Он ушел 23 февраля 1945‑го, в День Красной армии, которая уже рвалась к Берлину. В стране – и то был уникальный случай в годы войны – объявили государственный траур. В честь писателя и острослова.
Перевести молчание
За столиком в ресторане Дома литераторов Расул Гамзатов, писатель из ГДР Макс Вальтер Щульц, – автор романа «Мы не пыль на ветру» и ректор Лейпцикского Литературного института им. И.Бехера, и переводчица Евгения Кацева, работавшая тогда в журнале «Вопросы литературы».
Расул Гамзатов
Расул что-то сказал Максу Вальтеру Шульцу. Кацева стала переводить.
Не прерываясь, она продолжала беседу с гостем на немецком языке.
Расул не выдержал:
– Смотрите, какой замечательный у нас переводчик. Она даже мое молчание переводит…
За мои горы!
Как-то поздней зимней ночью в московской квартире народного артиста СССР, певца Муслима Магомаева, раздался звонок в дверь. Что такое? Певец нехотя открыл. На пороге стоял бравый офицер.
– Товарищ Магомаев, вас срочно вызывает председатель Совета национальностей Верховного Совета СССР, народный поэт Дагестана Расул Гамзатович Гамзатов!
Срочно – значит, срочно.
Пришлось Магомаеву на скорую руку стряхивать с себя сон, одеваться – и ехать.
У подъезда его ожидала черная «Волга» на всех парах. Они быстро добрались до московского дома Гамзатова. Офицер проводил его до дверей, пригласил войти в просторную квартиру. Свет горел в дальней комнате. Туда и прошел Муслим Магометович.
За длинным обеденным столом сидел Расул Гамзатов. На столе – бутылка водки, два фужера для шампанского и крайне спартанская закуска. Половина яблочка или луковица, не более.
Расул пригласил Муслима сесть.
Налил по полному фужеру водки.
Произнес тост:
– За твоё море!
Они выпили до дна. С горем пополам занюхали.
Расул тут же налил по второму фужеру. Пустую поллитровку поставили на пол.
– А теперь – за мои горы!
Снова – до дна.
Тут появился офицер. Пригласил Магомаева следовать за собой. Снова – «Черная волга». На этот раз офицер проводил Магомаева до дверей его собственной квартиры.
После этого поэт и певец часто встречались. Магомаев исполнял песни на стихи Гамзатова. Но никогда они не напоминали друг другу об этом случае. Это была их тайна.
Будем проносить в себе
Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, как известно, любил крепко выпить. Но, как ему казалось, в государственных интересах развернул беспощадную борьбу не только с алкоголизмом, но и с винопитием. На некоторое время даже слабый алкоголь был исключен из официальных церемоний – в том числе дипломатических. Продажа спиртного в буфетах официальных учреждений (как и домах творчества!) стала восприниматься как святотатство. Пожалуй, это было первое и последнее начинание Горбачева, которое система исполнила рьяно и с присущим советской власти максимализмом. Перестали продавать коньяк и вино и в буфете Верховного Совета СССР. Даже «для своих». Когда об этом сообщили Расулу Гамзатову, он задумчиво произнес:
– Что ж, будем проносить в себе!
Двое пьющих
Как-то в московском Доме литераторов Расул Гамзатов предложил Паперному с ним выпить. Тот благодарит, отказывается, мол, ему уже хватит. Отказывается и поэт Кайсын Кулиев ― он болен, ему нельзя.
Присутствующая здесь же переводчица Елена Николаевская говорит, что вообще не пьёт. Расул вздыхает:
– Никто не хочет пить. Только двое нас осталось ― пьющих.
– Кто же эти двое?
– Я и мой народ.
Никогда!
В начале 1990‑х годов, в разгар сепаратистских настроений в Дагестане, Гамзатов с присущей ему афористичностью отрезал: «Дагестан никогда добровольно в Россию не входил и никогда добровольно из России не выйдет».
Александр Македонский
Однажды в журнал «Молодая гвардия» на заседание редколлегии пришел Лев Иванович Ошанин, известнейший поэт-песенник, чтобы познакомить со своим новым романом в балладах об Александре Македонском и предложить его журналу.
Свое слово он начал с рассказа об истории создания нового произведения в необычном жанре.
– Это философский роман в балладах. Его я писал несколько лет. Я проехал и прошел сотни километров по тропам и дорогам, по которым шли воины Александра Македонского, в Афганистане и Персии. Называется роман «Вода бессмертия».
– Лев Иванович, – хмыкнул Владимир Фирсов, член редколлегии, – может, воду-то уберем?
– Ты все шутишь, Володя, а я серьезно говорю: над романом я трудился несколько лет. И название его мною выстрадано. Итак, баллада первая…
Прошел час, другой, а Ошанин все читал и читал свой философский роман в балладах «Вода бессмертия».
Геннадий Серебряков не удержался от эпиграммы:
Деревенели, словно доски.
Этот сник, а тот увял.
Лев Иваныч Македонский
Нам Ошанина читал…
Случай с Михалковым
Сергей Владимирович Михалков был в гостях у одного из писателей. Возле него вился сынишка хозяина дома. Сынишке шел второй годик.
Сергей Владимирович поднял его на руки, а тот взял и обдул высокого гостя.
Отряхиваясь, тот сказал хозяину дома:
– В-в-ваня… Представляешь, подрастет твой Максим, ты ему будешь говорить о том, какой прекрасный поэт Сергей Михалков. А он тебе скажет: «Да сцал я на твоего Михалкова». И в-в-ведь, подлец, будет прав…
Рыцарь Ланцелот
Известный литературовед и критик Александр Львович Дымшиц всегда очень нежно вспоминал драматурга Шварца.
Выходило, что он впервые увидел его в поселке Всеволжское под Ленинградом. Там близ Мельничьего Ручья в дощатом домике и жил Евгений Львович Шварц, взрослый друг детворы со всей округи. В момент их встречи он был в окружении оравы ребят, которые охотно откликались на его фантазии. На сей раз шла раздача им разных ролей – пажей я королей, Иванушек-дурачков и Василис Прекрасных, Потом Шварц задавал им вопросы»
– А какое блюдо, – спрашивал он, – самое придворное при дворе? Ребята хором ему отвечали:
– Анчоусы под соусом.
Больше всех смеялся автор этой самой импровизации.
Увидев приехавшего Дымшица, Евгений Львович попрощался с ребятами.
С Дымшицем они пошли к нему в домик, делясь вестями о войне, которая уже во всю полыхала в Европе. Каждому было ясно, что рано или поздно она достигнет и нашей страны.
Когда это случилось, Евгений Львович в начале июля 1941 года сам пришел в военкомат на предмет «неполучения» им повестки.
Поскольку он страдал припадками так называемой «солнечной экземы», то лоб его был забинтован, как у раненого.
В военкомате ему предложили расписаться в какой-то ведомости. А у него, как известно, дрожали руки. Поэтому одной рукой он взял другую за кисть и стал медленно выводить свою подпись. На это ушло несколько минут.
Писарь не выдержал:
– И куда вы, папаша, собрались? Управимся с фрицами и без инвалидов.
Евгений Львович ответил: Я не инвалид. Это когда я пишу, у меня руки дрожат, а когда стреляю – никогда!
А потом Александр Львович встретил Шварца на Невском проспекте. На вопрос, что он намерен делать, тот с грустью в голосе ответил:
– Какие наши дела?.. Пишу. Вот пьесу дам театру. Сейчас нужна публицистика, сатира. Потом дежурства, разные мелочи.
Оказалось, что он часами дежурил на крыше писательского дома на канале имени Грибоедова и своими дрожащими руками гасил вражеские зажигалки.
– Читая много лет спустя, его лучшую пьесу «Дракон», – завершил свои воспоминания Александр Львович, – я подумал, что в рыцаре Ланцелоте жила душа самого Шварца. Это сам Шварц говорил о фашизме: «Я вызову на бой Дракона!..»
История с Казакевичем
Критик и литературовед Зиновий Самойлович Паперный вспомнил однажды в разговоре об Эммануиле Казакевиче, авторе прекрасной повести «Звезда» и рассказа «Двое в степи», как тот с охотой принял предложение подготовить к изданию альманах «Литературная Москва». Собранные для альманаха рукописи были довольно-таки острыми по содержанию и могли принести составителю и редактору немало неприятных моментов в отношениях с цензурой.
– Мы ему настоятельно советовали отказаться от затеи, потому как альманах, даже если он и выйдет в свет, вызовет жестокую критику партийных товарищей. А ему лично могли грозить всякие неприятности.
Выслушав совет, Эммануил Генрихович сказал:
– Житель одного небольшого городка решил сбрить себе бороду. По сему случаю он пошел к учителю, дабы посоветоваться с ним.
Когда человек пришел в дом к учителю, тот брил себе бороду. В ответ на вопрос, что привело к нему гостя, тот поведал ему о своем решении и просил подсказать, стоит ли ему сбривать бороду.
– Ни в коем случае, – ответил учитель, добривая щеку.
– Учитель, – тихо молвил человек, – но вы же сами…
– Да, я сам. Но заметьте, сам и никого об этом даже не спрашивал.
Долго нас голод морил…
Поэт, драматург, журналист Анатолий Владимирович Софронов долгие годы возглавлял журнал «Огонек». Был человеком популярным, близким к власти, много путешествовал. Не слишком одобрял шаткие преобразования Никиты Хрущева. Надо сказать, что Софронов был мужчиной упитанным, статным. И вот осенью 1964 года Хрущева сняли со всех должностей. Софронов, выпятив внушительный живот, вскоре после этого выступал на большом писательском собрании. Он громко, яростно произнес:
– Ну что, товарищи, долго в цепях нас держали?
И, после театральной паузы, похлопывая себя по животу:
– Ну, я же не могу сказать, что долго нас голод морил…
Знают литературу
Шестого июля 1928 года Алексей Максимович Горький, вернувшийся в СССР отправился в поездку по стране, чтобы воочию убедиться в переменах, происшедших на родной земле. Его путь пролегал через Курск, Харьков, Запорожье, Крым, Ростов-на-Дону, Казань, Нижний Новгород и многие другие города.