Затем чрезвычайно ловким, мастерским делом его было примирение им Помпея с Крассом. Имея влияние на обоих, он этим сразу привлек и сосредоточил в себе влияние их обоих и стал главным действующим лицом в триумвирате.
За этим последовала выдача им дочери своей Юлии за Помпея, вдвое старшего ее, отказав для того уже обрученному жениху ее. И пока Юлия была жива, она поддерживала согласие между Помпеем и Цезарем; когда же обстоятельства изменились, она умерла, как будто в самую пору, потому что Цезарю уже не были более нужны выгоды этой родственной связи с Помпеем.
В таких обстоятельствах быстрое возвышение его уже не подлежало сомнению. Он получил важное управление Галлиями и Иллирией – и война его в Галлии, веденная против диких и полудиких племен и потому сама по себе мало занимательная, важна только тем, что послужила введением к последующим главным шагам Цезаря к неограниченной власти. Тем не менее она представляет картину постепенного развития Цезарем своих военных дарований, изощрения им своего военного взгляда и достижения привычки мгновенно обнимать и проникать одним взглядом то, что в каждом случае было самым главным и существенным.
Дальнейшие действия его, политическая и военные совокупно и нераздельно, были достаточно изображены и объяснены в своих местах выше.
Плутарх в своем жизнеописании Цезаря в особенности рассказывает много такого, что рисует личность Цезаря и из чего можно заключить, какие понятия существовали о нем в его и последующие времена. Так он, между прочим, приводит примеры личной преданности Цезарю некоторых частных начальников войск его и прибавляет, что даже те из них, которые под предводительством других полководцев не заслужили бы отличия, под начальством Цезаря становились непобедимыми. Цезарь обладал даром возбуждать и поддерживать мужество и честолюбие наградами, повышениями и большими почестями. Он на самом деле доказал, что сокровища и богатства, приобретенные им посредством войны, употреблял не для собственных обогащения, роскоши и жизненных наслаждений, но для наград других и только тогда и тем считал себя богатым, когда мог достойно награждать своих заслуженных воинов. А это долженствовало иметь огромное влияние даже и при том предположении, что Цезарь имел при этом свои обычные, особенные соображения.
Замечательно то, что мощная душа, властолюбивые стремления и кипучая деятельность Цезаря вовсе не были соединены с крепостью и силою телесными и поддержаны ими. По свидетельству Плутарха, Цезарь был, напротив, слаб и тощ телосложением; малосилен и подвержен частым и сильным головным болям и даже припадкам эпилептическим (падучей болезни), что все вместе означало более нервный темперамент, нежели мускульную силу. В зрелых летах, во времена своей политической и военной деятельности, он вел жизнь очень умеренную, был в беспрестанном и большом движении и, несмотря на свое слабосилие, необыкновенно укрепил свое тело. Он мало заботился о покое, сне и пище, ему ничего не стоило путешествовать, имея при себе только одного письмоводителя, которому он диктовал в дороге, и одного вестового воина. Он был отличный ездок на коне и ездил очень смело и скоро.
Наружность его, по свидетельству всех очевидцев, производила необыкновенно внушительное впечатление. {Наружность его изображена на приложенных к настоящей части снимках с древних камеи и бюста, а описание ее, по Светонию, к объяснению камея его в приложении к этой же части.} Поступок его с возмутившимися легионами в Риме показывает, какое употребление он умел делать из этого. Ясно, что впечатление это, еще более, нежели личное появление, осанка и слова Цезаря и при этом воспоминание о великих военных подвигах его, имели мгновенное, потрясающее влияние на грубые умы воинов и тотчас привели их к раскаянию и покорности.
И так, «Цезарь», говорит генерал Лоссау, свободный от обыкновенных страстей, исключая единственной, великой и чрезвычайной (т. е. властолюбия), и во всех жизненных бурях твердо опиравшийся на самого себя полководец, дела которого более, нежели его замыслы, возвысили его на степень героя Римского государства, стал наконец (следует разуметь – в глазах римлян-язычников) как бы одним из бессмертных (т. е. языческих богов), как бы высшим существом, для немногих беспристрастных людей – образом человеческого величия, для массы или толпы – кумиром, для республиканцев – ужасом и омерзением. Память о его военных подвигах озарила его образ волшебным светом и сделала то, что уважаемое, чествуемое и щедро награждаемое им войско его чувствовало само себя, чрез него, превознесенным. Оно было предано ему, и нас не должно изумлять, что такой полководец был удостоен высших почестей. Так торжествовал он свои триумфы и дал двумстам тысячам римлян народные празднества. О нем, в высшей степени его величия, можно было бы сказать то, что некогда один французский писатель сказал о своем короле: «Tout brille en lui, tout est Roi!» Но Рим еще не созрел до того, чтобы потерпеть владыки над собой. Он должен был склоняться к падению, потому что ни управлять сам собою не мог, ни допустить, чтоб им управлял великий человек, не хотел. Но величие Цезаря как полководца уже никогда более не было достигнуто ни одним из римлян».
Эти мысли и чувства в сущности верны, хотя и выражены несколько напыщенно, что, впрочем, неудивительно со стороны такого восторженного почитателя и восхвалителя Цезаря-полководца. Подобных ему во все времена было много, но много было и таких, которые судили о Цезаре хладнокровно и рассудительно, а иные даже и строго, хотя и справедливо. Так, между прочим, известный историк Геерен в начале XX века сказал, что «нам недостает еще жизнеописания Цезаря, в котором он был бы достойно оценен {при этом Геерен указывает два сочинения о Цезаре: Histoire de la vie de Jules César, par M. de Bury, 2 v. 8° Paris 1758, и Leben von С. Julius Caesar, von A. G. Meissner, fortgesetzt von J. Ch. L. Haken» 1811, последнее – в свое время наилучшее}, потому что в Новейшее время он был столько же непомерно восхвален, сколько Александр В., напротив, унижен. Как полководцы и завоеватели, и тот, и другой были одинаково велики и одинаково малы. Однако Александр как человек в блистательную пору своей жизни, по-видимому, превосходит Цезаря: великих политических идей, которые развил Александр, не заметно со стороны Цезаря: он лучше всякого другого разумел средства достижения власти, но мало – к сохранению ее».
Слова Геерена заключают в себе великую истину, но требуют некоторого объяснения. Три великие полководца древности, особенно Александр В. и Цезарь, с одной стороны, были чрезвычайно восхвалены и превознесены, в с другой – подверглись более или менее строгой критике и строгому осуждению, но не в одинаковой мере и не одинаково справедливо. Все они одинаково и вполне справедливо и достойно восхвалены и превознесены как полководцы: в этом нет и не может быть ни малейших разногласия и несправедливости. Но Александр и Цезарь, представляющие черты сходства между собою по своим политическими положению, замыслам и предприятиям, были более или менее, как говорит Геерен, унижены или осуждены как завоеватели, а Цезарь, сверх того – как похититель власти. Александр В. даже был назван безумцем (умопомешанным), замыслившим завоевать мир и учредить всемирную монархию и всемирную торговлю, а Цезарь – узурпатором, имевшим еще более обширные замыслы – завоевать и Запад, и Восток известного тогда мира и учредить подлинно всемирную монархию. Но великая, чистая и честная личность Александра В., чуждая своекорыстия, и великие политические мысли и побуждения его к войне с персами и к походу за Инд и далее на восток не заслуживают упреков, сделанных Александру как завоевателю. Совершенно другое дело – осуждение Цезаря в том же смысле. Если соединить в одно общее целое и сопоставить начало его политического и военного поприща в 60 г., во время 1-го преторства его в Испании (когда он заплакал, по словам Плутарха, перед изображением Александра В., см. выше), продолжение его (с начала войны в Галлии до конца войны в Испании) и конец (последние 6 месяцев до смерти его), то можно, кажется, сделать заключение, что, возбужденный великими подвигами и славой Александра, он замыслил сначала завладеть верховною, неограниченною властью в Риме, а потом, в звании царя-монарха, завоевать, как Александр, Восток и достигнуть еще больших, нежели Александр, результатов, соединив под своею властью и Запад, и Восток известного тогда мира. Но при этом, как справедливо замечает Геерен, со стороны его, Цезаря, не заметил тех великих политических мыслей, которые были развиты Александром. Напротив, в последние 6 месяцев его жизни, одновременные явное стремление его к царской власти, явное же пренебрежение им республиканскими формами и неблагоразумные доверие его к республиканцам и к прежним врагам своим и непринятие им никаких мер к самоохранению – все это, вместе взятое, подтверждает слова Геерена, что он «лучше всякого другого разумел средства завладения верховною властью, но мало постигал средства сохранения ее. Поэтому он был столько же справедливо осужден как властолюбец, похититель власти и завоеватель, сколько восхвален и превознесен как полководец. В последнем отношении он стоит на равной ступени с Александром, но в первом – ниже. Обособлять же в нем полководца и политического деятеля очень трудно, Гораздо труднее, нежели в Александре. Все его военные действия, от важнейших до малейших, всегда были связаны с его политическими замыслами и целями, имевшими источником непомерное властолюбие его. Поэтому, хотя в рассмотрении его войн и походов в частности и вообще были изображены образ и искусство ведения им войны в разных военных отношениях, но, для полноты этого изображения, рассмотрение побудительных политических причин его военных действий существенно необходимо, и гораздо более, нежели рассмотрение того же в военных действиях Александра. Что же касается Ганнибала, то он с этой точки зрения представляет большое отличие от Цезаря. Как полководец он стоит на совершенной равной с ним и Александром ступени, но как политический деятель он не был ни монархом-завоевателем, как Александр, ни властолюбцем-завоевателем, как Цезарь, ни даже своекорыстным честолюбцем. Напротив, он был только вполне подчиненным своему правительству и зависимым от него полководцем и имел лишь одну, бескорыстную, возвышенную цель – одолеть врага своего отечества – Рим и возвысить над ним Карфаген. Притом личность его, чистая и безупречная, стои