имеют свой особый вкус.
Но кто хоть капельку не трус,
покинув личные заботы
и в миг призвав на помощь муз,
бежит в поля большой охоты.
Мария: Смотрите!
Архитектор целится вам в грудь!
Каблуков: Убийца!
Твой черёд не за горами!
(Архитектор стреляет).
Мария: Ах!
Дым раздвинул воздух сизыми шарами!
Архитектор: Очищен путь,
Восходит ясный день.
И дом закончен, каменный владыка.
Соблюдена гармония высот и тяжести.
Любуйся и ликуй!
Гранита твёрдый лоб,
изъеденный времён писанием,
упёрся в стен преграду.
Над лёгкими рядами окон,
в верху, воздушных бурь подруга,
раскинулась над нами крыша.
Флаг в воздухе стреляет.
Хвала и слава архитектору!
И архитектор — это я.
Математик и Андрей Семенович
Математик
(вынимая из головы шар):
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Я вынул из головы шар.
Андрей Семенович:
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Положь его обратно.
Математик:
Нет, не положу!
Нет, не положу!
Нет, не положу!
Нет, не положу!
Андрей Семен.:
Ну и не клади.
Ну и не клади.
Ну и не клади.
Математик:
Вот и не положу!
Вот и не положу!
Вот и не положу!
Андр. Семен.:
Ну и ладно.
Ну и ладно.
Ну и ладно.
Математик:
Вот я и победил!
Вот я и победил!
Вот я и победил!
Андр. Семен.:
Ну победил и успокойся!
Математик:
Нет, не успокоюсь!
Нет, не успокоюсь!
Нет, не успокоюсь!
Андр. Семен.:
Хоть ты и математик, а честное слово, ты не умён.
Математик:
Нет, умён и знаю очень много!
Нет, умён и знаю очень много!
Нет, умён и знаю очень много!
Андр. Семен.:
Много, да только всё ерунду.
Математик:
Нет, не ерунду!
Нет, не ерунду!
Нет, не ерунду!
Андр. Семен.:
Надоело мне с тобой препираться.
Математик:
Нет, не надоело!
Нет, не надоело!
Нет, не надоело!
(Андрей Семенович досадливо машет рукой и уходит. Математик, постояв минуту, уходит вслед за Андреем Семеновичем).
Занавес
Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека, к ней не подготовленного
I
Писатель: Я писатель.
Читатель: А по — моему, ты г…о!
(Писатель стоит несколько минут потрясенный этой новой идеей и падает замертво. Его выносят).
II
Художник: Я художник.
Рабочий: А по — моему, ты г…о!
(Художник тут же побелел как полотно,
И как тростинка закачался,
И неожиданно скончался,
Его выносят).
III
Композитор: Я композитор.
Ваня Рублёв: А по — моему, ты г…о!
(Композитор, тяжело дыша, так и осел. Его неожиданно выносят).
IV
Химик: Я химик.
Физик: А по — моему, ты г…о!
(Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол).
Ходит путник в час полночный
Ходит путник в час полночный
прячет в сумку хлеб и сыр
а над ним цветок порочный
выростает в воздух пр.
Сколько влаги сколько неги
в том цветке ростущем из
длинной птицы в быстром беге
из окна летящей вниз.
Вынул путник тут же сразу
пулю — дочь высоких скал.
Поднял путник пулю к глазу
бросил пулю и скакал.
Пуля птице впилась в тело
образуя много дыр
больше птица не летела
и цветок не плавал пр.
только путник в быстром беге
повторял и вверх и в низ:
"Ах, откуда столько неги
в том цветке растущем из".
Пиеса
Кока Брянский: Я сегодня женюсь.
Мать: Что?
Кока Бр.: Я сегодня женюсь.
Мать: Что?
Кока Бр.: Я говорю, что я сегодня женюсь.
Мать: Что ты говоришь?
Кока: Се — го — во — дня — же — нюсь!
Мать: же? что такое же?
Кока: Же — нить — ба!
Мать: ба? Как это ба?
Кока: Не ба, а же — нить — ба!
Мать: Как это не ба?
Кока: Ну так, не ба и всё тут!
Мать: Что?
Кока: Ну не ба. Понимаешь! Не ба!
Мать: Опять ты мне это ба. Я не знаю, зачем ба.
Кока: Тпфу ты! же да ба\ Ну что такое же! Сама то ты не понимаешь, что сказать просто же — бессмысленно.
Мать: Что ты говоришь?
Кока:Же, говорю, бессмысленно!!!.
Мать: Сле?
Кока: Да что это в конце концов! Как ты умудряешься это услыхать только кусок слова, да ещё самый нелепый: Сле! Почему именно сле!
Мать: вот опять сле.
Кока Брянский душит мать.
Входит невеста Маруся.
Четыре немца ели свинину...
Четыре немца ели свинину и пили зелёное пиво. Немец по имяни Клаус подавился куском свинины и встал из‑за стола. Тогда три других немца принялись свистеть в кулаки и громко издеваться над постродавшим. Но немец Клаус быстро проглотил кусок свинины, запил его зелёным пивом и был готов к ответу. Три других немца, поиздевавшись над горлом немца Клауса, перешли теперь к его ногам и стали кричать, что ноги у немца Клауса довольно кривые. Особенно один немец, по имяни Михель, смеялся над кривыми ногами немца Клауса. Тогда немец Клаус показал пальцем на немца Михеля и сказал, что он не видел второго человека, так глупо выговаривающего слова "кривые ноги". Немец Михель посмотрел на всех вопрошающим взглядом, а на немца Клауса посмотрел взглядом, вырожающим крайнюю неприязнь. Тут немец Клаус выпил немного зелёного пива с такими мыслями в своей голове: "вот между мной и немцем Михелем начинается ссора". Остальные два немца молча ели свинину. А немец Клауз, отпив немного пива, посмотрел на всех с видом, говорящим следующее: "Я знаю, что вы от меня хотите, но я для вас запертая шкатулка".
Гиммелькумов смотрел на девушку...
Гиммелькумов смотрел на девушку в противоположном окне. Но девушка в противоположном окне ни разу не посмотрела на Ниммелькумова. "Это она от застенчивости", — думал Гиммелькумов.
Гиммелькумов раскрасил себе лицо зелёной тушью и подошёл к окну. "Пусть думают все: какой он странный", — говорил сам себе Гиммелькумов.
Кончился табак и Гиммелькумову нечего было курить. Он сосал пустую трубку, но это ещё больше увеличивало пытку. Так прошло часа два. А потом табак появился.
Гиммелькумов таращил на девушку глаза и приказывал ей мысленно повернуть голову. Однако это не помогало. Тогда Гиммелькумов стал мысленно приказывать девушке не смотреть на него. Это тоже не помогло.
Гиммелькумов искал внутреннюю идею, чтобы на всю жизнь погрузиться в неё. Приятно быть в одном пункте как бы сумасшедшим. Всюду и во всём видит такой человек свой пункт. Всё на его мельницу. Всё имеет прямое отношение к любимому пункту.
Вдруг страшная жадность охватила Гиммелькумова. Но на что распростронялась эта жадность, было непонятно. Гиммелькумов повторял правила о переносе слов и долго размышлял о буквах с т в, которые не делятся. "Ныне, я очень жад — ный", — говорил сам себе Гиммелькумов. Его кусала блоха, он чесался и раскладывал в уме слово "естество", для переноса с одной на другую строчку.
Профессор Трубочкин
В редакцию Чижа вошел человек маленького роста, с черной косматой бородой, в длинном черном плаще и в широкополой черной шляпе. Под мышкой этот человек держал огромный конверт, запечатанный зеленой печатью.
— Я — знаменитый профессор Трубочкин, — сказал тоненьким голосом этот странный человек.
— Ах, это вы профессор Трубочкин! — сказал редактор. — Мы давно ждем вас. Читатели нашего журнала задают нам различные вопросы. И вот мы обратились к вам, потому что только вы можете ответить на любой вопрос. Мы слыхали, что вы знаете все.
— Да, я знаю все, — сказал профессор Трубочкин. — Я умею управлять аэропланом, трамваем и подводной лодкой. Я умею говорить по — русски, по — немецки, по — турецки, по — самоедски и по — фистольски. Я умею писать стихи, читать книжку, держа ее вверх ногами, стоять на одной ноге, показывать фокусы и даже летать.
— Ну, это уж невозможно, — сказал редактор.
— Нет, возможно, — сказал профессор Трубочкин.
— А ну‑ка полетите, — сказал редактор.
— Пожалуйста, — сказал профессор Трубочкин и влез на стол. Профессор разбежался по столу, опрокинул чернильницу и банку с клеем, сбросил на пол несколько книг, порвал чью‑то рукопись и прыгнул на воздух. Плащ профессора распахнулся и защелкал над головой редактора, а сам профессор замахал руками и с грохотом полетел на пол.
Все кинулись к профессору, но профессор вскочил на ноги и сказал:
— Я делаю всё очень скоро. Я могу сразу сложить два числа любой величины.
— А ну‑ка, — сказал редактор, — сколько будет три и пять?
— Четыре, — сказал профессор.
— Нет, — сказал редактор, — вы ошиблись.
— Ах да, — сказал профессор, — девятнадцать!
— Да нет же, — сказал редактор, — вы ошиблись опять. У меня получилось восемь.
Профессор Трубочкин разгладил свою бороду, положил на стол конверт с зеленой печатью и сказал: