблагоразумия. – «12 легионов, которые Цезарь собрал при Брундизии, – говорит Наполеон I, – пришли из Испании, Галлии и с берегов р. Пада (По), поэтому кажется, что ему лучше было бы направить их чрез Иллирию в Македонию; из Плаценции не было пересечения двух путей и расстояние одинаково для достижения Эпира; армия его пришла бы туда вся вместе; ему не нужно было бы переправляться морем – важное препятствие, которое едва не сделалось гибельным для него против превосходного числом флота». – И это безусловно верно и неоспоримо. «Правда, – прибавляет Наполеон I, – что мореплавание было тогда в детстве: суда не могли плавать по ветру и крейсировать, и должны были запасаться на берегах водою, дровами и продовольствием». Следовательно – выгоды и невыгоды были равные с обеих сторон. Наполеон I осуждает действия Помпея до соединения Цезаря с Антонием, а Цезаревы – с этого времени до отступления от Диррахия. «Помпей, – говорит он, – с такою сильною армиею не должен был позволять Цезарю 5 месяцев держать его, Помпея, как бы в осадном положении. а действия Цезаря, по соединении его с Антонием, т. е. обложение Помпея, он называет крайне отважными иди дерзкими (téméraires), «за что, – прибавил Наполеон, – он и был наказан. Как мог он надеяться с успехом держаться на протяжении обширной контрвалационной линии своей, окружая армию Помпея, занимавшую центральное положение и имевшую в тылу свободное море? После громадных работ он потерпел неудачу, был разбит, потерял лучшие войска свои и был принужден покинуть поле сражения. Помпей же удовольствовался только тем, что противопоставил обширной контрвалационной линии его менее обширную циркумвалационную, и действительно, мог ли он поступить иначе, не желая вступать в бой? – Но ему следовало лучше и больше воспользоваться боем при Диррахии: в этот день он мог бы доставить республике победу». – Некоторые новейшие военные писатели, безусловные и восторженные восхвалители всего, что ни делал Цезарь, не порицают, а только удивляются необыкновенной смелости переправы его морем в Эпир и обложения им Помпея при Диррахии. Но мнение Наполеона I, гораздо вернее такого увлечения, и несомненно, что Цезарь в этих двух случаях уже слишком положился на свое счастье и явил более силы воли, нежели силы ума или благоразумия, иначе – сделал большие ошибки, за которые, как справедливо говорит Наполеон I, и был наказан.
Касательно огромных фортификационных работ Цезаря при Диррахии Наполеон I говорит, что, при тогдашнем белом (холодном оружии) и метательном оружии, они вполне достигали цели, которой не достигли бы в наше время. Лопата и кирка, прибавляет он, были в то время столько же нужны воину, сколько щит и меч. Генерал Лоссау (Ideale der Kriegführung etc.) говорит, что, из всех действий Цезаря в Греции, особенного внимания заслуживают два момента: соображений его при Диррахии и решимости его при Фарсале. В отношении к первым, «странным кажется, – говорит Лоссау, – что такой полководец, как Цезарь, в том относительном положении, в котором находились он и Помпей, положил и надеялся одолеть последнего, не боем а только обложением укрепленною линией. Но это было чрезвычайно трудно для него с армиею, недостаточною для занятия и обороны слишком обширной линии, в которой он нигде не был достаточно силен. Поэтому неудача и поражение его были несчастьем для его армии, но счастьем для него самого, потому с ложного пути вывели его на истинный. Счастьем для него было также и то, что против него был Помпей, постоянно избегавший боя и лишь случайно разбивший частью сил часть армии Цезаря на одном пункте его линии, тогда как легко мог с главными силами прорвать ее на любом пункте и нанести Цезарю сильное и даже решительное поражение». В отношении же к решимости Цезаря вступить в бой с Помпеем при Фарсале, генерал Лоссау говорит, что с 24 мая – дня боя при Диррахии, до 29 июня – дня сражения при Фарсале {по счислению Гишара, не согласному, впрочем, с счислением Наполеона I и других новейших писателей, которые сражение при Фарсале означают произошедшим 20 июля по юлианскому календарю, почему бой при Диррахии приходится 15 июня} эта решимость Цезаря имела достаточно времени созреть, но, несмотря на то, заслуживает полного одобрения, потому что не всякий полководец решится, в первую благоприятную минуту, с слабейшею армиею атаковать сильнейшую, даже предводимую таким нерешительным человеком, каким показал себя Помпей. Решимость эта была очень важна для Цезаря, потому что с нею сопряжено было решение вопроса, быть или не быть ему, Цезарю. Теперь он уже ясно видел конечную цель свою и необходимость решительно устремиться к ней. Тут была необходима необыкновенная сила воли, а такой человек, как Цезарь, недостатка в ней не имел и в этом случае вполне проявил ее, а остальное предоставил своему счастью. Соображения же ума становились уже вспомогательными, но второстепенными средствами. Словом, из рассуждений генерала Лоссау об этом предмете следует, что Цезарь, в этом случае, как Александр В., Ганнибал и все великие полководцы в подобных случаях, явил перевес силы воли над силою ума и принятую решимость поставил выше всех побочных соображений, соединенных с недоумением, сомнением, колебанием и т. п. Эта решимость, по замечанию генерала Лоссау, и наставила Цезаря на истинный путь, по которому он и пошел уже с величайшею энергией. Став при Метрополе, он ждал Помпея, дабы сначала маневрировать против него и потом в благоприятную минуту атаковать. Но Помпей сам двинулся против него, и тогда Цезарь, приближаясь к нему, стал вызывать его на бой, на который Помпей наконец и решился и который и произошел при Фарсале так, как было описано выше. В этом сражении со стороны Цезаря особенного внимания заслуживают 1) назначение и расположение 6 резервных когорт и 2) совершенно своевременно поданный Цезарем сигнал к атаке ими Помпеевой конницы, что и решило победу. Вообще, заключает генерал Лоссау, способ воззрения Цезаря, его прозорливость, решимость и деятельность в течении всего времени от боя при Диррахии до и после сражения при Фарсале – являются неоспоримо и в полном блеске. Точно такой же характер имело и быстрое, неутомимое преследование Цезарем Помпея до самого Египта. Касательно урона обеих сторон при Фарсале Наполеон I замечает, что он, как и вообще во всех сражениях древних времен, очень понятен, также по свойству тогдашнего белого и метательного оружия. Армии в древности требовали состава из людей, хорошо обученных телесным упражнениям, а те армии, которые состояли из старых и опытных в этом войск, всегда имели преимущество. При Фарсале обе армии состояли из римских и вспомогательных войск, но Цезаревы войска свыклись с войною на севере, а Помпеевы – на юге.
Помпей, в сражении при Фарсале, явил непостижимые самонадеянность, непредусмотрительность и, когда конница его, главная надежда его, была опрокинута и бежала, упадок духа, почти лишивший его рассудка. «Он горько жаловался потом, – замечает генерал Лоссау, – что так был обманут в своих надеждах и что те, на кого он более всего надеялся (разумея конницу, в которой были знатнейшие римляне), изменили ему и предались бегству. Но он сам был виною того, ошибочно распорядившись атакой своей конницы и – главное – сам потеряв голову и покинув в армию, тогда как должен был и мог бы еще употребить все до последней крайности для того, чтобы предотвратить или по крайней мере уменьшить свое поражение».
Жалкая смерть его внушила Наполеону I следующие слова, служащие характеристикою продолжительного и замечательного, государственного и военного поприща этого человека: «Так погиб великий Помпей, 58 лет от роду, 35 лет исправлявший высшие должности республики. Он совершил 17 военных походов: в 83, 82, 77, 49, 48 годах против римлян марианской и Цезаревой партий; в 81 г. в Африке, в 76, 75, 74, 73, 72 и 71 гг. в Испании; в 67 г. против морских разбойников; в 65, 64 и 63 гг. против Митридата; он восторжествовал (т. е. был удостоен триумфов) в 81 г. над Африкой, в 71 г. над Испанией и в 61 г. над Азией; он три раза был консулом, в 70 и 55 гг. вместе с Крассом, а в 52 г. с Метеллом Сципионом; Помпей, которого более всех любили римляне и назвали его Великим, когда ему было еще только 26 лет от роду».
И этот человек, в борьбе с Цезарем о власти, ниспал на такую низкую степень, какая была изображена выше и привела его к жалкой погибели!
В заключение остается привести то, что Наполеон I замечает касательно времени действий в Греции. «Поход Цезаря в ней, – говорит он, – соделавший последнего властелином мира, продолжался 10 месяцев, считая с половины октября до сражения при Фарсале в июле (т. е. по юлианскому календарю или по старому стилю), один месяц после жатвы. Помпей был убит в конце сентября (то был месяц его рождения), 1 месяц или 6 недель после сражения. Историки сообщают мало сведений о числах и времени событий; известно только, что Антоний соединился с Цезарем в конце зимы, т. е. в марте {правильнее – в феврале} или, по тогдашнему римскому календарю, в мае, что, пока обе армии находились при Диррахие, жатва созревала, следовательно, это было в июне по нашему календарю или в конце сентября по тогдашнему римскому».
II. Александрийская война (48–47), поход против Фарнака и действия в Греции
Причины и цели войны; обложение Цезаря египтянами в Александрии; действия с обеих сторон на сухом пути и море
Цезарь, преследуя Помпея, прибыл, три дня спустя после его убиения, в половине августа 48 г., к Александрии, на 10 военных судах, на которых были посажены 2 легиона и 800 чел. конницы, всего не более 5 т. чел. (с экипажами судов). Он стал на якоре в новой гавани и занял царский дворец, расположенный против мыса, отделявшего новую и старую гавани от театра и цирка, служившего цитаделью.
Выше было сказано, что в это самое время дети умершего египетского царя Птолемея XI Авлета, 17-летняя дочь Клеопатра и 13-летний сын Птолемей, находились в войне между собою за обладание престолом и стояли одна против другого с войсками у Пелузия, на границе Египта и Сирии.
По завещанию отца их, исполнителем которого он назначил римский народ, Клеопатра и Птолемей должны были царствовать вместе. Цезарь говорит, что римскому народу и, следовательно, ему, Цезарю, как консулу, принадлежало право прекращения войны между сестрою и братом за престол, тем более что союз Рима с умершим царем был утвержден законом сената во время консульства его, Цезаря. Вследствие того он дал знать Клеопатре и Птолемею, чтобы они распустили свои войска и решили спор между собою перед ним.
Но евнух Потин, опекун Птолемея и правитель царства, восстал против этого и двинул от Пелузия к Александрии 20 т. хорошо устроенных, опытных и храбрых войск под начальством полководца Ахилла. В числе этих войск было 18 т. чел. пехоты и 2 т. чел. конницы, большею частью римских, служивших в армии Помпея.
Узнав о движении Ахилла к Александрии, Цезарь заключил под стражу молодого Птолемея и Потина и привел занятую им, Цезарем, часть Александрии в оборонительное положение. Ахилл, вступив в Александрию, пытался взять занятую Цезарем часть города открытою силой, но был отражен и тесно обложил в ней Цезаря с сухого пути. Чтобы отрезать его также и от моря и захватить в новой и старой гаванях находившиеся в них 72 египетские судна, а в новой – и суда Цезаря, египетский флот из 70 больших судов направился в ту и другую гавани. Если бы он успел в этом, то Цезарь был бы отрезан от моря и совершенно обложен в Александрии. Но, к счастью для Цезаря, он успел, хотя и с большим трудом, отразить египетский флот и даже сжег все египетские суда в обеих гаванях. А дабы впредь лишить египтян возможности проникать в новую гавань, он занял гарнизоном башню с маяком на островке, лежавшем перед входом в эту гавань и соединенном с городом плотиной. Таким образом он обеспечил свои сообщения с морем и послал в ближайшие приморские места за продовольствием. Со стороны города же он принял все возможные меры для прикрытия и усиления себя укреплениями и для добывания продовольствия и фуража. Владея царским дворцом и, в связи с ним, театром и цирком, он сильно укрепил их и занял войсками, занял также и частью разрушил все дома, отделявшие его от средних городских ворот, открыл свободное сообщение с озером Мареотисом и добывал из него пресную воду, а из окрестностей его продовольствие и фураж. Он принял также меры для скорейшего сбора к нему в Александрию наибольшего числа войск и судов. С этой целью он послал преданного ему Митридата Пергамского в Малую Азию для сбора в ней войск и приведения их сухим путем чрез Сирию в Египет. С о. Родос и из Сирии и Киликии он приказал прислать себе морские суда, а с о. Крит – стрелков. От Малха, царя одного из племен Аравии, он потребовал конницы, а от подвластных ему городов – военных орудий и машин, продовольствия и вооруженных людей. От главного же врага своего, Потина, он избавился тем, что, открыв, как говорит, тайную переписку его с Ахиллом, приказал казнить его.
Египтяне, с своей стороны, также деятельно укреплялись и заградили все входы и проходы в город, со стороны Цезаря, высокими и толстыми стенами с зубцами и с высокими, до 10 ярусов, башнями. Главные деятели их гласно заявляли, что эта война представляла удобнейший случай избавиться от римского владычества и что если в это время не будут употреблены все возможные средства для того, то Египет неизбежно будет обращен в римскую провинцию.
Вскоре младшая сестра Клеопатры и Птолемея, Арсиноя, успела бежать из царского дворца, занятого Цезарем, в город, приказала умертвить Ахилла и передала начальствование египетскою армией евнуху своему Ганимеду. Первым предприятием его было то, чтобы отрезать Цезарю пресную воду, которою занятая им часть города снабжалась извне посредством подземных труб, и испортить воду в колодцах этой части города, смешением ее с морскою водою. Это повело к большим и трудным работам, но не достигло цели, потому что Цезарь успел добывать пресную воду, из некоторых родников и из вырытых колодцев на берегу моря.
Прибытие к Цезарю 37-го легиона; действия и победы Цезаря на море при Александрии
Вскоре к Цезарю прибыл морем от о. Родоса 37-й легион, составленный из остатков армии Помпея и присланный Домицием с продовольствием, оружием, орудиями, машинами и пр. Эта эскадра судов стала на якорь к западу от Александрии (близ места позднейшей башни арабов), потому что господствовавшие в это время года восточные ветры не позволили ей вступить в новую гавань. Дабы спасти ее и ввести в эту гавань, Цезарь вышел из нее со всеми бывшими у него судами, но без войск на них. Египтяне, узнав об этом, выслали против Цезаря все свои суда, но с посаженными на них войлоками. Следствием этого был морской бой, в котором Цезарь взял у египтян одно большое военное судно, другое потопил и, если бы не наступила ночь, то истребил бы или взял бы весь египетский флот; но он успел спастись в старую гавань, а Цезарь торжественно провел мимо него свою эскадру в новую.
Эта неудача египтян побудила Ганимеда значительно удалить флот. Он приказал деятельно исправлять все остававшияся еще в старой гавани суда, собирать нужные для того материалы, собрал все суда, стоявшие в семи устьях Нила для защиты их, и в скором времени имел уже 22 судна в 4 ряда весел, 5 – в 5 рядов и множество меньших разной величины, с опытными и искусными экипажами на них.
Цезарь с своей стороны имел 9 родосских, 8 понтийских, 5 сирийских и 12 малоазиатских судов, всего 34, из которых только 5 были в 5 и 10 в 4 ряда весел, остальные же 19 были меньших размеров. Несмотря на то, он вышел с ними из новой гавани, обогнул маяк и построил свой флот в боевой порядок против старой гавани, имея родосские суда на правом фланге, а понтийские на левом. При виде этого египетский флот изготовился к бою, но, чтобы вступить в него, тому либо другому флоту необходимо было первому пройти через три опасных прохода между каменными грядами, замыкавшими вовсю ширину вход в старую гавань, причем тот из двух флотов, который, в виду другого, первый решился бы на, это, подвергся бы большой опасности. Но начальник родосских судов, Евфранор, вызвался первым пройти с 4 своими судами через средний проход, исполнил это отважно, искусно и удачно и открыл тем всему Цезареву флоту вход в старую гавань. Цезарь немедленно и решительно атаковал в ней египетский флот и, несмотря на все превосходство его в числе судов и опытности и искусстве экипажей на них, после упорнейшего боя одержал полную и совершенную победу над ним, взял 2 и потопил 2 больших судна, а остальные спаслись у берегов гавани, под прикрытием плотин и стрелков, расположенных на кровлях домов.
Одержав эту победу, Цезарь положил овладеть всем островком, на котором занимал только одну башню с маяком, равно и плотиной, которая соединяла его с городом. Это повело к упорному бою на плотине и на островке: Цезарь овладел последним и местечком на нем и взял 600 чел. в плен. Но египтяне удержали за собою ближайшую к городу половину плотины и укрепленный замок на краю ее со стороны города. Цезарь несколько раз пытался отнять их, но был отражен с большим уроном и при этом сам едва не утонул в море. Судно, на котором он находился, будучи переполнено спасавшимися, погрузилось в воду, и он был принужден вплавь спасаться на более отдаленные суда, в чем, однако, успел. Однако эта неудача не только не лишила его войска бодрости, но и еще более возвысила дух в них и вообще не имела никаких невыгодных для Цезаря последствий.
Вслед затем к Цезарю явились из города послы с просьбой от народа возвратить ему царя его, Птолемея, и с обещанием подчиниться решению последнего, каково бы оно ни было. Хотя Цезарь хорошо знал хитрость и коварство египтян, однако склонился на их просьбу, надеясь, что Птолемей удержит их в повиновении, хотя эта надежда была совершенно неосновательна, что и доказали последствия. Молодой Птолемей сначала никак не хотел разлучиться с Цезарем и со слезами уверял его в своей преданности, но наконец согласился и едва только удалился от него, как обнаружил самые враждебные к Цезарю и римлянам чувства и действия.
{Цезарь говорит что Птолемей, хотя и очень молодой, уверил его в желании и надежде своих усмирить восстание в Александрии и положить тем конец войне. Но верить в этом Цезарю можно так же мало, как и ему можно было верить уверениям Птолемея. Turpin de Crissé полагает, и не без вероятия, что Клеопатра в это время уже приезжала тайно в Александрию, дабы лично ходатайствовать за себя перед Цезарем, и что последний освободил Птолемея с тою именно целью, чтобы явно даровать свое покровительство Клеопатре, так как наперед был уверен, что Птолемей не сдержит своего слова. Словом – Цезарь был в этом случае коварен не менее Птолемея.}
Египтяне вскоре увидали, что немного выиграли от возвращения им Птолемея, тем более что узнали о скором прибытии к Цезарю сильных подкреплений. Дабы по крайней мере перехватывать их на море или не допускать до Цезаря, они, успев между тем снова усилить и снарядить свой флот, послали его к нын. Канапу, на Абукирском рейде. Начальник Цезарева флота, Нерон, поспешил туда же, и следствием этого был новый бой, впрочем, нерешительный, в котором храбрый Евфранор лишился жизни.
Прибытие Митридата Пергамского с войсками в Египет; сражение при р. Ниле; сдача Александрии Цезарю и конец войны
Уже 8 месяцев (с половины августа 48 г. до половины апреля 47 г.) вел Цезарь эту несчастную войну, в которую так неожиданно и против воли вовлечен был, когда наконец Митридат Пергамский с войсками, собранными им в Малой Азии (но в каком числе, неизвестно), прибыл к Пелузию, укрепленному египетскому городу на границе Сирии, считавшемуся ключом Египта. Митридат атаковал и взял его приступом и тотчас двинулся усиленными переходами к Мемфису, куда прибыл на 7-й день, а отсюда вниз по левому берегу Нила – к Александрии. По словам Гирция Панзы, Митридат от Пелузия двинулся к Александрии, а Птолемей и Цезарь, узнав об этом, оба в одно время двинулись из Александрии навстречу ему, но каким образом и какими путями – Гирций Панза того не объясняет. Нет сомнения, что Птолемей оставил часть своих сил в Александрии против Цезаря, а сам с главными силами двинулся против Митридата. Но каким образом Цезарь, обложенный в Александрии, мог также двинуться туда, непонятно. Наполеон I, бывший сам в Египте и Александрии и знавший хорошо местность в устьях Нила, объясняет это так, что Митридат двинулся от Пелузия к Мемфису, куда прибыл на 7-й день, а от Мемфиса вниз по левому берегу Нила к Александрии; что Птолемей с своею армией сел на суда на Ниле и соединился с своими войсками, отступавшими перед Митридатом, почти на высоте дельты Нила (т. е. начала разветвления его); что Цезарь, с своей стороны, отплыл с главными своими силами из Александрии морем на судах к нын. башне арабов (tour des Arabes), к западу от Александрии, высадился там, обогнул озеро Наркотес, двинулся прямо к армии Митридата и соединился с нею без боя с Птолемеем, на месте расположения ее вдоль канала, проведенного из Нила, почти на высоте нын. Алькама.
Далее, по словам Гирция Панзы, Птолемей сначала выслал навстречу Митридату сильный отряд войск, который был опрокинут, а затем сам двинулся с главными силами и несколько раз атаковал Митридата, но также был отражен им. Цезарь же, без боя соединясь с Митридатом, двинулся против лагеря Птолемея, несмотря на то, что недалеко от него должен был переходить через реку (вероятно – тот канал, о котором говорит Наполеон I). Так как войска его совершили утомительный переход, то он отложил до следующего утра атаку лагеря Птолемея в очень крепкой и выгодной позиции. На следующее же утро он атаковал его главными силами с фронта, а несколькими когортами – в обход с фланга, чем и решил победу. Армия Птолемея была разбита и обратилась в бегство на суда, стоявшие на Ниле. То из них, на котором находился Птолемей, от множества спасавшихся людей на нем погрузилось в воду, и Птолемей утонул.
Цезарь немедленно двинулся с своею конницей к Александрии. Жители ее вышли навстречу ему со всеми своими сокровищами, чтоб умилостивить его, и смиренно просили пощады. Цезарь успокоил их и торжественно ступил в город чрез неприятельские укрепления, приветствуемый, как победитель, оставленными им в Александрии войсками своими. Затем он привел в исполнение завещание Птолемея Авлета таким образом, что по случаю смерти сына его, Птолемея, назначил царем младшего малолетнего брата его, в соправительстве со старшею сестрою его Клеопатрой, а младшую сестру их Арсиною осудил на изгнание из Египта. Два месяца после того он оставался в Александрии, а затем двинулся в Сирию с 6-м легионом, составленным из 1200 старых ветеранов, оставив все прочие войска свои в Александрии и Египте, для содержания их в порядке и повиновении.
Замечания
Так кончилась Александрийская война, продолжавшаяся 9 месяцев (с половины августа 48 г. до половины мая 47 г.). Первые 8 месяцев прошли в наступательно-оборонительных действиях Цезаря в Александрии и преимущественно на море, а 9-й месяц – в действиях против Птолемея вне Александрии, в поле, кончившихся победой в сражении при р. Ниле. Следующие же два месяца Цезарь провел в Александрии, будто бы для устройства дел Египта, но собственно потому, что предался страсти к Клеопатре.
С самого начала, прибыв в Александрию лишь с 5 т. войск на судах, он был обложен в занятой им части города, с сухого пути и моря, превосходными числом войсками и флотом египтян. Убедясь, что война эта, в которую он был вовлечен так неожиданно, могла быть решена только после сосредоточения им в Александрии нужных для того сухопутных и морских военных сил и средств, он покорился необходимости ждать этого с терпением. А до того времени он принял все возможные ему меры, сначала чисто оборонительные, потом соединенные с наступательными и под конец преимущественно наступательные. Но при этом главные действия происходили не со стороны твердой земли и города, а преимущественно со стороны моря, обеих гаваней, плотины и маяка. Со стороны твердой земли и города значительных действий не происходило, но на море произошли три важных боя, из которых один важнейший в старой гавани, в которой Цезарь, лично предводительствуя своим флотом, разбил египетский. По своему, обыкновению – все делать лично, а не через других, он всегда и везде являлся главным деятелем, и на твердой земле, и на море, и личным своим присутствием и необыкновенною деятельностью одушевляя всех, руководил всем и всеми.
Наполеон I по поводу Александрийской войны делает следующие замечания:
1) Война эта дала Помпеевой партии 9 месяцев времени усилиться и утвердиться в Африке и потребовала двух новых и трудных походов Цезаря, в этой стране и потом в Испании, для совершенного одоления этой партии, чего не было бы, если бы Цезарь, после сражения при Фарсале, тотчас отправился в Африку или, если уже последовал за Помпеем в Александрию, то по крайней мере взял бы с собою 4 или 5 легионов, для перевоза которых морем не имел недостатка в судах, или, наконец, удовольствовался бы мнимою покорностью Птолемея и отложил бы отмщение ему на год.
2) 5 т. войск и 10 судов с 4 т. экипажа были слишком слабы и недостаточны для того, чтобы вести войну с Египтом и покорить такой город, как Александрия. Но Цезарь имел двоякое счастье – завладеть дворцом, цирком или цитаделью и башней с маяком и сжечь египетский флот. Только месяц спустя после его прибытия в Александрию вступила в нее египетская армия, прибывшая от Пелузия, а он вскоре после того получил до 24 морских судов с подкреплениями и запасами. Следовательно, во всей Александрийской войне его нет ничего необыкновенного (merveilleux), все планы, составленные комментаторами его в объяснение этой войны, ложны. Александрия и тогда, как теперь, имела две гавани: новую, занятую Цезарем, окруженную городскими набережными и вход в которую защищала башня с маяком, и старую, занятую александрийцами и образовавшую обширный рейд в виде дуги, хорда которой простирается до 6 т. туазов (около 5 т. сажен {туаз = 6 ф. = 6 ф. 4,7 рус. фут. = 2,7406 рус. аршин}), а город Александрия не занимал и трети этого протяжения к западу.
3) Цезарь, в войне в Галлии, никогда не означает ни сил своей армии, ни мест, где он сражался; сражения его не имеют названий; продолжатель его записок столько же темен; правда, он рассказывает, что Митридат взял Пелузий, но ничего не говорит о дальнейшем движении его, а напротив находится в противоречии с современными писателями, которые говорят, что от Пелузия Митридат двинулся к Мемфису, взял его, спустился по левому берегу Нила до Александрии и был остановлен армией Птолемея почти на высоте Алькама. Поэтому сражение было, кажется, на том пункте, где с Нилом соединялся канал, следы которого видны еще и теперь. Комментатор Цезаря называет этот канал рекою, но известно, что в Египте нет рек (кроме Нила), а имеются только каналы. Историки, по своему обыкновенно, оставляют нас в неизвестности о времени сражения; однако кажется, что оно произошло в конце мая или в начале июня; в это время вода в Ниле не совершенно низка, а это заставляет предполагать, что армия Митридата прошла чрез пустыню в апреле.
Генерал Лоссау замечает, что Египет легко мог соделаться гробницею славы Цезаря, если бы последний усомнился в своем счастье, т. е., по его понятиям, в самом себе – и что не без основания обвинили его также в том, что он в свои пожилые лета предался страсти к Клеопатре; но что природная нечувствительность его служила ему щитом, сквозь который не могло глубоко проникнуть сердечное чувство, и если он и имел мимолетные минуты слабости, то последствия доказали, что Клеопатра столь же мало, сколько и другие, могла надолго удержать его в своей власти.
Но генерал Лоссау, столь же восторженный и снисходительный почитатель Цезаря, сколько Наполеон I, напротив, довольно строгий, хотя и справедливый, судья его, слишком снисходительно судит о мимолетных минутах слабости его. Для такого человека и полководца, как Цезарь, поставившего себе целью быть владыкой обширной Римской республики или, по понятиям того времени, вселенной, при тогдашних обстоятельствах в Риме и его провинциях, наконец в лета Цезаря – 53 года, целые два месяца, проведенные им в Александрии ради страсти к Клеопатре, и страсти вовсе не сердечной, а плотской, ничем не могут быть оправданы, составляют не только пятно, но и позор для Цезаря и доказывают только, что хотя он и великий человек и великий полководец, но вместе с тем и человек своего, до крайности развращенного времени.
Поход Цезаря против Фарнака; действия Фарнака и Домиция в Малой Азии; сражение при Никополе
Фарнак, сын Митридата Великого, в начале 63 г. возмутивший войска его против него и провозглашенный ими царем, обложивший отца своего в Пантикапейском замке и тем заставивший его лишить себя жизни, затем изъявил свою покорность Помпею, который сохранил ему за то Боспорское царство, за исключением Фанагории. {Наполеон I говорит, что Фарнак был одним из орудий, которые послужили Помпею для того, чтобы избавиться от Митридата, а в награду за то он получил от Помпея царство Боспорское.}) Когда же, 16 лет спустя, Фарнак увидал, что Римская республика была раздираема междоусобною войною Цезаря и Помпея, то, по смерти последнего, решился воспользоваться тем для возвращения себе всех владений, составлявших некогда обширное царство отца его. Он завладел Колхидой, царством Понтийским, столицею которого был Синоп, любимое местопребывание Митридата, и наконец напал на Малую Армению и Каппадокию. Царь первой из них – Дейотар и второй – Ариобарзан просили помощи Цезарева легата Домиция, начальствовавшего в Малой Азии. У последнего было 3 легиона, из которых 2 он, по приказанию Цезаря, послал ему в Египет, а у него остался только один 36-й. Поэтому он поспешно набрал 1 легион в Понтийском царстве, присоединил к нему 2 легиона, набранные Дейотаром в Малой Армении и устроенные им по-римски, и собрал эти 4 легиона при городе Команы в Каппадокии. От Коман путь сообщения с Малою Армениею проходил чрез лесистый горный хребет. Домиций двинулся вдоль этого хребта и расположился лагерем близ города Никополя. На другой день он подступил к Никополю и увидал здесь армию Фарнака, уже построенную в боевой порядок в одну линию, но с тремя резервами позади центра и обоих крыл. Домиций начал укреплять свой лагерь в виду неприятеля и, укрепив его, расположился в нем. Фарнак, с своей стороны, желая протянуть войну и надеясь, что положение Цезаря в Александрии заставит Домиция ослабить себя отправлением подкреплений ему, прикрыл оба крыла свои укреплениями. Но несколько дней спустя Домиций двинулся против него в боевом порядке. В происшедшем вследствие того сражении два легиона Дейотара обратились в бегство, понтийский легион сражался очень плохо, и весь бой выдержал только один 36-й легион, но, окруженный со всех сторон, он был принужден отступить в свой лагерь. Фарнак одержал полную победу и остался обладателем Понта, Малой Армении и Каппадокии, а Домиций поспешно отступил во внутренность Малой Азии. Фарнак в Понте и Каппадокии поступил точно так же, как некогда его отец, приказав умертвить или изувечить всех римских граждан и захватив все их имущества, и восстановил царство Митридата во всем его объеме, в уверенности, что Цезарь погибнет в Александрии.
Движение Цезаря из Египта через Сирию в Малую Азию
Цезарь, прибыв с 6 легионом в Сирию, устроил дела ее, оставил в ней легата и родственника своего, Секста Цезаря, затем сел с 6 легионом на суда и переправился морем в Киликию. Здесь в Тарсе он собрал представителей части Малой Азии и также устроил дела ее. Присутствие его в Риме было крайне необходимо, он знал это, но рассудил, что прежде нежели возвратится туда, ему еще более необходимо было смирить Фарнака и вполне обеспечить себя с этой стороны. Поэтому он двинулся с 4 легионами: 6-м, 36-м и двумя Дейотаровыми и с конницей к Команам. Фарнак старался умилостивить его всякого рода предложениями покорности, на что Цезарь объявил ему свои условия, на которых соглашался принять ее. Но Фарнак вместо того расположился с своею многочисленною армиею в сильно укрепленном лагере на высотах по правую сторону города Зелы, Зилы или Зилеи в Понте (недалеко от нын. Амазии, главного города Сивасского пашалыка в Азиатской Турции), где в 67 г. Митридат В. разбил наголову римскую армию претора Триария. Цезарь, от Коман двинувшийся к Зеле, расположился лагерем в 5 милях (7 верстах) от нее, но несколько дней спустя ночью приблизился к ней на 1 милю (около 1 ½ версты). Впереди лагеря Фарнака находилась цепь высот, а между нею и высотами, на которых был расположен лагерь Фарнака, простиралась равнина, версты в 2 шириною. Эта вторая, передняя цепь высот составляла весьма выгодную позицию. Митридат занимал ее в 67 г., когда разбил Триария, но Фарнак не воспользовался занятием ее. Цезарь, заметив эту ошибку, ночью занял эту цепь высот и приказал своим войскам укреплять на них лагерь.
Сражение при Зеле
31 мая на рассвете Фарнак, увидев Цезаря в такой близости от себя и полагаясь на превосходство сил своих, решился немедленно атаковать римскую армию, прежде нежели она успела бы укрепить свой лагерь. Он построил свою армию в боевой порядок, в 4 линии, имея впереди военные колесницы, спустился на равнину, а из нее двинулся на высоты, на которых находилась армия Цезаря. Последний не хотел верить, чтобы это была действительная атака, но считал наступление Фарнака только ложным движением, с целью воспрепятствовать укреплению римского лагеря. Поэтому он только приказал 1-й линии стоять под оружием и прикрывать укрепление лагеря. Однако вскоре приближение военных колесниц, за которыми с громкими криками следовали все 4 линии армии Фарнака, убедили Цезаря, что он ошибся. Поэтому все войска, занятые укреплением лагеря, должны были покинуть работы, вооружиться и построиться в боевой порядок между 1-ю линиею, уже находившеюся в бою, и между недоконченным лагерем. Не успели они построиться, как 1-я линия уже была прорвана в середине военными колесницами. Положение Цезаря становилось опасным, но, по счастью, 6-й легион, составлявший правое крыло и хотя состоявший только из 1200 чел., но старых, опытных и храбрых ветеранов, опрокинул, после упорного боя, левое крыло Фарнака, уже входившее на высоты, и привел его в совершенное расстройство. Отступление его послужило знаком общего бегства армии Фарнака. Цезарь живо и сильно преследовал бежавших до самого лагеря их и завладел им и всеми тяжестями, казною и сокровищами Фарнака. Последний едва успел спастись и несколько месяцев спустя погиб в бою против одного из подвластных ему владетелей. Армия его рассеялась, а Малая Армения, Каппадокия, Понт, Боспор и Колхида покорились Цезарю. Война с Фарнаком была решена одним сражением и Цезарь уведомил о том одного приятеля своего в Риме тремя словами: veni, vidi, vici (пришел, увидел, победил), которые сделались историческими. «Счастливый Помпей! – сказал Цезарь после сражения при Зеле, – вот те неприятели, поражение которых доставило тебе имя Великого!» В награду Митридату Пергамскому за услуги, оказанные им в Египте, он даровал ему Боспорское царство.
На другой день после сражения при Зеле он поспешно отправился в Рим, под прикрытием отряда конницы.
Действия в Иллирии и Греции
Между тем как Цезарь действовал против Помпея в Эпире и Фессалии, а потом против египтян в Александрии и Фарнака в Малой Азии, приверженцы Помпея, с своей стороны, действовали в Африке, Иллирии, Греции и на море. Действия их в 48 и 47 годах в Африке, заключавшиеся в значительном усилении их в ней, изображены ниже. Действия же в Иллирии, Греции и на море заключались в следующем.
Иллирия состояла в то время из Паннонии (нынешних Австрии и части Венгрии и Сербии), Либурнии (нынешних Истрии и Кроации) и Далмации, по берегу Адриатического моря простиравшейся до границ Македонии и имевшей главным городом Салону (ныне Спалатро). После сражения при Фарсале Помпеев легат Октавий направился с частью Помпеева флота к берегам Иллирии, в которой находился Цезарев легат Корнифиций с двумя легионами. Позже Цезарь, узнав, что в Иллирии собираются остатки армии Помпея, послал туда легата Габиния с двумя новонабранными легионами. Последний, потому ли, что действовал неосторожно, или потому, что войска его не имели еще достаточных опытности и твердости, был разбит иллирийцами и обложен ими в городе Саларе, где и умер. Октавий, владея морем, воспользовался поражением Габиния и покорил ¾ Иллирии, так что Корнифиций едва мог удерживаться в ней. Цезарь, обложенный в Александрии, не мог подать ему никакой помощи, но легат его Ватиний, начальствовавший в Брундизии, посадил там на перевозные суда несколько тысяч ветеранов, принадлежавших к 12 легионам Цезаря, вышедших после болезни из больниц и ждавших случая присоединиться к своим легионам. Выйдя с ними в море под прикрытием нескольких военных судов, он встретил флот Октавия разбил его и завладел и морем, и Иллирией, а Октавий с остатком своего флота удалился к Сицилии.
В Греции легат Цезаря Кален осадил Афины, державшие сторону Помпея, и, после упорного сопротивления, овладел ими. Цезарь помиловал афинян и сказал представителям их: «Ужели вы, достойные гибели, всегда будете обязаны спасением только памяти ваших предков?» Мегара была также осаждена, но сопротивлялась упорнее, пока, доведенные до крайности, жители ее выпустили против осаждавших множество львов, собранных в городе еще Кассием, для отправления их в Рим, где они должны были служить для боев в цирке. Но львы эти бросились на самих жителей и многих из них растерзали. После того Мегара сдалась и жители ее были проданы в рабство. Один из легатов Помпея преградил стеною Коринфский перешеек, что воспрепятствовало Калену вступить в Пелопоннес. Но после сражения при Фарсале препятствие это было устранено и Кален занял Пелопоннес, а по прибытии его в Патры (ныне Патрас) Катон, находившийся в гавани его с флотом Помпея, удалился к берегам Африки.
Таким образом в 47 г. Иллирия, Греция и море уже были совершенно во власти Цезаря.
Цезарь в Риме
Наконец в июле 47 г., после почти 2 ½ лет отсутствия из Рима, Цезарь прибыл в него – и давно была пора тому. С одной стороны, Рим продолжал быть вполне покорным Цезарю; консул назначил его, когда он был в Александрии, диктатором, а Антония – его начальником конницы, так что в 47 г., за отсутствием Цезаря, полную власть в Риме имел один Антоний. Но, с другой стороны, Антоний привел всех в Риме в соблазн и негодование развратом, распутством и грабительствами своими. Молодой народный трибун Долабелла, стремясь к известности и славе и, подобно Антонию, обремененный долгами, предложил народу закон об уничтожении всех долгов. Это привело весь Рим в страшное волнение и произвело в нем большие беспорядки. К этому присоединилось еще то, что легионы, сражавшиеся в Галлии и Греции и расположенные вокруг Рима, не получая обещанных им наград, взбунтовались. 2-й легион отказался отправиться в Сицилию, а примеру его последовали и прочие легионы. В это самое время Цезарь прибыл в Рим и тотчас издал таксу на недвижимые имения, которые чрезвычайно понизились в цене, простил все недоимки и проценты долгов с самого начала междоусобной войны, приказал продать все имущества своих врагов, употребил всевозможные меры для приобретения денег, и даже имения Помпея были проданы с публичного торга. Их купил Антоний, надеясь ничего не заплатить за них, но это возбудило неудовольствие Цезаря. Сенат и народ изъявили полную готовность исполнять все требования и повеления Цезаря, и сверх множества почестей, назначенных ему по определению сената, ему предоставлено было также право объявлять войну и заключать мир.
Что касается легионов, то они, по прибытии Цезаря, успокоились, но вскоре взбунтовались еще яростнее, умертвили всех частных начальников своих, хотевших усмирить их, завладели своими орлами и двинулись к Риму, угрожая самому Цезарю. Последний приказал затворить городские ворота, но когда мятежники прибыли на Марсово поле, он вышел к ним, сел на трибуну и строго спросил их, чего они хотят? «Мы покрыты ранами, – отвечали они, – довольно времени уже скитаемся по свету и проливаем кровь нашу и хотим увольнения». – «Даю вам его», – коротко и холодно отвечал Цезарь и затем прибавил, что через несколько недель отправится из Рима и, победив неприятеля с другими, новыми войсками, по возвращении даст старым легионам все, что обещал им. Затем он хотел удалиться, но легаты упросили его сказать несколько ласковых слов старым боевым товарищам своим, с которыми он преодолел столько опасностей и приобрел столько славы. Цезарь сел и, против своего обыкновения – называть их товарищами, начал речь словами: «Граждане…» – В войсках послышался общий ропот: «Мы не граждане, а воины», – возразили они. Кончилось тем, что они просили прощения и позволения продолжать службу. Цезарь наконец простил их, кроме бывшего любимого 10-го легиона своего. Но этот легион сам собою, без позволения Цезаря, последовал за ним в Африку.
{Эта сцена рассказывается также несколько иначе. Войска думали, что Цезарь не мог обойтись без них и что, отказав ему в повиновении, они вынудят у него еще большие награды. Но Цезарь не мог низойти до такой зависимости от своих войск и спросил их: «Чего хотите, товарищи?» – «Увольнения», – отвечали они. – «Даю вам его, граждане», – возразил Цезарь. Это название «граждане» так огорчило их, что они тотчас раскаялись и просили прощения. Твердость его изумила, а холодность его опечалила их; но Цезарь только после вторичной, убедительной просьбы их даровал им прощение. Вероятнее, однако, то, что он с самого начала назвал их не товарищами, а гражданами.}
Замечания
Наполеон I делает следующие замечания, касательно действий против Фарнака, в Иллирии, Греции и на море.
1) Успех, одержанный Фарнаком над Домицием, доказывает, какая разница была между хорошими и дурными войсками. Три легиона (2 армянские и 1 понтийский) ни одной минуты не устояли против войск Фарнака, а один римский выдержал бой и отступил в порядке.
2) Действия 6-го легиона, только из 1200 старых ветеранов, в сражении при Зеле, где он опрокинул целое левое крыло Фарнака, точно так же доказывают, что значит горсть храбрых, хорошо устроенных войск.
3) Победа Ватиния на море, с перевозными судами, над военными судами Октавия, весьма замечательна. Морские сражения в древности были совершенно подобны сухопутным, и храбрые римские ветераны, с мечами в руках, были почти всегда уверены в победе и на море, как на сухом пути. Это происходило от способа постройки и управления тогдашними морскими военными судами, очень длинными, движимыми посредством весел, имевшими мало мачт, снастей и парусов и которые не могли ни действовать по ветру, ни крейсировать, ни блокировать.
Генерал Лоссау замечает, что хотя Цезарь и видел, что присутствие его в Риме было крайне необходимо, однако хотел, прежде нежели устроит внутренние дела республики, привести дела в Малой Азии в такое положение, чтобы в этой стране было полное спокойствие и особенно не было поводов к междоусобной войне, чтобы народы в этой стране вполне уважали римские законы и в тоже время не имели опасения со стороны внешних врагов. В Сирии, Киликии и Малой Азии достигнуть этого было не так трудно, как в Понте, где Фарнак разбил Домиция и завладел чужими областями. Устроив дела Сирии, Киликии и Малой Азии, Цезарь двинулся в Понт с 4 легионами, из которых только один 6-й римский был вполне надежный, следовательно, силы его были очень незначительны. Встретив послов Фарнака, присланных им с предложениями и уверениями в его покорности, Цезарь потребовал, чтоб он доказал это немедленным очищением Понта, освобождением взятых в плен римских граждан и возвращением всех отнятых у них имуществ. Фарнак обещал все это исполнить, надеясь, что Цезарь удовольствуется его обещаниями и поспешит в Рим, а потому медлил исполнением обещанного. Тогда Цезарь положил как можно скорее решить дело силою оружия – и решимость его исполнить это с своими малочисленными и малонадежными силами, против многочисленной армии Фарнака, заслуживает особенного внимания. Она доказывает, что Цезарь презирал многочисленность варварского, азиатского войска Фарнака и полагался не на свою небольшую армию или, лучше сказать, на один 6-й легион, но на самого себя, и на этом доверии его к себе, на его воле, опытности и присутствии духа именно и была основана его решимость. Она проявляет поэтому такую черту характера Цезаря, которую не следует упускать из виду. Не в его духе вообще было в подобных случаях стремиться к цели слабо и вяло, и по словам Гирция Панзы, если он обыкновенно по склонности, то против Фарнака по необходимости – искал решения войны силою оружия.
III. Африканская война (47–46)
Разделение Африки; силы, расположение их и план действий Сципиона в ней
Древним была известна только северная часть Африки, или Ливия, в обширном смысле слова. Они обыкновенно разделяли ее на обитаемую, обильную зверями и пустынную. Первая простиралась от Средиземного моря до горного хребта Атласа, вторая – от Атласа до пустыни Сахары, изобиловавшая только дикими зверями, и наконец третья – к югу от Сахары, состоявшая из бесплодных, песчаных степей, среди которых изредка встречались небольшие пространства плодородной почвы и растительности, называемые оазисами или оазами. Малоизвестные страны еще далее к югу носили общее название Эфиопии. В Северной или обитаемой Африке заключались:
1) Мавритания (Mauretania, ныне Марокко, Фес и западная часть Алжирской области), разделявшаяся на Западную, или Мавританию Тингитанскую (Tingitana) от берегов океана до р. Малуи, и на Восточную, или Цезарийскую (Caesariensis), заключавшую в себе страну массесилян. В Мавритании были горы – Большой и Малый Атлас; реки – на западе Малуя, Лик, Субур, Сала, Куса или Анатис и Фалуда, а на востоке – Сига (нын. Тафна), Картен и мн. др.; города: на западе – Тингис (ныне Танжер), Зилия и Ликса; на востоке – Ховат (ныне Бужия), Сальды, Икасион (кажется, н. Оран), Иоль, позже Цезареа (ныне Алжир) и Сига, столица Сифакса, а во внутренности страны – Ламида (ныне Медея), Бида (ныне Блида) и Ситифис.
2) Нумидия {Numidia), нынешняя Алжирская область, разделялась р. Амисагою на западную, в которой обитали массесиляне (см. выше) и восточную, или собственную Нумидию (Numidia propria), называемую у римлян новою, в которой обитали массилияне. В Нумидии были города: Цирта (ныне Константина), столица, Иппон царский (Hippo regius, недалеко от н. Боны), Зама, Тагаста и Мадура.
3) Гэтулия (Gaetulia), к югу от Мавритании и Нумидии, страна малоизвестная; в ней были: реки Нигер, Гир и Дарад (ныне Сенегал), поселения: Магуpa при Дараде, Перифосийская гавань (Perifosius portus), на юге пессадийского мыса, а по течению Нигера – Пессиде (ныне Томбукту).
4) Собственная, или бывшая Карфагенская, Африка (Africa propria vel Carthaginensis), разделявшаяся на Зевгитанскую (regio Zeugitanis), Бизаценскую (regio Bisacena) и Сиртскую (regio Syrtica). В Зевгитанской, или собственно Карфагенской, вдоль берега Средиземного моря, от Малого Сирта до Нумидии, были многие приморские города – бывшие финикийские и греческие колонии, и из них главный Карфаген, затем Утика, Тунес (ныне Тунис), Аспис или Клипеа, откуда производилась переправа в Сицилию, Неаполь и Афродисий. В Бизаценской Африке (ныне Тунис), принадлежавшей Карфагену, были города Гадрумет (Hadrumetum). Тапс или Фапс (Thapsus), Руспина, а к югу от нее Башня Ганнибалова (Turris Hannibalis). В Сиртской Африке (ныне Триполи) были реки Тритон и Цинипс, города Автомаха, Неаполь, или Большая Лепта (Leptis magna), Эа (Оеа, н. Триполи) и Цидам.
5) Ливия (Lybia) – в обширном смысле вся Африка, в более тесном – страна между Сиртом и Египтом и в самом тесном один Ливийский округ, сопредельный Египту.
6) Египет Нижний, или Дельта Нила, Средний, или Гептаномида, от разделения Нила на 7 рукавов вверх до Фив, и Верхний, или Фиваида.
7) Эфиопия (Aethiopia), к югу от Египта до Индийского моря (ныне Нубия, Абиссиния, Адель и пр.).
Реки и города Ливии, Египта и Эфиопии здесь не означаются, так как эти три страны были вне круга действий Африканской войны.
Сверх того в Средиземном море, близ берегов Африки, находились, от востока к западу, острова: Meлита (ныне Мальта), Коссира между Африкой и Сицилией, Церцина с городом того же имени и Менинкс, оба в заливе Малого Сирта, и другие в Атлантическом океане.
Римляне, по взятии и разрушении Карфагена, обратили бывшие владения его в римскую провинцию Африку, под управлением претора в Утике. В Мавританию они проникли только позже, при императоре Клавдии. В 48 и 47 г. г. римская провинция Африка оставалась во власти и под управлением Помпеева легата Вара. В Нумидии царствовал Юба, приверженец Помпея. После сражения при Фарсале Метелл Сципион перевез остатки Помпеевой армии в Африку. Туда же последовал и Лабиен. Катон во время сражения при Фарсале начальствовал в Диррахии, а после того удалился с флотом в Патры, в Пелопоннесе, а оттуда к Кирене, на берегах Африки. Из Кирены он с 10 т. войск в 30 дней прошел через пустыню Большого Сирта, везя воду на ослах. Зиму он провел в Лептисе или Лепте, где соединился с Сципионом, Варом, Лабиеном и сыновьями Помпея. Юба, как царь, признавал себя выше их всех. Катон был претором в Утике. Сципион, как бывший прежде консулом, был признан главным начальником войск. В 47 г. он имел всего 10 легионов, много легких пеших войск и многочисленную конницу. У Юбы было 4 легиона, вооруженных и устроенных по-римски, и многочисленная нумидийская конница. Сверх того при армии было 120 обученных и вооруженных слонов. Сципион имел также большой флот и владел морем близ берегов Африки и Сицилии. Все вообще сухопутные и морские военные силы его были так значительны и грозны, что враги Цезаря в Италии даже ожидали прибытия в нее Сципиона. Вот до чего усилилась в Африке партия Помпея в 49, 48 и 47 гг. и до чего Цезарь допустил ее усилиться особенно после сражения при Фарсале! Три года постепенного усиления ее в Африке изгладили из памяти поражение при Фарсале, и судьбы Римской республики еще могли бы измениться, если бы против приверженцев Помпея не был Цезарь, а против Цезаря был не Сципион, громкий именем, но без военных дарований. С теми превосходными числом, сухопутными и морскими военными силами, которые он имел в своем распоряжении, он мог бы с успехом и выгодой переправиться в Сицилию и из нее в Италию, в то время, когда Цезарь находился в Александрии и Малой Азии. Этим Сципион мог бы чрезвычайно повредить ему и даже сделать ему переправу в Африку невозможною, а между тем сохранить неприкосновенною эту страну, составлявшую главное основание действий его, Сципиона. Вместо того он и все его сподвижники, ложно понимая свое положение в отношении к Цезарю и Римской республике и имея неверный взгляд на него, избрали совершенно другой способ действий, именно – оборонительный в Африке. При этом Сципион хотел 1) лишить Цезаря всех способов продовольствования в открытом поле, а для себя собрать продовольственные запасы в городах, и 2) привести все приморские города в оборонительное состояние. Но при этом ему следовало бы постоянно владеть морем и отрезывать на нем Цезарю все подвозы. Привести же все приморские города в оборонительное состояние было почти невозможно и только раздробило бы силы Сципиона. Притом большая часть приморских городов, особенно Утика, были преданы Цезарю. Сципион даже не озаботился взятием заложников в верности городов. Таким образом меры, принятые Сципионом, были не иное что, как посредственные и нерешительные полумеры, не обещавшие особенного успеха против такого полководца, как Цезарь. То же самое следует сказать и о распределении Сципионом войск. С главными силами он расположился в окрестностях Утики, т. е. в середине страны, которую он хотел оборонять, и этим расположением прикрывал склады. Многие же сильные, отдельные отряды, под начальством легатов Афрания, Петрея и других, он выдвинул к берегам моря, так что они находились в связи между собою и могли, в случае надобности, соединяться. Кроме того вся легкая конница наблюдала за морскими берегами, на всем протяжении их. Такого рода расположение сил само по себе было целесообразно и было бы удовлетворительно, если бы легкая конница наблюдала за берегами с величайшею бдительностью и вообще если бы разведывательная и охранная служба исполнялась ею строгим образом. Но последствия доказали, то этого-то именно и не было. Притом Сципион разделил свой флот на несколько эскадр и только сильнейшую из них назначил для наблюдения за берегами Сицилии. Между тем наблюдение за неприятельскими берегами долженствовало бы быть главным и важнейшим предметом, а вдоль африканских берегов наблюдательную службу должны бы были исполнять легкие суда в достаточном числе.
При таких силах, распределении их и плане действий Сципиона образ действий Цезаря против него представляет большую занимательность.
Меры Цезаря, переправа его в Сицилию и Африку и оборонительные действия его при Руспине
Восстановив спокойствие в Риме, укомплектовав старые легионы и набрав несколько новых, Цезарь приказал нанять и снарядить в гаванях Италии перевозные суда, двинул войска к сборному пункту – Лилибею в Сицилии, откуда до мыса Меркурия (ныне Бон) в Африке было около 24 миль (около 34 верст) и куда он и сам прибыл 30 сентября 47 г. В нетерпении скорее посадить войска на суда он приказал тотчас посадить на них находившийся в Лилибее новонабранный легион с 600 чел. конницы. А для того чтобы иметь личный надзор за этим и показать, какую особенную цену он придавал тому, хотя ветер был противный и вообще время года для мореплавания было не совсем благоприятное, он приказал разбить свою ставку у самого края моря и не позволял никому сходить с судов на берег.
Между тем каждый день подходили и военные и перевозные суда и легионы, и когда Цезарь собрал и посадил на суда 6 легионов и 2 т. конницы, то приказал им плыть вперед к острову Апониана (ныне Favagnana), одному из Эгатских, и ждать там прибытия других судов из всех гаваней Сицилии. Затем, дав претору Сицилии нужные приказания о перевозе остальных войск, он сам отправился 8 октября к о. Апониана и оттуда со всеми судами и войсками на них прямо к мысу Меркурию. Переезд туда не был благополучен: осенние равноденственные противные ветры рассеяли флот Цезаря до такой степени, что он потерял из виду почти все перевозные суда и сохранил при себе только несколько военных. На беду он на этот раз не дал начальникам эскадр, как обыкновенно делал, письменных приказаний, куда им направляться, потому что сам не знал расположения неприятеля на берегах Африки и не мог назначить общего сборного пункта на них. Однако наконец подул попутный ветер, и через 4 суток Цезарь увидал мыс Тафитис (Taphitis), к юго-востоку от мыса Меркурия. Не признав удобным высадиться здесь, он направился вдоль берега к югу и стал на время на якорь против гавани Герклы, или Гадрумета, дабы собрать тут свои суда. Разведав берег и не найдя на нем неприятеля, он решился высадиться тут. При нем было всего только 3 т. чел. пехоты и 150 чел. конницы, которые и были высажены благополучно, хотя в Гадрумете были 2 Сципионовы легиона (10 т.) под начальством Консидия, а на берегу вскоре показался Гней Визо с 3 т. мавров и городской конницы. Цезарь расположился лагерем против Гадрумета и укрепился – без всякого препятствия со стороны неприятеля. Он произвел лично обозрение местности вокруг Гадрумета, Консидий же не только не атаковал войск его, но, вероятно, считая их очень сильными числом, сам принял оборонительные меры. Таковы были противники Цезаря, встреченные им с первого шага его в Африке! Тем не менее высадка Цезаря была делом очень отважным, а положение его очень трудным и даже опасным, особенно в первую ночь по высадке. Ни одного из судов рассеянного флота его еще не было видно. Несмотря на то, ему необходимо было иметь надежную гавань и убежище для своего флота, и потому он решился двинуться вдоль берега далее к югу, в надежде найти там преданные ему города и менее неприятельских войск. Консидий вышел из Гадрумета и последовал за ним с пехотой и конницей. Цезарь остановил свои войска, и высланная им конница опрокинула мавританскую, так что Консидий отступил обратно в Гадрумет, а Цезарь продолжал свое движение. Многие города и поселения снабдили его продовольствием и изъязвили ему преданность свою. 2 января 46 г. по римскому календарю, или 15 октября 47 г. по теперешнему, он дошел до города Лептиса, или Лепты, в 2 милях (около 3 верст) от города Руспины.
Город Лепта не был занят неприятелем, и жители его приняли Цезаря очень радушно. Последний расположился лагерем близ города, и сюда наконец прибыли большая часть его перевозных судов и несколько военных, с известием, что остальные суда, вероятно, отправились отыскивать его около Утики. Вследствие того он положил не удаляться от морского берега и послал 10 военных судов собрать остальные рассеянные суда и, под своим прикрытием, привести их к нему. Вместе с тем он принял строгие меры, чтобы войска его отнюдь не выходили из лагеря внутрь страны. Когда высадка была совершенно докончена, он послал несколько судов в Сардинию и ближайшие провинции, с приказанием правителям их немедленно прислать ему войск и продовольствия; другие отправил в Сицилию для перевоза остальных войск; наконец поручил претору Саллюстию овладеть неприятельскими складами на о. Церцине; все это он приказал исполнить с величайшими деятельностью, поспешностью и точностью. Сам же он положил занять Лепту и Руспину и даже, в случае надобности, оборонять их до сбора всего флота. Сципион, как он узнал, находился в это время еще в Утике – в 24 милях (около 34 верст) от него.
Оставив в Лепте Сарсену с 6 когортами, с остальными войсками (9 т.) он занял Руспину и на другой день произвел большую фуражировку и привез в город большое количество зерна и сена.
Чрезвычайно озабочиваясь, однако, об остальных судах своего флота, он оставил в Руспине П. Сарсену (брата того, которого оставил в Лепте начальником войск), а сам с 7 когортами отборных ветеранов двинулся к одной гавани поблизости, где ввечеру один, без войск, тайно отправился морем для отыскания судов своего флота. Но, к счастью для него, почти все эти суда (за исключением немногих) на другой же день прибыли к Руспине. Высаженные с них войска Цезарь немедленно ввел в Руспину и приказал устроить укрепленный лагерь между городом и морем. Если с одной стороны он был успокоен сбором своих судов и войск, то с другой стороны был очень затруднен и озабочен добыванием продовольствия. На сухом пути край был истощен неприятельскою иррегулярною конницей, а с моря в эту пору года было трудно получать подвозы. Поэтому положение Цезаря было хотя и лучше прежнего, но все еще не вполне обеспечено.
Когда лагерь был совершенно укреплен и войска расположены в нем, Цезарь снова предпринял с 30 когортами большую фуражировку. Но на этот раз, совершенно неожиданно для него, неприятель преградил ему путь.
Сципион, получив от Консидия известие о высадке Цезаря, тотчас начал. собирать свою армию, в чем успел, однако, не ранее как через три дня, так как она была расположена на большом протяжении края, а от того пункта, где она собралась, ей нужно было пройти еще около 20 миль. (28 верст). Впереди шел Лабиен с частью пехоты, 1600 чел. галльской и 8 т. нумидийской конницы, а Петрей, Афраний и др. следовали за ним. Вся армия Сципиона состояла из 40 т. чел. тяжелой и легкой пехоты, большего числа стрелков и пращников, 8 т. чел. нумидийской и 1600 чел. галльской и германской конницы, перевезенных Лабиеном в Африку после сражения при Фарсале, и кроме того 1100 чел. конницы Петрея, следовательно, более нежели из 50 т. войск. Лабиен уже предрекал Цезарю участь Куриона и умел так скрыть свое движение, что Цезарь ничего не знал о нем и не успел еще начать свою фуражировку и даже отойти на ¼ мили от своего лагеря, как получил от передового отряда своего известие о приближении неприятеля. Местность, где он находился, образовала равнину, окруженную горами. Он думал, что против него шла только нумидийская конница, и хотел продолжать свое движение, приказав только присоединиться к нему из лагеря коннице с несколькими сотнями стрелков. Но, разведав лично неприятеля и увидав его силу, он остановил свои когорты и приготовился к бою. Лабиен развернул свои войска так, что линия их была значительно длиннее линии войск Цезаря. Имея в виду охватить последнего с обоих флангов, он поставила часть своей нумидийской конницы между пехотой, а другую часть – на флангах, вместе с тяжелою конницей, все рода войск в глубоком строе.
Цезарь, по малочисленности своих войск, мог построить их только в одну линию, пехоту в середине, а конницу по флангам, примыкая левым флангом (а Лабиен – правым) к ряду холмов.
По сближении обеих сторон пехота Цезаря двинулась против неприятеля и отразила нумидийцов, бывших между пехотой Лабиена, но они тотчас же обратились назад и пошли снова в атаку. Между тем на обоих флангах конница Цезаря была принуждена уступить коннице Лабиена, тесно примкнув к пехоте, а все вообще войска Цезаря – построиться фронтом во все стороны и продолжали бой, но еще не врукопашную. Положение Цезаря было крайне трудное и опасное, так что он ежеминутно ожидал быть совершенно окруженным и видеть строй свой прорванным. Но в эту опасную минуту он, с необыкновенным присутствием духа, приказал исполнить одну эволюцию, которая спасла его и решила участь боя в его пользу. Именно – он приказал 3 средним шеренгам когорт правого фланга сделать поворот направо, а левого – налево и двинуться, первым – направо, а вторым – налево, дабы удлинить линию фронта. В то же время коннице на обоих флангах он приказал прогнать нумидийцев и тем прикрыть означенные выше движения пехоты, затем прогнать и нумидийцев перед фронтом своей линии и построиться перед когортами, с интервалами для прохода пехоты, в шахматном порядке. Когда все это было исполнено как спереди, так и сзади, со всею возможною скоростью, тогда обе линии, разом бросились бегом на неприятеля и обратили его в бегство. При этом должно быть, что правый фланг Цезаря ранее или сильнее атаковал неприятеля, потому что последний уклонил свой левый фланг и отвел его к ряду холмов, к которому примыкал его правый фланг. {Изложение всех этих эволюций Цезаря в его записках очень темно и неудобопонятно, несмотря на все старания Гишара разъяснить его. Должно быть, что войска Лабиена слишком растянулись и разорвались и не могли выдержать удара старых римских когорт в тесно сомкнутом строе.} Результатом этого жаркого боя (происшедшего 4 января 46 г. по тогдашнему календарю или 17 октября 47 г. по юлианскому) было то, что войска Лабиена отступили поспешно на ряд холмов вправо от них, а Цезарь преследовал их только до этих холмов и затем отступил в свой лагерь при Руспине, успешно отразив последовавшего за ним Лабиена. Если принять во внимание, что накануне этого боя он хотел отправиться в море для отыскания остальных судов своего флота, но не исполнил этого, потому что суда эти в то же самое время прибыли к нему, то нельзя не признать этого особенным счастьем для него. Если бы Лабиен атаковал его войска в его отсутствие, то, в случае поражения их, мог поставить его в отчаянное положение. Счастьем для Цезаря было и то, что он успел отразить превосходные силы Лабиена, но странно и непонятно, как мог он ничего не знать ни о силах Сципиона, ни о наступлении его и Лабиена в превосходных силах, почему и наткнулся на последнего совершенно неожиданно.
Лабиен отступил к Гадрумету, на соединение с приближавшимся туда Сципионом. На холмах, окружавших лагерь на значительном расстоянии, он расположил отряды легкой конницы, дабы перехватывать подвозы продовольствия из внутренности края. Главною целью Сципиона было напасть на Цезаря со всеми своими силами и разбить его еще прежде, нежели он успел бы утвердиться при Руспине. Но ему следовало бы исполнить это гораздо ранее и скорее, потому что Цезарь успел уже укрепиться и собрать армию и флот свой при Руспине. Не отваживаясь выступить в поле с своею армией, силы которой не простирались еще даже до 30 т. войск, Цезарь укрепил свой лагерь как можно сильнее, соединив его с Руспиной и с морем укрепленными линиями, с башнями на них, и принял все возможный меры для отражения атаки Сципиона. Между прочим он образовал из гребцов и воинов с судов флота отряд легкой пехоты, перевез с некоторых лишних судов военные машины на валы укреплений, учредил разного рода мастерские, послал в Сицилию за разными необходимыми ему потребностями и пр., – словом, не пренебрег никакими, даже малейшими, мелочами и лично входил во все. Вместе с тем он в строгости соблюдал всю лагерную и особенно караульную службу. Только продовольствование войск очень озабочивало его, потому что на море было множество Сципионовых судов, которые перехватывали подвозы его из Сицилии. Он старался помочь тому употреблением запасов продовольствия купцов Руспины, но это не могло надолго обеспечить продовольствования армии.
Между тем Сципион прибыл наконец к Гадрумету, но остался при нем 2 суток, а затем соединился с Лабиеном и Петреем и на другой день прибыл на равнины Руспины. Кажется, что он признал слишком отважным атаковать лагерь Цезаря и предпочел обложить его и принудить Цезаря покинуть его по недостатку в продовольствии, – словом, сделать, то, что Цезарь сделал против Помпея при Диррахии. Но он нисколько не исполнил того, чего от него можно и должно было ожидать. Во-первых, он расположился на расстоянии более одной мили (около 1 ½ версты) от Руспины, а потом не занял многих пунктов, занятием которых мог вполне обложить лагерь Цезаря и отрезать ему сообщения с внутренностью края, не соблюдал в строгости лагерной и полевой службы, особенно между иррегулярною, легкою конницею своею, которая очень плохо исполняла свои обязанности.
Цезарь же, напротив, употреблял все возможные средства для того, чтобы вредить неприятелю. С этою целью он привлек к себе одного бывшего римского частного военного начальника, именем Сития (Sitius), замешанного в заговоре Катилины, бежавшего в Африку, собравшего в ней толпу вооруженных сельских жителей и служившего с ними за деньги мелким владетелям края. Сиций уговорил мавританского царька Бокха (Bocchus) вторгнуться в Нумидию, дабы принудить тем Юбу отделиться от Сципиона. Это имело желанный успех: Юба действительно воротился в Нумидию, оставив Сципиону только 30 слонов. Этим армия Сципиона была ослаблена, хотя все еще превосходила силами Цезареву. Кроме того Цезарь послал во все важнейшие города края окружные послания с извещением, что он прибыл к Руспине лично с армией, а не один только легат его с отрядом, как сначала ходили слухи. Это произвело общее и выгодное впечатление и побудило многих почетнейших жителей края отправиться в лагерь Цезаря, уверить его в своей преданности и заявить, что только страх Сципиона удерживал их открыто объявить себя в пользу его, Цезаря, так как край был истощен и жестоко разорен неприятелем. Наконец, Цезарь послал еще новые и настоятельные приказания прислать ему столько войск, сколько можно было собрать.
Между тем Сципион каждый день выводил свою армию из ее лагеря и снова вводил в него, так как Цезарь не обращал на это никакого внимания и был так уверен, что Сципион не атакует его, что однажды, когда последний подступил к самому лагерю его, он даже не вышел из своей ставки. Лабиен пытался было напасть на Лепту, но был отражен, потому что гарнизон был настороже, а город хорошо укреплен.
На сторону же Цезаря каждый день стали переходить многие города, пример которым подал город Ахилла. Так как последний был очень выгоден для Цезаря во многих отношениях, то он и занял его войсками под начальством Мессия, предупредив в том же Консидия. Даже в самом лагере Сципиона он имел лазутчиков, и к нему переходили много переметчиков.
Наконец в исходе января к нему благополучно прибыли морем, сначала – претор Саллюстий с запасами продовольствия, собранными на о. Церцине, а потом – Алиен с двумя легионами (13-м и 14-м), 800 чел. галльской конницы, 1 т. чел. стрелков и большими военными и продовольственными запасами из Сицилии. Сверх того Цезарь узнал, что остальные суда его флота носились еще ветрами по морю, но ни одно из них не было взято неприятелем.
Наступательные действия Цезаря при Руспине и Уците
Прибытие к Цезарю подкреплений поставило его в возможность предпринять наступательные действия, хотя он был все еще слабее Сципиона. Всего важнее для него было владеть равниной, на которой Сципион расположил свой лагерь и мог обойти Руспину и лагерь Цезаря и затруднить ему сообщения с Лептой и внутренностью края и всякие его движения. Морской берег, при котором лежали Руспина и Лепта, имел направление с севера на юг, так что, при расположении Цезаря правым флангом к морю, а левым к Руспине, означенная равнина находилась к северу от него. Она была дугообразно окружена холмами, начинавшимися у берега моря к северу от Руспины и на протяжении 1 мили (около 1 ½ версты) снова примыкавшими к морю, там именно, где Сципион расположил свой лагерь, имея на середине дуги холмов, на западе, передовой конный караул. В самой же середине равнины, несколько тысяч шагов впереди лагеря Сципиона, лежал город Уцита, сильно занятый Сципионом.
Оставив в лагере 2 прибывшие легиона, Цезарь со всеми остальными и конницей двинулся ночью, в величайшей тишине, левым флангом вперед, через Руспину и вдоль по холмам к северу от нее, до тех пор, пока шедшая в голове левофланговая конница не приблизилась к означенному выше Сципионову конному караулу. Здесь он остановил эту конницу, а пехоте приказал тотчас устраивать вдоль гребня холмов укрепленную линию.
Когда рассвело, лагерь Сципиона пришел в движение и Сципион построил свои войска в боевой порядок, но так, что конницу выдвинул вперед и с нею положил произвести первое нападение, вероятно, для того, чтобы напасть врасплох на армию Цезаря, утомленную ночным движением и работами по укреплению линии. Лабиен взял на себя повесть конницу, пехота же осталась позади на месте.
В это время Цезарь, не прекращая работ, приказал напасть на передовой конный караул, который и был легко сбит. Лабиен с головною конницею своею поспешил на помощь ему, причем отделился от остальной конницы. Между тем Цезарь расположил свою конницу в засаде за небольшим селением, в лощине между двумя холмами, там, где прежде стоял Сципионов конный караул, и противоположным ему. Как только Лабиен с конницей спустился в лощину и левым флангом проходил мимо селения, конница Цезаря ударила ему во фланг и в тыл, опрокинула его конницу и привела ее в расстройство, которое сообщилось и остальной коннице Сципиона, и вся она, а с нею и сам Лабиен, бросились назад к своей пехоте. Последняя, при виде этого, потеряла всякую охоту сражаться и поспешно отступила или, лучше сказать, бежала в свой лагерь.
Такого рода удачное начало наступательных действий Цезаря доставило последнему большие выгоды и нравственный перевес. Он достиг равнины и привел в страх и расстройство всю Сципионову армию. Затем он ввел свои войска в новый лагерь или укрепленную линию, которая вскоре была совершенно докончена, имела до 6 т. шагов длины и вполне прикрывала и обеспечивала сообщения с Руспиной и Лептой. Расположась в ней, он уже встал в угрожавшее армии Сципиона положение.
На другой день он вывел всю свою армию из укрепленной линии, в боевом порядке спустился на равнину и двинулся прямо к Уците, желая видеть, что предпримет Сципион после дела предыдущего дня, и овладеть, по возможности, Уцитой, к которой и приблизился на 1 т. шагов.
Сципион двинулся ему на встречу, имея конницу в 1-й линии, а пехоту за нею в 3 линии, почему и лишил себя выгоды охватить Цезаря с обоих флангов. Обе армии простояли так одна против другой, имея Уциту между собою, до самого вечера. Может быть, что Сципион не очень надеялся на свои войска, а Цезарь не признавал выгодными пройти мимо города, занятого неприятелем, и атаковать последнего войсками, которые были утомлены передвижениями и работами и в этот день еще ничего не ели. По захождении солнца обе армии отступили в свои лагеря.
В то же время Консидий был принужден отказаться от осады города Ахиллы и отступил очень неискусно и с уроном.
Три дня после выступления Цезаревой армии от Руспины (около 4 декабря по юлианскому календарю), ночью она много пострадала от сильной бури с градом. Это остановило на несколько дней и работы, и действия ее, а к этому присоединилось между тем другое, невыгодное для Цезаря обстоятельство, именно – прибытие к армии Сципиона Юбы с большим числом войск. Хотя вторжение Бокха в Нумидию и отвлекло часть сил Юбы, но у него было сверх того еще много войск, и он привел к Сципиону 3 легиона, 800 чел. тяжелой конницы, большое число иррегулярных легких, пеших и конных войск и 30 слонов. На другой день Сципион и Юба вышли из лагеря, но Цезарь остался в своем, помышляя не о бое, а о том, чтобы овладеть всеми холмами, которые окружали равнину. Этим он мог достигнуть многих выгод: 1) прогнать стоявшие на этих холмах неприятельские передовые конные войска, которые затрудняли ему добывание воды на равнине, 2) воспрепятствовать неприятелю охватить левый фланг его, Цезаря, при наступлении его на равнине, 3) проникнуть в край по другую сторону холмов и наконец 4) стеснить неприятеля в его лагере так, чтобы он не мог спокойно ни оставаться на месте, ни отступить. Этих целей Цезарь, по своим воззрениям, признал возможным достигнуть устройством новых укрепленных линий и укреплений и потому положил продолжить линию своих укреплений далее влево. Но тут был перерыв цепи холмов и между двумя из них находилась лощина, по другую сторону которой, на высоком холме, Сципион поставил сильный отряд пехоты и нумидийской конницы, а в лощине Лабиен устроил засаду для нападения на Цезаря в то время, когда он двинется для атаки холма. Но Цезарева конница открыла засаду, и войска, находившиеся в ней, начали отступать на вершину холма, сильно преследуемые Цезаревою конницей. Нумидийцы обратились в бегство, помешали своей пехоте защищаться и увлекли ее за собою. Цезарь двинул за своею конницею пехоту, которую усилил еще несколькими когортами из лагеря, устроил на занятом холме отдельное сомкнутое укрепление и поставил в него гарнизон.
Но Сципион владел еще Уцитой и, следовательно, равниной. Поэтому Цезарь положил подступить посредством двух продольных, укрепленных линий к Уците и осадить ее. И он снова прибегнул к тем громадным фортификационным работам, которые так часто производились в это время вообще и им, Цезарем, в особенности, во всех странах, где он ни вел войны. Сверх того, что это было в духе тогдашнего образа ведения войны, Цезарь в настоящем случае признавал это необходимым против превосходного в силах неприятеля, так, чтобы, стесняя его, и себя сколько можно более обеспечивать, словом, действовать наступательно-оборонительно, до благоприятного случая для перехода к решительному наступлению.
Вследствие того в следующую же ночь он устроил правую продольную укрепленную линию от подошвы холмов, вдоль которых была устроена 1-я поперечная линия его. К утру она была готова и в нее введены войска правого крыла армии. Сципион вышел из своего лагеря, но остановился по другую сторону Уциты. А в следующую затем ночь Цезарь устроил и левую продольную линию и утром ввел в нее левое свое крыло. Между тем ежедневно происходили с обеих сторон между конницей более или менее значительные стычки, в которых успех был почти всегда на стороне Цезаря. Конница его была хотя и малочисленнее, но гораздо лучше устроена, предводима и употребляема, нежели многочисленная конница Сципиона, которой ни он сам, ни Лабиен, ни частные начальники не умели употреблять как следовало. В одной важнейшей из этих стычек конница Сципиона сначала опрокинула было конницу Цезаря, но потом последняя, поддержанная пехотой, в свою очередь опрокинула и разбила конницу Сципиона и нанесла ей большой урон. После того Сципион сделался еще осторожнее, тем более что узнал о прибытии к Цезарю новых подкреплений.
То были 9-й и 10-й легионы, прибывшие из Сицилии в гавань Руспины. После высадки их Цезарь произвел им смотр и, в присутствии всех трибунов и центурионов армии, без суда разжаловал двух трибунов и трех центурионов 10-го легиона (прежде столь любимого им, но потом, в Риме, навлекшего на себя крайнее неудовольствие его за возмущение) и немедленно выслал разжалованных из армии и Африки. Этот пример строгости доказывает, какую власть римские полководцы имели еще в это время в республиканских армиях.
По присоединении к Цезарю 9-го и 10-го легионов силы обеих сторон уже почти сравнялись: у Сципиона было только более легких войск и одним легионом более, нежели у Цезаря; но последний ожидал еще двух легионов из Сицилии, а Юба, вследствие смут и беспорядков в Нумидии, отослал туда 6 когорт.
Между тем две продольные, параллельные, укрепленные линии Цезаря уже были доведены на расстояние полета стрелы до стен Уциты, замкнуты со стороны последней поперечною линией и заняты 5-ю легионами из большего лагеря. При этом достойно замечания и удивления, как Цезарь расположил свою армию на таком обширном пространстве, не подав, однако, Сципиону случая напасть на нее в каком-нибудь слабом пункте. Но это легко объясняется необыкновенными деятельностью, осторожностью и прозорливостью Цезаря и существовавшим тогда мнением о неодолимости сильных, хотя и обширных укреплений.
Сципион, с своей стороны, так же, как Цезарь, укреплял все пункты, которые признавал выгодными для себя вокруг своего лагеря. Впрочем, несмотря на производство фортификационных работ, обе армии ежедневно выходили из своих укреплений и строились одна против другой. Однажды Сципион построил свою армию даже в открытом поле, левым флангом к Уците, а правым – к холмам. Цезарь при виде этого построил и свою армию напротив Сципионовой, правым флангом к Уците, а левым – к холмам, не далее как на 300 шагов от фронта линии армии Сципиона. Только один неглубокий овраг разделял обе армии, и с обеих сторон все ожидали наконец решительного сражения, но оно снова не состоялось, потому что ни та, ни другая армия не была намерена первая перейти через овраг. Все ограничилось только стычкой левофланговой конницы Цезаря с нумидийцами, и не в пользу первой, после чего обе армии воротились в свои линии и продолжали укрепляться, а Цезарева сверх того и готовиться к осаде Уциты.
Вскоре Цезарь узнал, что Сципионов легат Вар с 50 судами явился на рейде Лепты, сжег многие суда и взял одно из самых больших военных. Это было очень важным для Цезаря известием, так как он, ежедневно ожидая прибытия двух легионов из Сицилии, для обеспечения его расположил одну эскадру, под начальством Аквилы, перед Гадруметом, а другую, под начальством Циспия, перед Тапсом, и потому полагал, что Вар разбил Аквилу. Дабы разъяснить это, он сам лично отправился к Лепте и узнал, что Вар прибыл от Утики к Гадрумету нарочно для того, чтобы преградить путь 2 легионам его, Цезаря, что эскадра Аквилы была отброшена бурей от Гадрумета и некоторые суда ее даже занесены к Лепте. Цезарь, нимало не медля, сел на одно из военных судов в Лепте и, приказав всем прочим, находившимся в ее гавани, следовать за ним, вышел в море, настигнул Вара, преследовавшего Аквилу, и отбил у него взятое им большое военное судно и еще одно из его судов. Вар спасся от него за ближайшим мысом, откуда вошел в гавань Гадрумета. Цезарь за противным ветром не мог последовать за ним и провел ночь на якоре у означенного выше мыса, а на следующее утро направился к Гадрумету, в гавани его сжег, без всякого препятствия со стороны Вара, все найденные там суда его и затем воротился в свой лагерь. Этими быстрыми решимостью и личными действиями на море Цезарь предотвратил большие беды для себя, именно истребление обеих эскадр своих при Гадрумете и Тапсе, и той, которая должна была привезти 2 легиона из Сицилии, и наконец большого транспорта, которого он ожидал оттуда же. А всего этого он, может быть, не достиг бы, если бы малейше промедлил или поручил исполнение другому.
Тем не менее положение его все еще было очень невыгодно тем, что зависело от подвозов подкреплений и запасов морем, на котором в это время года (зимой) были частые и сильные бури, а на сухом пути край, в котором так долго находилась его армия, был уже совершенно истощен и в продовольствии ощущался крайний недостаток. Это заставило его послать отряд войск для отыскания запасов зернового хлеба, которые туземные жители имели обыкновение сохранять в земляных ямах. Отряд этот успел найти и привезти в лагерь большое количество зернового хлеба. Лабиен, узнав об этом, поставил 2 легиона с конницей в засаду, дабы при следующем предприятии подобного рода напасть врасплох на Цезаревых фуражиров. Но Цезарь взял 3 лучшие легиона свои с конницей, повел их к Лабиеновой засаде, напал и разбил бывшие в ней войска.
Однако все это мало помогало крайней нужде в продовольствии, так что наконец Цезарю не оставалось уже ничего более, как переменить место расположения своей армии либо атаковать неприятеля. Последнее средство было пока еще довольно отважно и трудно, и потому Цезарь решился идти далее на юг к Тапсу, где надеялся найти край менее истощенный и города, хорошо расположенные к нему. Эти соображения превозмогли в его глазах упрек, которому он мог подвергнуться в том, что не довершил до конца своего предприятия, сопряженного с такими трудами, лишениями и пожертвованиями.
Движение Цезаря и Сципиона к Тапсу и действия их
В начале декабря 47 г. (по теперешнему календарю) в 3 часа утра армия Цезаря двинулась правым флангом и одною колонной через Руспину, берегом моря, на юг через Лепту, имея вправо цепь холмов, а с левой стороны между нею и морем все тяжести в одной колонне. В Руспине, Лепте и Ахилле, хорошо укрепленных, были оставлены сильные гарнизоны. Эскадры Аквилы при Гадрумете и Циспия при Тапсе были усилены и обеспечивали прибытие морем транспортов. Первый переход был только до Агара, лежавшего недалеко за Лептой, на равнине, в некотором расстоянии от прибрежных высот.
Сципион, узнав о движении Цезаря, озаботился менее о том, чтобы затруднить оное преследованием чрез своих нумидийцев, нежели о том только, чтобы постоянно сопровождать Цезаря с правой стороны по высотам, дабы не позволять ему проникать во внутренность края и добывать в нем продовольствие. Первый лагерь его был также близ Агара, на отдаленных от моря высотах, в трех особых отделениях, из которых то, в котором Сципион находился сам, лежало лишь в ½ мили (350 сажен) от Агара, а другие два недалеко от первого. Нумидийская конница должна была занять все выгодные пункты в окрестностях, близко наблюдать за неприятелем и преграждать ему все пути внутрь страны.
Несмотря на то, Цезарь произвел с сильным отрядом войск большую и удачную фуражировку и благополучно воротился в свой лагерь с большим транспортом разного рода продовольственных запасов, исключая зернового хлеба, которого собрано было недостаточно.
Вслед затем Цезарь совершил другое, столь смелое и даже отважное и едва вероятное предприятие, которое может быть объяснено и служить доказательством только крайнего недостатка его в продовольствии. С большим отрядом пехоты и почти всею своею конницею он произвел, в один день, настоящей партизанский набег, в виду превосходной числом неприятельской армии, находившейся в походном движении! Произошло это по следующему случаю.
Сципион приказал учредить около 1 мили (1 ½ версты) в тылу за своею армией, в городе Зета (Zeta), большой склад продовольственных запасов, для сбора которых из окрестностей отрядил туда 2 легиона. Цезарь, как только узнал об этом, тотчас положил завладеть городом Зетой и складом в нем. Для этого ему необходимо было пройти сквозь все расположение неприятельской армии, но это не устрашило и не остановило его. Он перенес свой лагерь с равнины на высоты и приказал привести его в такое сильное оборонительное положение, чтобы оставленные в нем войска могли отразить все нападения неприятеля, пока он сам будет действовать вне лагеря. Затем рано утром он выступил из него с означенными выше войсками, обошел кратчайшим путем неприятельский лагерь, двинулся прямо к городу Зета в тылу его и овладел и городом, и складами запасов в нем без сопротивления, так как 2 легиона Сципиона были рассеяны в окрестностях для сбора продовольствия. Не довольствуясь тем, он хотел напасть и на эти два легиона, но уже большая часть армии Сципиона шла к Зете. Несмотря на то, он оставил в этом городе гарнизон, хотя, по удалении его, последний долженствовал быть совершенно отрезан от него и предоставлен самому себе, на произвол судьбы. По приближении неприятеля Цезарь двинулся тем же путем обратно и успел благополучно, без боя, пройти через равнину, на которой находился город Зета. Но когда он дошел до гористой и пересеченной, местности, то был со всех сторон атакован Лабиеном с многочисленною нумидийскою конницей, легкою пехотой, стрелками и пращниками, которые были чрезвычайно ловки и храбры. Лабиен принял при этом образ действий нумидийской конницы: как только легионерная пехота Цезаря, атакуемая со всех сторон и поражаемая градом стрел и камней, двигалась беглым шагом против атаковавших, они немедленно и быстро обращались назад врассыпную, но снова возвращались в атаку, коль скоро легионеры продолжали свое движение. Конницу же Цезаря, на измученных лошадях, поражаемых и убиваемых стрелами, наконец необходимо было даже совершенно вывести из боя и послать вперед. Таким образом обратное движение Цезаря по гористой местности продолжалось с большими трудом, медленностью и уроном до самого вечера, в строе большого, продолговатого четырехугольника (agmen quadratum), внутри которого находились все взятые в Зете запасы. В таком порядке Цезарь к ночи успел, наконец, хотя и с большим трудом, но благополучно воротиться в свой лагерь.
Этот случай показал очевидную разницу между Цезарем и Сципионом. Предприятие первого было действительно чрезвычайно отважно и даже может быть оправдано только благополучным исходом его и тем, что Цезарь решился отважиться на него, имея против себя такого полководца, как Сципион. Последний же доказал, что он не был способен ни оценить своего положения, ни сохранять постоянно в виду главную цель своих действий, ни принимать немедленно соответствовавшие ей решительные меры. Гишар говорит, что у Сципиона недостало присутствия духа и что он принял избранные им меры с излишнею поспешностью. Он был извещен о предприятии Цезаря достаточно своевременно, был сильнее Цезаря, мог совершенно отрезать ему отступление и имел превосходный случай атаковать его, с значительною частью его армии, обремененною транспортом, на походе и притом в гористой и невыгодной для движения и действий местности. Вместо того он не только упустил этот столь благоприятный для него случай разбить Цезаря, но и предоставил преследование его Лабиену с легкими войсками, сам же с легионами двинулся на помощь двум легионам своим в Зете. Оправдать это ничем невозможно, объяснить же можно разве только тем, что он неожиданностью случая был приведен в недоумение и заблуждение и вместо главной цели избрал второстепенную – словом, доказал свою неспособность, хотя и имел большую военную опытность. Но и Лабиен также в этом случае не доказал особенного искусства в соображении и в советах своих Сципиону, и без преувеличения можно было бы сказать, что счастье Цезаря совершенно ослепило этих двух противников последнего. Трудное отступление Цезаря показало ему, что против такого образа действий неприятеля, как употребленный войсками Лабиена, эволюции легионерной пехоты и способ употребления ею своего оружия не всегда достигали своей цели. Поэтому он произвел в них некоторые изменения и сам упражнял в них свои войска и их частных начальников. А как у Сципиона и Юбы были слоны, то и он также приказал доставить себе нескольких из Италии и почти ежедневно упражнял свои войска в действиях с ними и против них, особенно стараясь приучить к тому свою конницу и лошадей ее.
Между тем, так как армия его возросла уже до числа 12 легионов, продовольствование же ее, в соразмерности с тем, стало еще труднее и для добывания его необходимо было ежедневно иметь стычки и часто производить большие фуражировки, то он тем сильнее желал скорейшего решения войны боем. С этою целью он подступил со всею армиею к самому лагерю Сципиона (21 марта доюлианского или 12 января юлианского календаря, 46 года). Но Сципион не заблагорассудил выйти из своего лагеря и принять бой, а Цезарь не считал возможным атаковать его лагерь. Это повторялось несколько дней, и наконец Цезарь, наскучив такого рода войною, нуждаясь в продовольствии и воде, положил непременно довести дело до решительного сражения и для того осадить город Тапс, находившаяся в расстоянии около 3 миль (4 верст слишком) от его лагеря. Тапс был чрезвычайно важный пункт для Сципиона, который учредил в нем склад оружия, под защитой сильного гарнизона, а в гавани его имел большое число судов, блокировавших флот Цезаря, расположенный между Лептой и Тапсом. Осада последнего представляла однако двоякого рода затруднение: во-первых, в отношении к продовольствованию армии, потому что неимение складов запасов не позволяло долго оставаться на месте, и во-вторых, то, что вблизи Тапса находились города Сарсура и Тиздра, занятые сильными гарнизонами и в изобилии снабженные продовольствием. Сообразив все это и полагаясь на свое счастье, Цезарь решился сначала овладеть Сарсурой, лежавшей в 3 милях к западу от Тапса.
Вследствие того 4 апреля (14 января по юлианскому календарю) на рассвете он двинулся с большею частью своей армии из лагеря при Агаре, вдоль высот с правой стороны, к Сарсуре. Сципион последовал за ним, с лучшими своими войсками, по другую сторону высот, поручив Лабиену с легкими войсками задерживать Цезаря. Но последний принял меры против этого, составив задний отряд (арьергард) из разных родов войск и дозволив множеству купцов и маркитантов с своими повозками следовать за армией. Нумидийцы прежде всего бросились на эти повозки и разграбили их, но затем были так жестоко отбиты войсками заднего отряда, что уже не отваживались более нападать. Прибыв к Сарсуре, Цезарь приказал немедленно атаковать этот город и сразу взял его приступом, в виду Сципиона, который, не отваживаясь вступить в бой, отступил на близлежавший высоты и расположился на них лагерем.
Затем Цезарь хотел овладеть и Тиздрой, но взять его ни приступом, ни осадой было невозможно, потому что Консидий, начальствовавший в этом городе, привел его в очень сильное оборонительное положение. Зато вместо Тиздры, Цезарь овладел без боя другим городом Табеной (Thabena), лежавшим к югу от Тапса. Жители его вырезали находившийся в нем гарнизон Юбы и передали город Цезарю, которой, по просьбе их и для охраны найденных в городе запасов продовольствия, поставил в него 1 когорту с отрядом стрелков и метательными орудиями.
В это время к нему прибыли морем большой транспорт с продовольствием, 4 т. чел. выздоровевших воинов и 1 т. стрелков, что поставило его в возможность приступить к осаде Тапса, дабы тем принудить наконец Сципиона к решительному сражению. Однако, как ни важным казалось ему это средство, он все-таки желал прежде испытать другое, прямейшее и скорейшее, именно выманить Сципиона в открытое поле и тут принудить его к бою. С этою целью он произвел со всею армиею движение в 2 мили с лишком (3 версты), в обход Сципиона, к выгодной для боя местности близ города Тегеи (Tegea), занятого гарнизоном Сципиона. Последний вышел из своего лагеря, но расположился в такой крепкой позиции, что Цезарь не признал удобным атаковать его на ней. Именно – левый фланг Сципиона примыкал к Тегее, а впереди него, также примыкая левыми флангами к этому городу, стояли два сильные отряда конницы, поддерживаемые сзади всею левофланговою конницею. Однако Цезарь подступил ближе и, чтобы завязать бой, приказал атаковать передовую конницу Сципиона. Во время боя с нею, часть стоявшей позади нее, левофланговой конницы Сципиона была двинута в обход правого фланга Цезаря. Вследствие того с обеих сторон в бой стали постепенно быть вводимы подкрепления, и наконец Цезарь лично поспешил, со всею своею правофлангового конницею, на поддержание своих сражавшихся войск. Таким образом бой на правом фланге Цезаря и на левом Сципиона разгорался все более и более и с успехом для Цезаря, потому что конница Сципиона была отражена с большим уроном. Казалось бы, что в эту решительную минуту Сципиону следовало бы сильнее поддержать войска свои, находившиеся, в бою; но он остался в бездействии, а Цезарь, признавая невыгодным для себя атаковать его в его позиции, прекратил бой и отвел свою армию обратно в ее лагерь.
Разбирая эти действия и побуждения Сципиона и Цезаря, можно прийти к заключению, что первый хотел ограничиться чистою обороной крепкой позиции своей, не выходя из нее и не вдаваясь в общий бой, Цезарь же, напротив, хотел выманить его из этой позиции и вовлечь в общий бой на равнине, но, видя, что это не удалось, признал невыгодным для себя атаковать Сципиона в его позиции и предпочел прервать бой и отступить, при всем доверии к своему счастью зная по опыту, что не всегда можно было насильно испытывать его и предвидеть, до чего оно доведет.
Обложение и осада Цезарем Тапса; сражение при Тапсе и конец войны
Не успев принудить Сципиона к общему бою в открытом поле, Цезарь немедленно делал все распоряжения к осаде Тапса. На другой же день, 26 февраля, {а по мнению Наполеона I – 4 апреля доюлианского календаря или 14 января юлианского} в 3 ч. утра, он двинулся со всею своею армией к Тапсу, находившемуся в 3 милях (4 верстах слишком) к югу от Агара, на низменной приморской косе, и имевшему весьма хорошую гавань. В расстоянии около 2 ½ миль (3 ½ верст) к западу от него лежало соляное озеро, между восточною оконечностью которого и морем было около 1500 шагов (около 1 версты) расстояния. Цезарь, приблизясь к Тапсу, немедленно занял все выгодные пункты в окрестностях его и приказал устраивать укрепленный лагерь для своей армии – к западу от Тапса контрвалационную и циркумавалационную линии – против него, между лагерем и морем, и отдельное сомкнутое укрепление (форт – между озером и морем, дабы преградить Сципиону подступ к Тапсу с этой стороны).
Важность Тапса для Сципиона побудила его идти на помощь, этому городу, и, после долгих совещаний в собранном им военном совете, решено было последовать за Цезарем вдоль по нагорным высотам. Приблизясь к Тапсу, Сципион расположился в расстоянии 3/4 мили (1 версты слишком) от него в двух лагерях, из которых в одном он сам с своею армией, а в другом – Юба с своими войсками. После новых совещаний в военном совете положено было переменить расположение армии так, чтобы фланговым движением влево занять новый лагерь между соляным озером и морем, войти в сообщение с Тапсом, прервать сообщение Цезаря с Лептой, лагерь же Юбы оставить на прежнем месте. Вследствие того Сципион и двинулся с армией влево, но был крайне изумлен, встретив между соляным озером и морем сомкнутое укрепление, устроенное Цезарем и преградившее ему, Сципиону, путь. Это неожиданное обстоятельство привело его в такое недоумение, что он не знал, что ему делать, и, не идя ни вперед, ни назад, остановился на том месте, где стоял, до вечера, и тогда только отступил, дал войскам несколько часов отдыха и на следующее утро начал укреплять лагерь в 1000 шагах от моря и около 1500 шагов от лагеря, линий и укрепления Цезаря.
Цезарь, видя это, признал невозможным допустить Сципиона укрепиться в таком близком расстоянии от Тапса и осадных линий против него и положил атаковать Сципиона, прежде нежели он успел бы укрепиться, хотя и предпочел бы отложить бой до взятия Тапса. Вследствие того, оставив 2 легиона для занятия своих укрепленных линий, со всеми остальными войсками он немедленно вышел из своего лагеря и построил их впереди его в 3 линии, 10-й и 2-й легионы – на правом фланге, 8-й и 9-й – на левом, остальные 5 – в середине, легкую пехоту – между отделений конницы и поставил на флангах 2 особенные отряда, каждый из 5 отборных когорт и большого числа стрелков, для действий исключительно против слонов. Части своих судов, стоявших в гавани Тапса, он приказал плыть к югу как можно ближе к берегу моря и по данному сигналу с громким криком высадить несколько войск в тылу неприятеля.
Между тем 3-я линия армии Сципиона укрепляла лагерь, а 1-я и 2-я прикрывали ее, имея на флангах 64 слона с башнями и за ними легкую пехоту; нумидийская конница стояла на левом фланге, а вся остальная, с легкою пехотой между отделениями ее – на правом. Когда армия Цезаря, выйдя из лагеря и построясь, как сказано, двинулась вперед, Сципион впал в беспокойство и сомнение касательно порядка построения своей армии к бою и приказал некоторым войскам из 2-й и 3-й линий отступить и построиться позади, а другим выдвинуться вперед и стать спереди. Эти несвоевременные передвижения, в самую решительную минуту, произвели невыгодное впечатление на армию Сципиона и смущение в ней. Это замечено было Цезарем и всею армией его, и высшие военачальники и все окружавшие его убедительно просили его немедленно подать сигнал к атаке, дабы воспользоваться видимым беспорядком в неприятельской армии. Но он медлил поданием сигнала, говоря, что «такого рода атака не нравится ему», и даже старался умерить их рвение, как вдруг на крайнем правом фланге раздался одинокий трубный сигнал к атаке… Стоявший там 10-й легион заставил трубача своего подать сигнал, который тотчас же был повторен во всей армии – и она немедленно двинулась вперед, несмотря на все усилия частных начальников удержать войска до подания сигнала самим Цезарем. Тогда уже последний, видя невозможность остановить порыв своих войск, сел на коня, подал свой сигнал и с боевым отзывом «счастье» повел легионы свои вперед.
Бой открыли два особенных отряда, назначенных для атаки слонов, и осыпали их градом стрел и каменьев. Приведенные этим в ярость, слоны на левом фланге армии Сципиона обратились назад, смяли собственную пехоту и бросились к своему лагерю, загородив входы в него. Нумидийская конница на том же фланге, устрашенная этим неожиданным обстоятельством, обратилась в бегство и тем раскрыла левый фланг своей армии, приведенный в расстройство и беспорядок. Правая фланговая конница, а затем и пехота в центре армии Сципиона при виде этого пришли в смятение и стали отступать к своему лагерю, сначала еще в порядке и с боем. Но когда высшие военачальники Сципиона, страшась попасть в руки Цезаря и заботясь только о собственной безопасности своей, обратились в бегство, тогда уже вся армии Сципиона пришла в страх, расстройство и беспорядок, предалась бегству к своему лагерю и, преследуемая по пятам, понесла огромный урон. Лагерь был еще недокончен и неукреплен и был без труда взят Цезаревыми войсками. Те, которые хотели защищаться в нем, были все перебиты, а остальные бросились бежать в лагерь, который занимали накануне. Но, как при них не нашлось никого из начальников, то, полагая, что последние направились в отдельный лагерь Юбы, они бросились бежать к нему, но нашли его уже занятым войсками Цезаря и в ужасе, не видя нигде спасения, собрались на ближайшей высоте. Вскоре, окруженные на ней войсками Цезаря, они бросили оружие и просили пощады. Но войска Цезаря были до того раздражены и ожесточены, что, несмотря на приказания Цезаря щадить своих соотечественников и товарищей по оружию и невзирая на все усилия частных начальников своих к удержанию их, не дали пощады никому и перебили всех до одного. И этим не ограничилось еще кровопролитие: побежденные, рассеявшиеся всюду, нигде не могли найти спасения и везде были преследуемы и истребляемы. Тщетны были все усилия самого Цезаря удержать свои войска, и он не мог даже защитить многих римских граждан, находившихся при нем и против которых войска были сильно раздражены, подозревая их в приверженности к Помпеевой партии. 10 т. чел. убитых остались на поле сражения, остальные были убиты в преследовании, и лишь немногие успели спастись. Лабиен, Афраний, Петрей и другие военачальники Сципионовой армии бежали одни из первых и старались, но не успели спастись ни сухим путем, ни морем и были убиты. Сципиону удалось пробраться к берегу моря, и он с несколькими судами направился к берегам Испании, но, встреченный и атакованный судами Цезаря близ мыса Меркурия (ныне Бон), погиб в бою.
Урон Цезаря простирался только до 50 чел. убитых и небольшого числа раненых. Во время сражения гарнизон Тапса произвел высадку, но был отражен с уроном. На другой день Цезарь и отступил к Тапсу, имея в главе армии, в виде победных трофеев, всех 64 слонов, взятых в сражении, и потребовал сдачи Тапса. Но, не успев уговорить начальника гарнизона к сдаче города, он оставил против него, для продолжения осады, 3 легиона под начальством проконсула Ребила, легата Домиция с двумя легионами послал взять город Тиздру, а сам с остальными войсками двинулся сначала к Гадрумету, который взял и захватил в нем всю казну Сципиона, а потом к Утике. Здесь, между тем, Катон тщетно старался склонить жителей к обороне: они были расположены в пользу Цезаря, и Катон успел выговорить от них только то, чтоб они позволили приверженцам Помпеевой партии отправиться в Испанию, и затем сам лишил себя жизни.
Юба, в сопровождении нескольких беглецов, не был впущен жителями столицы своей, Заморы, где находились семейство и сокровища его, удалился в свой загородный дворец и там также сам лишил себя жизни.
Цезарь, торжественно вступив в Утику, на другой день получил известие о сдаче Тапса, а на третий день отправился в Замору. Обратив владения Юбы, Нумидию, в римскую провинцию, он воротился в Утику, наложил на многие города контрибуции, устроил управление Африки и 10 марта (по мнению Наполеона I – 13 июня доюлианского или 23 марта юлианского календаря) отправился из Утики морем в Каралис (Caralis, н. Cagliari) на о. Сардиний, а оттуда в Рим, куда и прибыл в начале июля (в апреле юл. календ.), после 6 месяцев отсутствия и 4 ½ месяцев войны в Африке.
Замечания
Африканская война, начатая слишком поздно и веденная несвоевременно, при неблагоприятных обстоятельствах, была поэтому одною из самых трудных для Цезаря, и нужно было все превосходство его военных дарований, для того чтобы он вышел из нее победителем. Это очень верно объясняет Наполеон I в замечаниях своих об Александрийской войне. «Эта несчастная (как он справедливо называет ее) война дала 9 месяцев отсрочки партии Помпея, восстановила ее надежды и поставила ее в состояние выдержать еще несколько походов, что заставило Цезаря в следующем году совершить поход в Африке, а два года спустя – еще один в Испании. Этих двух походов, в которых ему потребны были его гений и его счастье, чтобы выйти из них победителем, не было бы, если бы после сражения при Фарсале он тотчас отправился на берега Африки и предупредил на них Катона и Сципиона, или, если уже, направляясь, как он это сделал, к Александрии, приказал бы следовать за собою 4 или 5 легионам, для перевозки которых имел достаточно судов. А если бы и не так, он мог бы без невыгоды для себя удовольствоваться видимою покорностью Птолемея и отсрочить на один год отмщение ему». Это совершенно верно и было главною причиною и несвоевременности, и трудности Африканской войны. Но не одна несчастная Александрийская война замедлила Африканскую, но и весь ряд войн и походов Цезаря со времени занятия им Италии. Противник его Помпей имел тогда главные свои силы в Греции и на востоке, а части сил – в Испании и Африке. Без сомнения, в воле Цезаря было обратиться сначала или в Грецию, или в Испанию, или в Африку.
По своим соображениям он обратился прежде всего в Испанию, хотя, казалось бы, лучше и прямее к цели следовало бы ему обратиться против Помпея в Грецию, и притом сухим путем, а не морем, какого мнения был и Наполеон I. Но действия в Испании, осада Массилии, дела в Риме и Италии и недостаток флота задержали его до конца 49 г., и он переправился морем в Эпир лишь с частью своей армии и, до соединения своего с Антонием и остальною частью своей армии, принужден был действовать наступательно-оборонительно против превосходных сил Помпея, в неблагоприятных для себя обстоятельствах, доколе движением в Фессалию и победой при Фарсале не успел наконец одолеть Помпея. Но все это снова задержало его на три четверти года, а потому он, преследуя Помпея с частью своих сил, очутился в Александрии, среди восставших против него в превосходных силах египтян, лишь с 5 т. войск и 10 военными судами, и против воли и ожидания был вовлечен в трудную и продолжительную войну, в которой снова принужден был действовать наступательно-оборонительно, доколе прибытие к нему подкреплении не позволило ему решить эту войну наступательными действиями и победой над Птолемеем, а затем 2 месяца, недостойным его образом, в бездействии проведенные в Александрии, поход из Египта чрез Сирию в Малую Азию против Фарнака, следование после того в Рим, устройство дел в нем снова задержали его от нанесения последнего удара Помпеевой партии в Африке, т. е. там, где его следовало бы нанести тотчас после сражения при Фарсале. А там-то именно, в течение 1 ¼ года от этого сражения до высадки Цезаря в Африке, партия Помпея успела усилиться и утвердиться точно так же, как перед тем Помпей в Греции, и, чтобы побороть ее, подлинно Цезарю потребны были и соразмерные с нею силы, и особенно все его искусство. А этого не было бы, если бы, по мнению Наполеона I, приведенному выше, Цезарь, победив Помпеевых легатов в Испании, а потом самого Помпея в Греции, тотчас отправился Африку и, легко победив в ней только одного Помпеева легата Вара, тремя годами ранее решил войну в свою пользу.
К чему же отнести то, что произошла совсем иное? К особенному ли стечению обстоятельств, т. е. к слепому случаю? Или к ошибкам Цезаря? Или к его искусству? Или наконец к его счастью? Но участия слепого случая в действиях такого великого полководца, как Цезарь, допустить невозможно; искусство и особенно счастье его были несомненны; но нельзя не уделить в этом и некоторой доли ошибок с его стороны, ибо, хотя он был и великий человек, но все-таки человек и, как человек, не мог быть и не был изъят от человеческой слабости творить ошибки. Он сам в своих записках и отчасти его безусловные восхвалители из числа его комментаторов либо умалчивают о его ошибках, хотя и, видимо, сознают их, либо всячески извиняют и оправдывают их. Но некоторые из его комментаторов, и в главе их Наполеон I, а также Гишар и нек. др., не скрывают, не извиняют и не оправдывают его вольных и невольных ошибок. И, в смысле исторической истины, справедливым кажется держаться благоразумной середины и, выставляя все действительно искусное, не скрывать и ощибочного. А в Африканской войне встречается и то, и другое едва ли не более, чем в предшествовавших войнах и походах Цезаря.
О первой и главной ошипбке его – той, что он после сражения при Фарсале не отправился тотчас в Африку – уже было говорено выше. По возвращении его из Малой Азии в Рим, в начале осени 47 г. он пробудился наконец при шуме опасности (César se réveilla au bruit du danger) – чрезвычайно верно и метко говорит Наполеон I, следовательно – пробудился от усыпления: иначе назвать этого нельзя. И снова, хотя и поздно, закипела его деятельность, как бы в вознаграждение утраченного времени, но закипела уже слишком сильно и не довольно благоразумно-осторожно. Явная необходимость и крайнее нетерпение как можно скорее явиться и победить в Африке, может быть, так, как он победил Фарнака (т. е. прийти, увидеть и победить), снова повела его к тому же, что он уже испытал с такою невыгодою для себя на море и в Эпире против Помпея в 49–48 гг. Лишь с 6 легионами и 2 тыс. чел., конницы, т. е. лишь с частью своих сил, на флоте относительно слабейшем Сципионова, отправился он от Лилибея в Сицилии к берегам Африки – в самое бурное, осеннее время года, когда и сам знал, и все ему говорили, что плавание было опасно. И на этот раз счастье его, как бы в наказание его, отвернулось от него: буря рассеяла его флот – и он едва с 4 т. чел. войск на нескольких судах высадился близ Руспины. И благо еще было ему, что тут находилась только слабая часть сил Сципиона, и та под начальством Консидия, который, вместо того чтобы сразу подавить Цезаря, сам заперся и укрепился в Гадрумете. Но, при первой тревоге, Сципион уже начал собирать свою превосходную числом армию и направил ее к Руспине, выслав вперед половину ее с Лабиеном – заклятым врагом Цезаря.
Но прежде следует еще сказать несколько слов о переправе Цезаря в Африку. Гишар упрекает его в том, что он не выждал сосредоточения всех своих военных сил, сухопутных и морских, и не отправился со всеми ими разом. Этим он переждал бы самого бурного на море времени и имел бы при высадке все свои силы с собою. После потери 1 ¼ года времени лучше было бы потерять еще 1 или даже 2 месяца и явиться в Африке со всеми силами, нежели, поспешив, 4 месяца быть в ней почти постоянно слабее Сципиона. Но генерал Лоссау восстает против этого, говоря, что это было невозможно и потребовало бы слишком много времени. Из этих двух мнений скорее можно согласиться, однако, с мнением Гишара.
Гирций Панза, составитель книги комментариев Цезаря об Африканской войне, говорит, будто Цезарь не назначил своему флоту сборного места на берегах Африки, потому что не знал, какой пункт на них назначить, который был бы свободен от неприятельского флота. Но Наполеон I возражает, что это мнение такого неспособного описателя действий Цезаря, как Гирций Панза, есть нелепость, не заслуживающая опровержения. «Сципион, – говорил он, – был в Утике и владел всеми северными берегами Африки до владений Юбы, а Цезарь назначил армии и флоту сборное место к югу от мыса Меркурия (ныне мыс Бон, Bon) до большого Сырта, где весь морской берег был свободен от неприятельских войск, а неприятельским эскадрам невозможно было в эту пору года крейсировать тут. Но флот Цезаря был рассеян бурей и разбросан ею к северу от мыса Меркурия и собрался только позже и постепенно».
Высадка Цезаря, как и переправа его, была действием необыкновенно смелым и даже отважным и не имела бы, может быть, успеха, если бы против Цезаря был в этом месте не Консидий, а Лабиен. Но смелость и отважность Цезаря были соединены с благоразумными прозорливостью и осторожностью не только при высадке, но и во все время пребывания ври Руспине, до боя с Лабиеном, при отступлении от Зеты. {Лоссау.}
Тем не менее положение Цезаря в течение целого месяца после высадки было очень трудное и критическое, и он был обязан своим спасением только искусственным укреплениям и бессилию нападательного оружия для взятия укреплений открытою силой. Четыре дня после высадки, имея еще очень мало войск (менее 4 т.), он, несмотря на то, поставил гарнизоны в единственные два города (Руспину и Лепту), которые имел на этом берегу, и, чтоб уклониться от Лабиена, вышел со своими когортами в море, для отыскания своего флота, большая часть которого, однако, присоединилась к нему в это самое время. {Наполеон I.}
В бою с Лабиеном, несколько времени спустя, он, очевидно, имел неудачу, несмотря на утверждение противного Гирцием Панзой. Лабиен употребил при этом образ действий парфян против Красса, не с белым, но с метательным оружием, сильное действие которым, искусными в нем, ловкими, проворными и храбрыми иррегулярными пехотой и конницей, всегда имело выгоду и успех против регулярных войск, сражавшихся в сомкнутом строе. {Наполеон I.}
Меры Цезаря выманить неприятеля с горы на равнину и его предприятие против Уциты были, очевидно и понятно, весьма искусны. Не совсем понятны для нас только частые, почти беспрестанные, громадные фортификационные работы Цезаря, тем более что в невыгодах, как и в выгодах их он приобрел уже достаточную опытность в Испании и Греции. Морская же экспедиция его из Лепты в Гадрумет (о которой выше говорит Наполеон I), напротив, так оригинальна своим характером, что заслуживает обращения на себя особенного внимания.
Все остальные затем действия Цезаря, до самого сражения при Тапсе, являют в нем, Цезаре, полководца с сильной волей и опытного, а экспедиция к Зете, кроме того, столько дерзкой отважности, что подобной не встречается ни прежде, ни после в действиях Цезаря, и даже новейшая военная история едва ли может представить подобные примеры со стороны партизанских отрядов, а не то чтобы целых армий. {Лоссау.}
По сосредоточении армии Цезаря до числа 12 легионов он слишком долго медлил вступить в сражение, как будто не доверяя своему счастью. Он выводил невыгодные для себя предвещания из нескольких трудных столкновений с неприятелем, в которые был вовлечен. Но это не могло относиться к общему сражению, потому что легионы Сципиона и Юбы, в решительном бою, слишком уступали легионам Цезаря, для того чтобы противостоять им. {Наполеон I.}
Вообще должно сказать, что действия Цезаря в Африке представляют некоторые черты и различия, и сходства с действиями его в Испании и Греции, т. е. в междоусобной войне римских войск против римских. И в Африке, как в Испании и Греции, он стремился одолевать противников не решительными действиями с целью боя, но преимущественно маневрированием на флангах и сообщениях их с целью либо завладеть складами запасов их, либо лишить их возможности добывать продовольствие, либо преимущественно заставить их из гористой, пересеченной местности выйти на равнины или произвести какое-нибудь ошибочное движение и, пользуясь тем, напасть на них и разбить их. Эта последняя цель Цезаря, с одной стороны, кажется несомненною, потому что иначе и войны решить было нельзя, но, с другой стороны, очевидно являет какое-то недоверие, сомнение или нежелание и вследствие того колебание. Это явственнее всего усматривается в самый решительный момент всей войны – перед началом сражения при Тапсе. Обе армии уже были построены одна против другой, Цезарь уже принял все меры для вернейшего одоления противника, обошел и ободрил свои войска речью – и медлил подать сигнал к атаке, несмотря на просьбы и убеждения своих военачальников и на нетерпение, даже неудовольствие своих войск, говоря, что такого рода атака (т. е. против неприятеля, видимо находившегося в смятении и расстройстве) не нравилась ему. Как объяснить это желание боя и колебание перед самым началом его? Из кратких слов Гирция Панзы о том такого объяснения извлечь нельзя, да и нужно еще знать, можно ли иметь полное доверие к ним. Во всяком случае факт колебания Цезаря, сигнал к атаке, самовольно поданный именно знаменитым 10-м легионом на крайнем правом фланге, атака вследствие того помимо воли Цезаря, крайнее раздражение и ожесточение войск его, не дававших побежденным пощады, и решение продолжительной, трудной и утомительной войны одним жестоким ударом и истреблением почти всей неприятельской армии заслуживают особенного внимания. Кажется, будто Цезарь и хотел, и не хотел решительного сражения и поражения армии Сципиона, но они произошли помимо его воли, весьма естественным и понятным порывом его войск, которым до крайности наскучила такого рода война. Так или иначе, победа при Тапсе была искусно подготовлена Цезарем, но одержана его армией, без особенного с его стороны участия.
В отношении к частым и громадным фортификационным работам Цезаря в этой войне нельзя не заметить, что, хотя такого рода работы были в общем употреблении и, так сказать, во вкусе или моде того времени, однако они изобличают как будто некоторое особенное пристрастие к ним Цезаря. Из приведенного выше описания такого рода работ можно судить, сколько времени и труда они стоили, и, несмотря на то, едва только одни из них бывали кончены, как тотчас же начинались другие подобные или и еще значительнейшие, независимо от частой перемены мест расположения укрепленных лагерей.
Поэтому нельзя не согласиться с генералом Лоссау, что такого рода работы для нас, в наше время, служат проблемой или загадкой.
Наконец, что касается действий Сципиона и всех его сподвижников и пособников, с Лабиеном во главе, следует сказать, что они нималейше не умели воспользоваться ни своим превосходством в силах на сухом пути и море, ни в своем относительном положении в Африке, первоначальными слабостью сил Цезаря и трудным, даже опасным положением его на краю моря. И хотя они не раз наносили ему частные поражения и чувствительный вред, но никак не могли одолеть его ни тем, ни другим способом, действовали большею частью очень ошибочно и неискусно, боязливо и без энергии, хотя все имели более или менее продолжительную военную и боевую опытность. Крайнее же малодушие их, бегство и жалкая смерть их после поражения при Тапсе довершают картину неспособности и ничтожности их перед таким человеком и полководцем, как Цезарь. Счастье его и тут, как в Италии, Испании, Греции, Александрии и Малой Азии, поставило его лицом к лицу с противниками, стоявшими неизмеримо ниже его дарованиями и искусством и, однако, причинившими ему немало труда в одолении их – отчасти вследствие собственных его ошибок. Но, в общем результате, каковы бы ни были и противники его, и ошибки их и его, и счастье его, тем не менее он и в Африканской войне является великим полководцем, и война его в Африке была и будет одною из замечательнейших войн его и вообще в древности.
Цезарь в Риме (46 г.)
Возвращение свое из Африки в Рим (в июне 46 г. по старому календарю или в конце марта по юлианскому) Цезарь торжествовал четырехдневным большим триумфом над четырьмя чужими странами: Галлией, Египтом, Понтом и Нумидией. В эти четыре дня триумфа он устроил для народа великолепные игры в цирке, которые послужили началом дорогих народных игр последующих времен империи: между прочим, для увеселения народа в цирке были спущены 400 львов и 50 слонов. На следующий 45 год Цезарь был избран в консулы и на 10 лет – в диктаторы. Сохраняя последнее звание за собою, консульское он принимал только для того, чтобы передавать его другому, кого хотел обязать тем, хотя оно уже не имело иного значения, кроме того, что доставляло облеченному им титул и права консульской особы. Впрочем, Цезарь недолго наслаждался спокойствием в Риме: уже четыре месяца после возвращения своего из Африки (следовательно, в октябре или августе) он принужден был отправиться в Испанию, где сыновья Помпея, Гней и Секст, с остатками Помпеевой партии собирали большие силы.
IV. Испанская война (46–45 гг. до Р.Х.)
Разделение Испании и положение дел в ней в 48, 47 и 46 годах
Греки называли Испанию Иберией, а также и Эсперией, потому что она, в отношении к ним, лежала на западе. Карфагеняне проникли в Испанию чрез Гадес (ныне Cadix), Малаку (ныне Malaga) и построенный ими впоследствии Новый Карфаген (ныне Cartagena). Римляне разделяли Испанию на Бэтическую (Южную}, Лузитанскую (Западную) и Тарраконскую (Северную). В первой (ныне Эстрамадура, Андалузия, Гренада и Малага) считалось до 200 городов. Вторая (ныне Португаллия) лежала между pp. Анасом (ныне Guadiana) и Дурием (ныне Duro). Третья (ныне Мурсия, Валенсия, Каталония, Аррогония, Наварра, Астурия, часть старой Кастилии, Леон и Галиция) занимала остальную часть Испании.
Цезарь, покорив Испанию в 49 г., оставил в ней, в звании пропретора, Кассия Лонгина. Последний, человек корыстолюбивый, уже употребивший во зло звания квестора (казначея и интенданта), которым облечен был перед тем в Испании, восстановил против себя испанцев. Они в соглашении с частью войск составили заговор против него и ранили его двумя ударами кинжалов. Но он остался жив, собрал часть войск и казнил заговорщиков. Мавританский царь Бохуд переправился из Мавритании в Испанию, а Лепид, начальствовавший именем Цезаря в Тарраконской Испании, перешел с 36 когортами через горы в Бэтику – оба на помощь Кассию. С другой стороны квестор Марцелл стал в главе враждебной Кассию партии и привлек ее на сторону Цезаря. Последний, после сражения при Фарсале, послал легата своего Требония, в звании проконсула, в Испанию, дабы восстановить в ней порядок. Кассий сел на суда и направился вдоль берегов Испании к северу, но в устье Ибера потерпел крушение и погиб с награбленными им сокровищами. Но несколько месяцев спустя старший сын Помпея Гней прибыл в Испанию и изгнал из нее Требония. а после сражения при Тапсе брат его Секст, Лабиен, Вар и все остальные, оставшееся в живых, приверженцы Помпея, с остатками разбитой в Африке армии, присоединились к Гнею Помпею в Испании. Вскоре у них образовалась в Южной, Бэтической Испании сильная армия в 13 легионов, под главным начальством Гнея Помпея, молодого человека, очень смелого и предприимчивого и не без военных дарований. Впрочем, из 13 легионов его только 4 были составлены из старых и опытных войск и частных начальников их. В составе армии было много легкой пехоты и конницы. Гнею Помпею и его сподвижникам представлялась выгодная возможность вести и протянуть оборонительную войну в очень гористой и пересеченной горами и реками Бэтической Испании, изобиловавшей и городами, и крепкими естественными позициями, и средствами продовольствования и содержания армии. Кроме того большая часть городов в ней лежала на труднодоступных горах или высотах, и многие крепкие пункты, также на горах или высотах, были укреплены отдельными, сомкнутыми укреплениями, с высокими башнями. Но Гней Помпей не щадил ни края, ни его жителей, поступал с ними крайне сурово, взимал с них большие контрибуции, насильственно набирал войска и т. п. и этим возбудил в них сильное неудовольствие, так что некоторые города затворились для него и просили помощи Цезаря.
Все это послужило для последнего весьма важным побуждением нимало не медля отправиться в Испанию, дабы не допустить еще больших усиления и утверждения в ней остатков Помпеевой партии и ее армии и нанести им последний, окончательный удар.
Переправа Цезаря из Италии в Южную Испанию и военные действия в ней
Гирций Панза, составитель последней книги комментариев Цезаря об Испанской войне, не сообщает никаких сведений ни о времени перехода Цезаря сухим путем или переправы его морем из Италии в Испанию, ни о местах, откуда и куда он перешел или переправился, ни о числе войск и судов его. Новейшие писатели полагают, впрочем, что Цезарь, вероятно, переправился морем в октябре 46 г. по старому календарю или в августе по юлианскому, из Остии или из Сицилии и высадился в бывшем городе Новом Карфагене (ныне Cartagena) не более как с 8 легионами (которые он имел позже в Южной Испании), на флоте, достаточном для перевоза их морем. Через 23 дня после отправления из Италии Цезарь уже был на р. Бэтисе (н. «Guadalquivir) в то самое время, когда Гней Помпей осаждал город Улию (Ulia, н. Montilla на реке Cabra, а по другим Montemayor), единственный, еще державшийся против него в Бэтике, а, Секст Помпей находился с войсками в Кордубе на р. Бэтисе (ныне Cordova на реке Guadalquivir). Жители последнего тотчас прислали к Цезарю депутацию с известием, что Секст Помпей еще ничего не знал о прибытии его, Цезаря, был очень беспечен и оплошен, и что Кордубой легко можно было овладеть еще в следующую ночь. Вследствие того Цезарь приказал своим легатам Педию и Фабию Максиму, которым поручил начальствование войсками в этом крае, возвестить в нем повсюду о прибытии его, Цезаря, и прислать ему конный отряд в прикрытие, а для выиграния времени сам отправился в их лагерь. Вслед за тем и жители осажденной Улии успели выслать к нему также депутацию с просьбой о скорейшей помощи. Цезарь послал к Улии Юния Пациека с 6 когортами и 6 турмами конницы. Эти войска, пользуясь темною и бурною ночью, успели, не узнанные неприятелем, без препятствия пробраться сквозь осадные линии его, как будто для ночного нападения на город, и едва вошли в него, как тотчас же произвели вместе с жителями сильную вылазку, стоившую неприятелю большого урона. Между тем Цезарь с своей стороны двинулся с войсками к Кордубе. Передовой отряд его опрокинул вышедшего навстречу ему из Кордубы неприятеля с уроном обратно в город и тотчас начал делать приготовления к осаде.
Из этого видно, что оба Помпея были очень оплошны, а жители Кордубы и Улии были расположены против них и в пользу Цезаря. При вести о приближении последнего Секст Помпей пришел в большую тревогу и призвал на помощь брата своего, который и снял осаду Улии (это было уже в конце 46 г. по старому календарю или в конце октября но юлианскому).
Цезарь, прибыв к р. Бэтису, был принужден построить на нем мост на козлах и соединить его с своим лагерем укреплениями. Дальнейшие затем военные действия в этом месте, с обеих сторон, Гирцием Панзой изображены так непонятно и даже противоречиво, что только по результатам их можно догадываться о причинах последующих действий Цезаря. По словам Гирция, ежедневно происходили частные дела из-за моста на Бэтисе, стоившие большого урона и, как видно, принудившие наконец Цезаря покинуть свой лагерь и двинуться к городу Атегуа (Ategua, ныне Tebala veja), для осады его, причем Секст Помпей последовал за ним и на другой день утром, пользуясь густым туманом, напал врасплох на часть его конницы и почти всю ее истребил. Намерение его предупредить осаду Атегуа встретило препятствие в крепкой позиции Цезаря, и потому Секст Помпей перешел через нын. р. Гуадахос (Guadajos), впадающую в Гвадалквивир (Бэтис) ниже Кордовы (Кордубы), и расположился между городами Атегуа и Укуби (ныне Lucubi). Отсюда он предпринимал разные движения и атаковал главный укрепленный пост Цезаря, но был отражен и отступил к Кордубе, причем произошли многие частные дела в пользу более Цезаря, нежели его. Цезарь осадил город Атегуа и так стеснил его, что гарнизон наконец предложил сдать его на условии свободного выхода. Но Цезарь отказал в этом и произвел приступ, который, однако, был отражен, и гарнизон, в ожесточении против жителей города, вырезал большую часть их. Секст Помпей приблизился к осадным линиям Цезаря и, сколько кажется, действовал довольно смело и безыскусно, не опасаясь вступить в бой с Цезарем. Гарнизон Атегуа, разграбив этот город, хотел пробиться из него в лагерь Помпея, но был отражен и опрокинут с уроном обратно в город. Наконец, после многих переговоров и стычек, город был сдан, а с гарнизоном его Цезарь поступил великодушно.
Секст Помпей остался в Кордубе, а Гней Помпей отступил к городу Укуби и занял близ него очень крепкую и сильную позицию. Цезарь последовал за ним и расположился очень близко от него. Обе армии несколько раз переменяли свое расположение, причем Гней Помпей избегал боя на равнине и лишь случайно был вовлечен в одно довольно значительное дело, в котором часть конницы и легкой пехоты Цезаря так отличилась, что он наградил ее чрезвычайными подарками, а предводителя ее – пятью золотыми цепями.
После того Гней Помпей двинулся к Испалису (Hispalis, н. Севилья), а оттуда к Укуби и наконец к Мунде (ныне гор. Ronda la vieja, близ селения Monda в Гренаде, к западу от Малаги и к северу от Марбельи, Marbella, на берегу моря). Цезарь последовал за ним, взял Вентиспонт, потом двинулся к Каруке или Каруле и наконец к Мунде, где расположился против Гнея Помпея.
Сражение при Мунде
На другой день (17 марта. 45 г. по старому календарю или в конце декабря 46 г. по юлианскому) Цезарь хотел двинуться далее (куда и зачем – Гирций не объясняет того), когда ему донесли, что Гней Помпей выступил из своего лагеря. Позиция, избранная Гнеем Помпеем, была, кажется, очень крепка, выгодна и значительно усилена укреплениями города Мунды на правом фланге и гористою, пересеченною местностью. 13 легионов Гнея Помпея были построены в боевой порядок на высотах влево от Мунды, у подошвы которых протекал ручей, болотистыми и неровными берегами своими затруднявший подступ к позиции. На левом крыле легионов были поставлены конница (сколько – неизвестно), 6 т. чел. легких и столько же вспомогательных войск. Цезарь, нетерпеливо желавший скорее решить войну общим сражением, построил свою армию – 80 когорт (8 легионов) и 8 т. чел. конницы – на равнине, имея 10-й легион на правом фланге, а 3-й и 5-й, с конницей и мавританскими вспомогательными войсками царя Бохуда, на левом. Войска Цезаря нетерпеливо желали боя, дабы покончить им войну. Но как Цезарь находил позицию Гнея Помпея неприступною, то, дабы, выманить его на равнину, двинул свою армию вперед, однако остановил ее у ручья. Гней Помпей, приняв это за опасение Цезаря атаковать его позицию, имел неблагоразумие спуститься с высот на равнину и тем пожертвовать всеми своими выгодами. Вскоре завязался общий и упорнейший бой.
Первое нападение Помпеевых войск было так стремительно и сильно, что Цезаревы войска начали колебаться, и никогда еще победа не была столь сомнительною для Цезаря. Неоднократно бросался он лично в места самой жестокой сечи, заклинал своих ветеранов не предавать его в жертву детям и сознавался впоследствии, что во всех прежних сражениях своих сражался для одержания победы, но при Мунде – за спасение собственной жизни. Пример и слова его сильно подействовали на его войска, которые усугубили свои усилия. Неприятель сильно терпел от стрельбы легкой пехоты Цезаря, а 10-й легион так теснил левое крыло его, что Гней Помпей, опасаясь атаки во фланг, двинул туда 1 легион в подкрепление. Наконец особенный случай решил победу: Бохуд с своими нумидийцами бросился справа на лагерь Помпея, а Лабиен послал на помощь лагерю 5 когорт. Увидав движение этих 5 когорт назад, Цезарь вскричал: «Бегут!» – и стремительно ударил с воодушевленными этим легионами своими на неприятеля; в то же самое время и конница его произвела сильную атаку. Войска его были вполне уверены, что неприятель отступает, а войска Помпея, увидав движение 5 когорт своих назад, с своей стороны приняли это за начало отступления, пришли в смятение, расстройство и беспорядок, бросились частью в свой лагерь, большею же частью в Мунду и были сильно преследуемы и жестоко истребляемы. Кровопролитие было необыкновенное: 30 тыс. убитых остались на поле сражения, в том числе Лабиен, Вар и 3 т. римских всадников, а под стенами Мунды, по словам Гирция, образовался будто бы целый вал из тел убитых воинов! Орлы всех 13 легионов, большая часть знамен и 17 высших начальников войск Помпеевых были трофеями победы Цезаря, урон которого простирался, по словам Гирция, только до 1 т. убитых и 500 раненых. Гней Помпей с небольшим числом конницы бежал было к соседнему озеру, но, встретив всюду приверженцев Цезаря, бросился в горы и там был настигнут и убит. Секст Помпей, узнав в Кордубе об исходе сражения, спасся бегством к кельтиберянам и в последствии успел еще поднять и восстановить оружие своей партии.
Хотя Гирций описывает это сражение крайне неполно, неясно и неудовлетворительно, но из того, что он, равно Плутарх и Дион Кассий говорят, вообще можно, кажется, заключить, что с обеих сторон все резервы, по крайней мере со стороны Цезаря, были введены в бой и в нем была одна минута, когда удар свежих войск мог и должен был решить победу, которую и решил удар Цезаревой конницы, а по другим – нападение Бохуда на лагерь Помпея.
Окончательные военные действия Цезаря в Испании
После победы при Мунде Цезарь был принужден осадить этот город, в который бросились остатки разбитой армии. Поручив осаду его своему легату Фабию Максиму, с остальными войсками он двинулся к Кордубе и взял ее, причем с обеих сторон были совершены необыкновенные жестокости, и Цезаревы войска истребили до 22 т. человек. Овладение другими городами, находившимися еще во власти неприятеля, причинили Цезарю довольно затруднений и забот, что доказывает, что партия Помпея, несмотря на поражение при Мунде, была еще многочисленна в Испании и твердо держалась намерения упорно сопротивляться до последней крайности. Города, в которых гарнизоны и жители действовали единодушно, оборонялись очень упорно, но и в них большею частью вкрадывалась измена, которая вела наконец к покорению этих городов Цезарем. Описания совершенного окончания Испанской войны у Гирция недостает, и известно только, что Цезарь, с марта до сентября (с конца декабря до июля по юлианскому календарю) совершенно уничтожив партию Помпея в Испании и покорив последнюю, воротился в Рим и торжествовал в нем триумф – на этот раз уже не над иноплеменными народами и странами, но над римлянами и над сыновьями Помпея, что произвело большое неудовольствие, особенно в приверженцах республиканского образа правления и врагах Цезаря.
В заключение следует заметить, что в Испанской войне совершил свой первый поход, под присмотром Цезаря, любимый племянник его, 17-летний Октавий, впоследствии – Цезарь Октавиан и император Август.
Замечания
По поводу Испанской войны Наполеон I делает следующие замечания.
1) Что Цезарь употребил 23 суток на следование сухим путем из Рима до гор Сиерры Морены в Испании. Неизвестно, откуда он почерпнул эти сведения. У Гирция Панзы их не имеется, да и из других источников этого не видно, и невероятно, чтобы Цезарь, очень спешивший покончить с войною в Испании, отправился туда не морем, а сухим путем. Guichard и Turpin de Crisse, лучшие комментаторы Цезаря, ничего не говорят о том. Новейшие военные писатели полагают, что Цезарь переправился морем и высадился на юго-восточном берегу Испании, вероятно, там, где прежде был Новый Карфаген (ныне Cartagena), так как оттуда всего ближе до истоков р. Бэтиса (ныне Guadalquivir).
2) Что Катон, имевший большие вес, значение и влияние на умы и общественное мнение, поступил бы гораздо лучше, если бы, вместо безрассудного самоубийства, бывшего большим несчастьем для партии Помпея, отправился в Кордубу, в лагерь сыновей Помпея, которым мог бы быть очень полезен.
3) Что сражение при Мунде было единственным из всех сражений Цезаря, в котором он сам атаковал неприятеля, несмотря на крепкую позицию его; движение Лабиена с пятью когортами к лагерю, само по себе хорошее, решило бой в пользу Цезаря – случай, нередко встречающийся в сражениях, когда малейшее движение, эволюция или т. п. мгновенно дают перевес и решают победу.
4) Что при Фарсале Цезарь потерял 200 чел., при Тапсе – 50, а при Мунде – 1000, между тем как неприятели его потеряли в них целые армии свои – огромная несоразмерность, происходившая единственно от вооружения, строя и образа действий в бою войск в древние времена, представляющих большую разницу с новейшими. Сравнивая сражения в древние и новые времена, Наполеон I опровергает существующее неверное мнение, будто первые были кровопролитнее последних, и говорит, что, напротив, первые случались реже и были менее кровопролитны в общей совокупности, нежели ежедневные, различные рода боя, от малейших до значительнейших, в новейшие времена, в общей совокупности своей далеко более кровопролитные.
И наконец 5) он обсуждает мнение некоторых, будто Цезарь во время сражения при Мунде едва не лишил сам себя жизни с отчаяния, и говорит, что такой поступок был бы гибельным для его партии, что армия его была бы разбита, что глава, политической партии не может самопроизвольно покинуть ее, наконец, что самоубийство (разумеется, с точки зрения древних язычников) в таких случаях ничем не оправдывается, ибо кто, когда и как может быть без всякой надежды на изменчивом театре мира, где смерть одного человека изменяет в одно мгновение положение дел?
Генерал Лоссау, с своей стороны, замечает, что сыновья Помпея имели сначала все или по крайней мере наибольшее число выгод разного рода на своей стороне и хотели, но не умели искусно воспользоваться ими. Главною ошибкою их было то, что они не щадили ни края, в котором находились, ни жителей его, из которых одна половина была расположена в пользу Цезаря, а другая – в пользу сыновей и партии Помпея, и тем возбудили крайнее неудовольствие против себя первых и облегчили Цезарю средства одолеть последних. Сверх того они вообще обнаружили большие нерадение, беспечность, нераспорядительность и неискусство соображений и действий, а когда стали уже лицом к лицу против Цезаря, то совершенно потеряли голову, стали двигаться и действовать ошибочно, и из них Гней – в направлении к берегу моря, где, притесненный тылом к нему, хотя и расположился в отличной позиции, в которой легко мог не только отразить, но и разбить Цезаря, однако, вследствие атаки Бохудом лагеря его, Гнея, движения к нему 5 когорт Лабиена и страха, произведенного тем на армию его, Гнея и т. д., сам был разбит так, что потерял всю свою армию и проиграл свое дело. Но и затем он мог еще удалиться в ту часть Испании, жители которой были расположены в пользу партия Помпея, собрать там остатки своих войск, усилить их новыми наборами, принудить Цезаря к новому походу против него, причинить ему много забот и вреда и если и не решить наконец войну в свою пользу, то по крайней мере затянуть ее на долгое время, что было бы очень невыгодно для Цезаря. Но, не сделав ничего этого, он доказал, что, подобно отцу, своему, далеко не был равносильным и способным противником Цезаря, потерял также голову, предался бегству и предоставил Испанию Цезарю. Точно так же и брат его Сектс, после сражения при Мунде, предался бегству и ничего не сделал для дальнейшего сопротивления Цезарю.
К этому следует прибавить, что пять месяцев, употребленных Цезарем, после сражения при Мунде, на окончательное покорение Испании, очевидно доказали, до какой степени сыновья Помпея и их партия добровольно упустили благоприятные для них обстоятельства и возможность еще долго продержаться в этой стране. И счастьем для Цезаря было в ней, как и во всех странах и случаях во время междоусобной войны, иметь такого рода противников. Но этим счастьем Цезарь умел искусно пользоваться, и доказательством этого служит то, что он всех противников своих победил не без большего труда, исключая Фарнака, для одоления которого ему действительно было достаточно прийти, увидеть и победить, тогда как про других он этого сказать не мог.