Однажды Александр III, проходя по парадным залам Гатчинского дворца, взглянул в окно, в которое была видна станция Балтийской железной дороги, и, удивившись, сказал:
— Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция находится между дворцом и военным полем и отчасти закрывает его.
Никто в ответ ни сказал ни слова. Все почтительно молчали.
Спустя некоторое время император опять проходил по тем же залам и снова взглянул в окно. И на этот раз Александр сильно удивился, протёр глаза и спросил у своих спутников:
— Послушайте, со мной творится что-то странное — теперь я не вижу станции!..
Выяснилось, что станцию на днях усердные верноподданные перенесли в сторону. Самодержец пуще прежнего удивился и спросил:
— Да зачем же это сделали?!
И получил ответ:
— Ваше Величество… вы изволили повелеть перенести станцию, так как она закрывала вид на военное поле.
И тогда Александр III то ли с неудовольствием, то ли с сомнением произнёс: — Что ни скажешь, из всего сделают высочайшее повеление!
Юмор последнего императора
Отзвук славы последнего русского императора невесёлый. Трагический. Отречение, распад империи, арест, наконец, расстрел в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге — вместе со всей многочисленной семьей и верными людьми.
Недруги его упрекали, главным образом, в заурядности. В том, что он — неплохой полковник, приятный собеседник, но не император…
Заурядным, казарменным, мещанским считался и юмор императора.
Сразу нужно оговориться: есть два мифа о Николае II, каждый из которых породил целую литературу. В первом — уничижительном — он представлен круглым идиотом. Во втором — идеализированном — к нему относятся как к святому без оговорок. На каждом повороте судьбы, не стесняясь необъективной слащавости.
На многие его фотографии (конечно, не на те, когда император намеренно балагурил и шутливо позировал) трудно смотреть: печать трагедии слишком явственно проступает на лице последнего русского императора. Как и на лицах его детей. Но он правил более двух десятилетий, на которые пришлись не только трагические годины двух войн и двух революций, но и относительно безмятежные, весёлые времена. Когда не грех и пошутить, и посмеяться. Устраивались балы, праздники, в том числе — грандиозное празднество 300-летия правления династии Романовых, растянувшееся на два года.
Спор с предком
Николай Александрович, видимо, ощущал себя антиподом Петра Великого — и громогласных шуток не любил. Любопытные воспоминания на сей счет оставил генерал Александр Мосолов, начальник канцелярии Министерства императорского двора, то есть — постоянный спутник императора, влиятельный придворный:
«— Конечно, я признаю много заслуг за моим знаменитым предком, но сознаюсь, что был бы неискренен, ежели бы вторил вашим восторгам. Это предок, которого менее других люблю за его увлечения западною культурою и попирание всех чисто русских обычаев. Нельзя насаждать чужое сразу, без переработки. Быть может, это время как переходный период и было необходимо, но мне оно несимпатично».
Вскоре в Крыму, в обожаемой императором Ливадии, они вернулись к этому разговору.
«Однажды, возвращаясь верхом по тропинке высоко над шоссе из Учан-Су с дивным видом на Ялту и ее окрестности, государь высказал, как он привязан к Южному берегу Крыма.
— Я бы хотел никогда не выезжать отсюда.
— Что бы Вашему Величеству перенести сюда столицу? — Эта мысль не раз мелькала у меня в голове.
Вмешалась в разговор свита. Кто-то возразил, что было бы тесно для столицы: горы слишком близки к морю. Другой не согласился:
— Где же будет Дума?
— На Ай-Петри.
— Да зимою туда и проезда нет из-за снежных заносов.
— Тем лучше, — заметил дежурный флигель-адъютант.
Мы двинулись дальше — государь и я с ним рядом — по узкой дорожке. Император полушутя сказал мне:
— Конечно, это невозможно. Да и будь здесь столица, я, вероятно, разлюбил бы это место. Одни мечты…
Потом, помолчав, добавил смеясь:
— А ваш Петр Великий, возымев такую фантазию, неминуемо провел бы ее в жизнь, невзирая на все политические и финансовые трудности. Было бы для России хорошо или нет — это другой вопрос».
Этот непритязательный — не для истории — диалог недурно раскрывает характер императора, в том числе — его самоиронию. Он понимал, что Пётр — мощная сила. Но считал его, говоря словами одного из героев любимого Николаем Александровичем Гоголя, «в сильнейшей степени моветоном».
Антиподом Петра он был еще и потому, что серьезно, с перехлестами, относился к вопросам «царской крови» и не любил морганатических связей, к которым Петр Алексеевич относился с солдатской простотой. Также, в отличие от Петра, Николай Александрович не любил скабрезностей. На него воздействовала «буржуазная мораль». Хотя шутки и анекдоты выслушивал не без удовольствия. Именно выслушивал, сам инициативу не перехватывал.
На некоторых фотографиях — а их от Николая Александровича осталось немало — в молодые годы он подчас выглядит счастливым человеком и даже балагуром, который умеет получать удовольствие от жизни, от дружбы, от молодецких забав, от семейных развлечений. Известны его снимки, сделанные в 1899 годы в замке Вольфсгартен в Германии. Целая серия. Там русская императорская чета провела дружескую встречу с великим князем Александром Михайловичем, принцессой Датской Ингеборгой и принцем Греческим Николаем. Как только они не позировали — и с клоунской мимикой, и верхом друг на друге…
Некоторая эксцентрика отличала и стиль, к которому император иногда прибегал в одежде. Обыкновенно он носил скромный и удобный полковничий мундир. Но иногда резвился — и, по мнению строгих критиков, даже совмещал несовместимое. При он исправно этом сохранял серьезное выражение лица.
«Недели через две от вас ничего не останется…»
Его юмор — камерного свойства. Выступая перед многочисленной аудиторией (даже военной), царь не добивался всеобщего хохота. Император не любил торжеств, громких речей, этикет ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама, — отмечал историк Сергей Ольденбург, написавший подробное жизнеописание Николая II.
В несколько идиллических воспоминаниях Николая Дмитриевича Семёнова Тян-Шанского, внука знаменитого путешественника, служившего на императорских яхтах, есть такой эпизод: «Помню… один совершенно исключительный случай, говорящий о необычайной деликатности Государя. Накануне я стоял «собаку», то есть вахту, от двенадцати до четырех часов ночи, и Его Величество, выйдя в первом часу ночи на палубу, пожелал мне спокойной вахты.
Утром он обратился к вахтенному начальнику, прося его вызвать меня для прогулки на двойке, но потом, вспомнив, что я стоял «собаку», сказал, что не надо меня будить. По возвращении с прогулки все сопровождавшие Государя приглашались к чаю — подавалась чудная простокваша, молоко и фрукты. Государь сам обращал внимание на то, кто что ест, и приказывал Великим Княжнам угощать нас и сам же нередко рассказывал с большим юмором воспоминания о своих посещениях, когда он был еще наследником, иностранных государств. В обращении с матросами и нижними чинами чувствовалась неподдельная, искренняя любовь к простому русскому человеку. Это был поистине отец своего народа».
Юмор проступал в его речах и записках ненавязчиво, тихомолком. Хотя мог оказаться и обидным для некоторых персон.
Известна реплика императора, сказанная в ответ на что-то очень прогрессивное и либеральное министру иностранных дел Сергею Сазонову: «Поверьте мне, если когда-нибудь вы или другие вроде вас очутитесь лицом к лицу с русским народом, недели через две от вас ничего не останется».
Однажды — дело было на яхте — глава правительства, граф Сергей Витте, досаждал императору серьезным докладом в те минуты, когда Николай II был в настроении поразвлечься и отдохнуть.
Когда граф, наконец, уехал, государь весело сказал: «Ну, слава Богу, теперь не вредно сыграть партию в домино». И пригласил своих партнеров в царскую рубку. Когда все уселись, император, затянувшись толстой папиросой, заметил: «Хорошо быть дома, в своей компании и когда уйдут гости… Кто начинает?»
Он частенько, надевая маску беззаботности, высмеивал чиновников, которые казались ему скучными.
Витте, как известно, сторицей ответил ему в своих мемуарах. «Нужно заметить, что наш государь Николай II имеет женский характер. Кем-то было сделано замечание, что только по игре природы незадолго до рождения он был снабжен атрибутами, отличающими мужчину от женщины».
Иногда шуткой он хотел отгородиться от тяжелых мыслей, от черных событий, которых в те годы было немало. Заведующий канцелярией министерства императорского двора генерал Константин Рыдзевский вспоминал о том, что случилось после известия о сдаче Порт-Артура: «Новость, которая удручила всех, любящих свое отечество, царем была принята равнодушно, не видно на нем ни тени грусти. Тут же начались рассказы Сахарова, его анекдоты, и хохот не переставал. Сахаров умел забавлять царя. Это ли не печально и не возмутительно!»
Николай II. Русская карикатура
А потом началась Великая война — и стало совсем не до шуток. В первые годы противостояния о Николае II рассказывали такие уважительные анекдоты. В 1915 году он посетил судостроительные заводы в Николаеве. Там, в одном из горячих цехов, как всегда, был сущий ад: лязг, стук, искры раскаленной стали… Император следил за искусной работой мастеров. Наконец, сказав что-то одному из лиц свиты и подойдя к одному из мастеров, собственноручно дал ему золотые часы. Мастер, не ожидавший такой Царской милости, совершенно опешил — на его глазах выступили слезы, и он нервно бормотал: «Ваше Превосходительство… Ваше превосходительство…». То есть, так опешил, что обратился к нему, как к генералу, а не как к самодержцу.