Парча, кримплен, трикотин, крепдешин, джинса (джинсовая ткань) продавались за сущие копейки. Мода на такие ткани в странах загнивающего капитализма давно прошла, а у нас еще только начиналась, и стоила вся эта тряпча до неприличия дорого. Знаменитый в Сингапуре Малайбазар был настоящим раем для моряков-фарцовщиков.
Нам выдали валюту. В Сингапуре я уже бывал несколько раз и знал, что наш рубль – это примерно три местных доллара. Никто не сомневался, что нам разрешат сюда зайти и на обратном пути из Индии. Поэтому те, кто вдоволь наглазелся на город-базар, стаптывать пятки, блондать по магазинам ленились, экономя валюту на последний заход. А специальных магазинов для русских там было больше десятка, и все они носили названия русских портовых городов, как, например, Владивосток, Находка, Ленинград, Одесса и другие.
Никто из друзей в город идти не захотел. Чуть ли не силком они выпроводили меня, как самого младшего, гонцом за пивом в банках.
– Давай, давай! Мы уже по сто раз здесь бывали, а ты только три. Пивка выпьешь, ноги разомнешь – полезно!
За границей в увольнение всегда положено выходить группами, не менее трех человек. Помпа назначил меня старшим в нашей группе, в которую входили еще Тетеря и самая большая радость – Фекла. До Малайбазара от причала было километра три, поэтому на выходе из порта Тетеря поймал тачку. Я уже прыгнул на заднее сидение, как Фекла начала качать права.
– Мальчики, вы что, такие богатые? Я на такси не поеду, прогуляться хочу!
Стало сразу ясно, кто в нашей группе старший. Пришлось отпустить такси и шлепать пешкодралом по такой несусветной жаре в ста с небольшим километрах от экватора. Фекла напялила на себя какое-то старомодное цветастое платье, на ногах – белые туфли на каблуке. Выглядела она как фура с прицепом, еле-еле передвигающаяся между нами – двумя фонарными столбами.
К Малайбазару добрались только ближе к обеду. По лицу Феклы тек пот в три ручья, и она уже замучилась отжимать свой носовой платок. За два часа мы не успели пройти даже двадцатой доли пути по базару. Фекла останавливалась у каждого лотка, перещупывала своими толстыми короткими пальцами каждую шмотку, торговалась с китайцами до цента.
Мы с Тетерей выполняли миссию грузчиков и охранников одновременно, как две рабочие пчелки, оберегающие пчеломатку. У нас уже не хватало рук, чтобы держать ее пакеты, коробки и свертки. Похоже, она решила истратить всю валюту, что накопила, депонируя за полгода. Мы уже отчаялись ее оттаскивать от лотков и терпеливо ждали, когда у нее наконец кончатся деньги.
У одного лотка она перемерила больше десятка халатов, но на ее стройную фигуру подобрать что-либо было невозможно. Торговка-китаянка предложила тут же на месте что-то подшить, где-то распустить, и, когда эскулапша померила последний халат, осталась довольной.
– Ну как мне, мальчики? Нормально, правда?
И дернуло же Тетерю за язык высказать мнение в самый неподходящий момент, когда можно было просто поддакнуть.
– Так-то хорошо вроде, только он вас слишком полнит, мне кажется.
Переварив эту ценную информацию, Фекла скомкала халат и бросила в руки торговки. Та вдруг взбесилась, стала что-то орать по-своему, доказывая, что, она, мол, столько времени угробила, все подгоняла, подшивала, всю лавку сто раз перешвыряла, а ты, мол, такая неблагодарная.
– Руська жопа! – крикнула в гневе торговка и – хрясь Фекле пощечину по толстой роже. У нас с Тетерей от такой неожиданности коробки из рук попадали. Пока мы их собирали, наша соотечественница, задыхаясь от возмущения, заорала, как недорезанная свинья.
– Ах, граждане, русских бьют! Че щуришься тут, китаеза неумытая?! – И так толкнула торговку, приложив всю свою массу, что та перелетела через лоток, снеся с него всю кучу шмоток. Тут из-за шторки сразу возникли два китайских дуба, внешне похожих на японских сумоистов, весом на прикид под два центнера каждый. Фекла хотела было и им задать трепки, но мы смогли удержать ее от такого героического поступка. Кулак у каждого из этих дубов был размером с наши головы.
– Давайте лучше вежливо уйдем отсюда, Федосья Марковна. Зачем нагнетать международную обстановку?
Выбежав на улицу, мы сложили в большую кучу Феклины шмотки и закурили.
– Ну вы покурите пока, а я пойду еще прошвырнусь маленько. Я быстренько, здесь рядом! – На потной щеке у нее красовался багровый след пятерни. Мы молча кивнули в знак согласия.
– Фекла – она и в Сингапуре Фекла! – сделал философский вывод Тетеря. – Да-а, попили мы с тобой пивка!
Тут к нам подошел молодой китаец с двумя худющими молодыми тайками, которые чего-то изображали из себя, пытаясь строить глазки и улыбаться. Сутенер с проститутками, оказалось. Пока мы на пальцах объясняли аборигену, что, мол, нельзя нам, мы из коммунистической страны, да и товар у тебя, мол, с душком, подошла наша пчеломатка. У этого китайского сутенера, когда Фекла повернулась к нему кормой, из гортани вырвался звук, непохожий ни на одну гласную букву уже китайского алфавита. Что-то среднее между «Э» и «Ю», после чего местные аборигены быстренько ретировались.
На пароход мы прибыли самыми последними. Естественно, без пива!
Из Вишакхапотнама, где нас загрузили во все трюмы какими-то костями, которые прели на жаре и воняли, как на скотобойне, хоть нос зажимай, мы двинулись в Японию в порт Осака. На вторые сутки хода ночью попали в приличный шторм, а у меня, как назло, снова разболелся тот предательский зуб. Сначала просто ныл, отзываясь в мозгу тупой болью, потом все чаще из него стали простреливаться импульсы, словно током пробивало. К середине вахты пришлось пристегнуться к креслу, чтобы не улететь и не ботнуться о переборку из-за сильной качки. И так-то все нутро выворачивало, да еще и этот зуб как с ума сошел. К концу вахты я уже ничего соображать не мог, зуб болел так, хоть на стенку бросайся. У Климакса в каюте нашлось полбутылки водки, которой я стал полоскать рот, стараясь сдержаться, чтоб не проглотить. Опустошив бутылку себе унутрь, выждав полчаса, пока шло рассасывание обезболивающего, и убедившись в абсолютной неэффективности этого мероприятия, мы все вчетвером стали думать, что же делать дальше. Мазание десен горчицей, обкладывание больного зуба чесноком, лимонными корками и прочее в этот раз почему-то не помогало.
– Че, и водка не помогает? – удивился Ковер. – Да-а, тяжелый случай! Иди к Фекле, чего еще остается? Может, она сжалится, даст что-нибудь болеутоляющее?
К завтраку шторм почти утих. В девять утра я не выдержал, побежал к Фекле.
Она открыла дверь каюты на маленькую щелку.
– Чего тебе?
– Федосья Марковна, не будет ли у вас, случайно, какой-нибудь болеутоляющей таблетки? Зуб что-то заболел, спасу нет никакого!
– Только аспирин! Надо?
– А больше ничего? Тогда не надо, спасибо!
Когда дверь захлопнулась, из ее каюты послышался голос Ромео-Плешнера.
– Кто это к тебе?
– Да радист, придурок! Зуб у него, видишь ли, заболел! Набрали рахитов!..
– Ну че? Дала?
– А-а, пошла она! Не вовремя сунулся, у нее Плешь в гостях засел! Вот, плоскогубцы у токаря взял. Продезинфицировать бы чем, в масле все.
– Че, без наркоза будешь? У меня бутылка Сакэ-Этиго есть, в прошлый рейс в Токио брал, сорок шесть оборотов! Могу дать, только в Осаке купишь мне такую же, – предложил старпом.
– Давай, тащи!
Рвали сообща. Сначала, как самый сильный, дергал Ковер, но у него с первого раза не получилось, обломал только. Я взвыл, как раненый слон.
– Ты че делаешь? Костолом! Под самый корень надо было захватывать!
– Ну дак… я так и захватил! Извини, у меня что-то руки трясутся!
Я уже сидел почти пьяный, но после первой неудачной попытки пришлось выпить еще стакан Этиго, на всякий случай, чтобы успокоить нервы. Следующим дергал шеф, перед операцией предварительно отглотнув из моей бутылки приличную дозу для храбрости. Но и он весь измучился не меньше меня самого.
– Не хочет вылазить, гад такой! Крепко засел! Надо прямо за десну цеплять, а то опять обломится!
– Дайте-ка я, костоломы! Такого пустяка сделать не могут! – вызвался Климакс. Он уперся ногой мне в грудь и шатал зуб во все стороны. У меня уже кровь ручьем хлестала изо рта, даже орать не мог, был на грани потери сознания от боли. Но второй штурман проявил садистское упорство и выдернул-таки этот зуб. Мне показалось, что Клим Аксенович вырвал у меня не только больной, а сразу все зубы на правой стороне нижней челюсти, а вместе с ними и язык, и всякие гланды с аденоидами. Ахая и мыча, я кое-как допил содержимое бутылки.
– Все! Спасибо! Теперь валите все на хрен! Я привык умирать в одиночку…
Эх, жизнь моя моряцкая! Неужели ты взаправду была у меня? Или просто часто стала сниться мне под старость лет? Вернуть бы то золотое времечко да пожить хоть с недельку снова молодым, полным сил и добрых надежд!
Милена МиллинткевичОднажды поутру
Утро было безнадежно испорчено, и все потому, что сломалась служебная машина.
Такси вызвать – не реально. На троллейбусе – смерти подобно. Автобусы, трамваи – битком.
Торможу маршрутку. К счастью, в нашем городе их много. Сажусь на единственное свободное место, и поехали. На Мира добавляется семь стоячих. Тесно! Духота! Три остановки вжатый в двери парень висит на подножке. Но вот он выходит, и в маршрутку вносит грузное тело женщина лет семидесяти. Подталкивает стоящих впереди животом, так, что они чуть не падают нам на колени, и со всей дури закрывает дверь. Водитель с невозмутимым видом, посмотрев на нее в зеркало, изрекает:
– Дама! Конкурс «Кто громче хлопнет дверью» закончился. Призы розданы.
Хрюкнув, женщина так же невозмутимо отвечает:
– Вот гадство! Опять опоздала!
Дальше – больше:
– Выключите вы эту попсу, – возмущается седовласый мужчина, когда из динамиков Army of Lovers начинает петь бессмертный хит «Sexual Revolution».
– О нет, – возражает женщина в пестрой панаме, – только не Лазарева. Я его дома вынуждена слушать сутки напролет.