Правление его было долгим — 26 лет! И знаменательных событий на эти годы пришлось немало: и очередное усмирение Польши, и Великие реформы, и присоединение Средней Азии, и победная война с Турцией, в результате которой православная Болгария обрела независимость. Общество потрясли и покушения на императора. До Александра II такого в России не бывало. Дворцовые перевороты — сколько угодно, но не уличные покушения. И морганатический брак с княжной Екатериной Долгорукой, когда император предпочел любовь принятым в семье Романовых установках. Правда, Пётр Великий в таких вопросах придерживался еще больших вольностей…
Но сначала ему предстояло выдержать целую воспитательную эпопею, от которой, несмотря на муки детской совести, Александру Николаевичу постоянно хотелось увильнуть.
«Я хочу воспитать в нем человека прежде, чем воспитать государя», — говаривал его строгий отец, Николай Павлович. Его окружали строгости. И потому мальчишкой он был смиренным и слезливым, хотя и любил пуще всего на свете — несмотря на старания Жуковского — армейские занятия.
Другим воспитателем будущего царя был простоватый вояка Карл Карлович Мердер, в прошлом боевой офицер, награжденный за храбрость, проявленную при Аустерлице, неоднократно раненный, затем служивший в 1-м кадетском корпусе и Школе гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, где, по словам Павла Плетнева, «приобрел навык и умение обращаться с детьми».
Подростком будущий император вел дневник — дневник жизнерадостного, счастливого, веселого человека. «Был вне себя от радости», «от радости прыгал» — часто мелькает в этих записях. Он бурно радовался возвращению домой из путешествия, жаворонку в небе, цветам в поле, прогулке в саду в 5–6 часов утра, иной раз целовал сестру Ольгу «так крепко, что она заплакала», а известие о рождении еще одного брата, Михаила, привело его в такой восторг, что он «не мог заснуть, движимый чувством необыкновенной радости». Он любил веселье («милая веселость, ему одному свойственная», по признанию Мердера) и осуждал в себе плохое настроение или скуку, что, впрочем, случалось редко. Напротив, запись «день провел весело» обычна для дневника. Всё это, конечно, было задолго до того, как на его плечи упало бремя власти.
Но не менее часто он и плакал. 25 апреля 1828 г. десятилетний Александр записал в дневнике: «Прощался с Папа. Он едет в Тульчин. Папа мне сказал, что когда мне захочется плакать, то вспомнить, что я солдат».
Чуть позже стали проявляться и другие его качества — вспыльчивость и гневливость пополам с одходчивостью. Как-то на уроке он отвлекся, залюбовавшись на кошку. Учитель Юревич хотел ее прогнать, но Александр крикнул ему: «Лучше пойдите прочь, нежели взять кошку» — и тут же «сожалел о своей грубости». Эта неуравновешенность с годами не сгладилась. Уже, будучи императором, он мог плюнуть в лицо незадачливому собеседнику, раскричаться, но тут же обнять, обласкать и даже просить прощения за свой необузданный порыв.
Обучение завершалось двумя большими путешествиями — по России и по Европе. В это время они много переписывались с отцом. Послания Николая I обычно были подписаны: «Твой старый верный друг Папа Н.»; письма наследника — как правило: «Твой навсегда Александр», но иногда и шутливо: «Твой дядюшка Александр», «Твой старый Мурфич», «Твой старый московский калач». Отец подчас поддерживал такие шутки, называя сына: «деде», «деденек».
«Лучше свыше, нежели снизу…»
Первые годы правления императора Александра II прошли в потрясениях. На престол он взошел, когда стало ясно, что Россия впервые за многие десятилетия проигрывает крупную войну, да еще и на собственной территории — в Крыму. Сегодня трудно вообразить, насколько это был болезненный удар по имперскому самосознанию.
Когда Александр II взошёл на престол, он начал чистку кабинета министров, удаляя ставленников своего отца — хотя и, следуя наставлениям последнего, не спешил с переменами, присматриваясь к делам. Когда в отставку был уволен главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями Петр Клейнмихель, разволновалась вдовствующая императрица Александра Фёдоровна, у которой в голове не укладывалось, как это сын может не продолжать дело своего отца и удалять его любимцев. Александра Фёдоровна стала нервно выговаривать своему сыну: «Как можешь ты удалять с министерства такого преданного и усердного слугу? Его избрал твой отец, а кто лучше твоего отца умел распознавать и выбирать людей?»
Александр Николаевич сумел достойно выкрутиться из этой ситуации: «Папа был гений, и ему нужны были лишь усердные исполнители, а я — не гений, как был папа — мне нужны умные советники!»
Получив столь остроумный ответ, Александра Федоровна успокоилась.
А в народе отставку Клейнмихеля воспринимали как праздник. Нестор Кукольник вспоминал: «Я узнал об этом вожделенном событии на Московской железной дороге, на станции, где сменяются поезда. Радости, шуткам, толкам не было конца, но пуще других честил его какой-то ражий и рыжий купец в лисьей шубе.
Александр II, шарж
— Да за что вы его так ругаете? — спросил я. — Видно, он вам насолил.
— Никак нет! Мы с ним, благодарение Господу, никаких дел не имели. Мы его, Бог миловал, никогда и в глаза не видали.
— Так как же вы его браните, а сами-то и не видали?
— Да и черта никто не видел, однако ж поделом ему достается. А тут-с разницы никакой».
А в стольном Петербурге, в Гостином дворе, купцы перебегали из лавки в лавку, поздравляли друг друга и толковали по-своему.
— Что это вздумалось государю? — спросил кто-то из них.
— Простое дело, — отвечал другой. — Времена плохие. Военные дела наши дурно идут. Россия-матушка приуныла. Государь задумался, что тут делать. Чем мне ее, голубушку, развеселить и утешить? Дай прогоню Клейнмихеля…
Еще одна остроумная фраза, приписываемая Александру II: «Править Россией нетрудно, но бессмысленно». Характер Освободителя в этом парадоксе узнаваем. Даже, если он этого не говорил, острота вошла в историю.
30 марта 1856 года на торжественном обеде, устроенном в честь императора московским дворянством вскоре после заключения мира с Турцией, Англией и Францией, Александр II произнес, быть может, самую известную свою речь: «Слухи носятся, что я хочу объявить освобождение крепостного состояния. Это несправедливо, от этого было несколько случаев неповиновения крестьян помещикам… Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого: мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что и вы одного мнения со мною; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».
«Лучше свыше, нежели снизу» — это вошло в поговорку.
Острословы передразнивали его басок и легкую картавость.
В последние десятилетия стал популярен и такой исторический анекдот о добродушном царе. Как-то осенью император Александр II прогуливался по парку и увидел слугу, подрезавшего крылья лебедям. — Зачем ты их? — спросил Александр Николаевич. — Стрижем, Ваше Величество, чтоб не улетели! — Кормить надо лучше, они и не улетят, — ответил император.
«Ругался бы на русском языке…»
Об ироничном нраве молодого императора свидетельствует и такой сюжет. Однажды Александр II, проезжая небольшой провинциальный город, решил посетить церковную службу. Храм был переполнен. Начальник местной полиции, увидев императора, стал расчищать ему дорогу среди прихожан ударами кулаков и криками: «С почтением! С трепетом!» Александр Николаевич, услышав слова полицмейстера, засмеялся и сказал, что теперь понимает, как именно в России учат смирению и почтительности.
Однажды петербургский военный генерал-губернатор Александр Аркадьевич Суворов — внук великого полководца — был приглашён на обед к императору Александру II, на котором присутствовал и какой-то иностранный посланник. Во время обеда Суворов стал за что-то выговаривать генерал-адъютанту Константину Чевкину. Он ругал его по-французски, и в своей манере, не особенно выбирал выражения. Императору это быстро надоело, и он сквозь зубы приказал Суворову: «Замолчи!» После окончания обеда император отвёл Суворова в сторону и сказал ему: «Вот ведь ты дурак! Уж если тебе пришла охота ругаться, так ты делал бы это на русском языке, чтобы иностранцы тебя не понимали».
Остроумие было ему не чуждо, хотя и проявлялось нечасто. Однажды в светской беседе император заметил: «Иван Сергеевич Тургенев прекраснейший человек». И тут же иронически пояснил: «То есть, насколько литератор может быть прекрасным человеком!» И это при том, что «Записки охотника» в свое время оказали сильнейшее влияние на молодого императора. И он принял решение освободить крестьян во многом под впечатлением от этой книги… И всё-таки — «Прекрасен, насколько литератор может быть прекрасным человеком».
Друг детей
Воспоминания об императоре, как правило, выдерживались в жанре идиллии. Учитывая его трагическую гибель, это неудивительно. Так, в соответствии с мемуарами Любови Оглоблиной (дочери придворного художника Николая Лаврова), он любил общаться с детьми — с ними «отдыхал душой». Раздавал им потешные клички. Любил «попугать» неожиданными появлениями. Наконец, показывал детям свое искусство курить ртом, носом и ушами. Одного парнишку он прозвал «музыкантом» за то, что однажды услыхал, как скрипят его промокшие сапоги. Свою дочь Марию — Уткой, за ее походку. Карапуза, умевшего строить глазки — Женихом.
К царю на Руси относились подчас экстатически. И, катая детей на коляске (сам он любил садиться на место кучера), он предупреждал их, что привык, что институтки и кадеты рвут у него на память платки и кусочки шинели, но просит не брать папирос…
Однажды институтки все-таки выкрали у него «на сувениры» папиросы. Император решил проучить их, вернулся и потребовал, чтобы ему были возвращены все папиросы до одной. Навстречу ему выбежали смертельно перепуганные барышни. Увидев их, он тут же смягчился и признался что вернулся только, чтобы их попугать. Но не всерьез, а понарошку, в шутку. Гневаться всерьез — особенно на женщин и детей — он не умел. Разве что на поляков, да и то бе