– Вам кто-нибудь встретился по дороге? – неожиданно спросил Казакевич.
– Да, – ответил Андронников.
– И кто же?
– Коля Зеев.
Казакевич открыл глаза и поднявшись спросил:
– Сами придумали?
– Конечно. Кто же еще?!
– Я проверю, – предупредил Казакевич.
Потом спросил:
– Он был один?
Андронников ответил:
– Нет. С ним была целая рота Зеев.
Казакевич выдохнул и упал навзничь:
– Вы не можете представить себе, как я рад за вас! Я ведь просто страдал оттого, что вы в нашей игре оказались такой бездарностью!..
Вчерашний ужин
Поэты Владимир Фирсов и Геннадий Серебряков, бывшие в ту пору членами редколлегии журнала «Молодая гвардия», отправились к секретарю ЦК ВЛКСМ для «лакировки» того раздела в докладе первого секретаря на комсомольском пленуме, который посвящен был проблемам литературы и искусства.
Они работали с утра до двух часов дня.
Глянув на часы, секретарь ЦК Матвеев заметил:
– А сейчас пообедаем…
Ребята приободрились.
Но оказались глубоко разочарованными, когда услышали из уст у Леонида Ивановича:
– И встретимся у меня ровно в три…
– Ну надо же, жмот какой, – возмущенно говорил Фирсов, спускаясь с Серебряковым в лифте на первый этаж, где находился буфет. – Мы ему столько налудили, а он даже бутылки пива не поставил.
Они взяли какие-то салатики, сосиски с горошком, по чашке кофе.
– Я еще дайте нам бутылочку коньяка, – сказал Фирсов.
За столиком он разлил коньяк по стаканам, шпили, закусили.
После перекура поднялись на секретарский этаж.
– Наш умелец пришел? – спросил Фирсов у дежурного.
– Не понял.
– Матвеев вернулся с обеда?
– Да, Леонид Иванович у себя.
Ровно в три поэты вошли в кабинет.
Все уселись за стол, чтобы продолжить «лакировку» доклада.
Неожиданно Фирсов обратил внимание, что Матвеев вроде бы принюхивается к нему.
Он откинулся на спинку стула и заметил:
– А чего вы принюхиваетесь, Леонид Иванович?! Вчерашнее…
Дядя Ваня
Известный драматург Леонид Антонович Малюгин, автор пьесы «Старые друзья» и сценариев к кинофильмам «Поезд идет на восток», «Доброе утро», рассказывал, как во время войны он встретил Евгения Львовича Шварца в Москве и предложил тому вместе пойти в Комитет по делам искусств, чтобы узнать, почему задерживают разрешение на постановку пьесы Евгения Львовича «Одна ночь». Правда, не дожидаясь этого разрешения, пьесу уже репетировали в Лениградском Большом драматическом театре им. А.М.Горького, где Малюгин работал заведующим литературной частью.
Евгений Шварц
В комитете их принял театральный начальник и долго рассказывал о блокаде Ленинграда. Потом заявил, что пьеса о блокаде должна быть исполнена в жанре монументальной эпопеи, не так, как написана «Одна ночь». В ней, говорил он, нет героического начала, герои пьесы люди обычные, маленькие. Да и сам мир этих людей, как и «шутки в условиях осажденного города» товарища Шварца вряд ли кому интересны.
– Я возражал, – вспоминал Малюгин. – Но начальник не внял моим возражениям. Вернул пьесу Шварца. Мне же дал другую со словами: «Вот как надо писать», обязательно обратитесь к ней…
Когда вышли из Комитета, Леонид Антонович спросил: – А чего же вы молчали, Евгений Львович?
– Спорить с ним все равно, что с репродуктором. Сколько ему не говорите, он все равно будет продолжать свое. И обратите внимание, он нам рассказывал о Блокаде Ленинграда, словно мы ее не нюхали, а приехали из Калифорнии.
Потом неожиданно спросил:
– Леонид Антонович, если не секрет, что за пьесу он вам рекомендовал? Покажите-ка образец, по которому нам следует равняться?!
Пьеса называлась «Власть тьмы».
– Это что же, пьеса Льва Николаевича Толстого?
– Да нет. Автор другой.
Под одноименным названием скрывалась «поделка» ремесленника о захвате Ясной Поляны немцами. Открывалась пьеса списком «действующих лиц» и «действующих вещей», среди которых были халат Толстого, его же туфли и тому подобное.
– Это же находка! – улыбнулся Шварц. – А не написать ли мне пьесу об Иване Грозном под названием «Дядя Ваня»?!..
Клуб писателей имени Аркадия Райкина
Популярность актера-сатирика Аркадия Райкина в СССР была невероятной. Его триумф продолжался «от Сталина до Горбачева», от юного азарта до благородной седины – и в Ленинграде, и в Москве, и по всему СССР. Да и зарубежные гастроли случались – и даже вполне громкие, хотя жанр предполагал привязку к отечественной проблематике. А уж сколько афоризмов и реприз (хотя мэтр не любил этого эстрадного слова!) после его исполнения стали крылатыми – не сосчитать. О литературной основе райкинского наследия я и хотел бы поговорить, показать своеобразный литературный клуб Райкина.
Аркадий Райкин
Не секрет, что актеру решительно приписывали все остроты, которые он запускал в народ. Товарищ Саахов в «Кавказской пленнице» витийствовал: «Как говорит наш замечательный сатирик Аркадий Райкин, женщина – друг человека…» – и это очень точный штрих времени. А шутка эта принадлежит фантазии Владимира Полякова. В программках, на афишах Театра миниатюр обязательно значились фамилии драматургов. Но их не объявляли перед исполнением каждой интермедии. И в народе авторов Райкина знали действительно гораздо хуже, чем композиторов и поэтов, сочинявших эстрадные шлягеры. Недоброжелатели и ревнивые писатели любили рассуждать, что Райкин намеренно оставляет авторов в тени, создает впечатление, что всё создает только он – любимый эстрадный артист страны. Это не так. Никакого коварства не было. Просто публика нуждалась в одном-единственном кумире и к авторам серьезного интереса не проявляла.
Писатели работали на Райкина, их фамилии можно было увидеть на афишах и в обзорах – всё чин по чину. Быть автором Райкина они считали за честь. А то, что популярность доставалась актёру – вполне справедливо, хотя иногда и обидно. «Можно было бы сказать, что Райкин «подминает» под себя сценки и монологи, водевили и интермедии различных авторов, ибо произведение любого драматурга звучит в этом театре по-райкински… Но дело в том, что сам Райкин показывает нам такое разнообразие стилей исполнения, приемов, типов и характеров, что подобное обвинение звучит как беспредметное. Артист обогащает, а не обедняет исполняемые им вещи», – писал Виктор Ардов – один из столпов нашего (да-да, и нашего тоже) юмора. В последние годы можно сказать – один из теневых столпов, потому что и его подзабыли.
Многие остроты, повторенные в разных обстоятельствах разными людьми миллионы раз, превратились в банальность. Несколько поколений подражателей коверкали слова по-райкински, по-райкински показывали скромников и хамов. Пожалуй, в последние годы о таланте актера легче судить по его редким лирическим монологам, в которых он был тонок и точен. Юмор стареет. В антикварном ореоле он не так ценен, как «злоба дня». Тем ценнее с годами стали грустные мотивы Райкина. Он, как никто другой из королей эстрады, умел перевоплощаться и в резонеров, и в печальных героев. Такие, как в песне «Добрый зритель», которую Ян Френкель написал на стихи Игоря Шаферана:
Может, всё бы забросить под старость,
На скамейке сидеть бы в саду?
Только как же я с вами расстанусь,
Добрый зритель в девятом ряду.
Шаферан – тоже один из ключевых райкинских авторов.
В легенду вошла и придирчивость Райкина, его привычка мучить авторов в репетиционный период. Каждая реприза должна была выстрелить – и готовили их мучительно, с заменами и сомнениями. Райкин старался изменить принцип «утром в газете, вечером в куплете», работал на опережение. Своим авторам он говорил: «Задача сатирика в том, чтобы после его выступления собирался пленум ЦК, а не концерт сатириков следовал бы после такого пленума». На острие сатиры он балансировал почти полвека.
Самый почтенный по возрасту и положению автор Райкина – это, как вы прекрасно понимаете, Николай Карамзин. В 1794 году он написал:
Смеяться, право, не грешно,
Над всем, что кажется смешно.
В нескольких программах Райкина звучали эти стихи.
Райкин еще до войны хотел заказать пьесу Михаилу Зощенко. Читать его рассказы он не решался: слишком многие в те годы выступали с этим «беспроигрышным» номером. А вышло, что Райкин преодолел робость и заказал Зощенко несколько миниатюр, когда писатель пребывал в опале. Мрачный, усталый сатирик написал для него, прежде всего, «Доброе утро» – сцену, которую он играл немало лет. Помните? Некий начальник по имени Василий Васильевич, запыхавшись, прибегает в кабинет в домашних тапочках. Одежду он наскоро запихнул в портфель – и оказалось, что это женский жакет. Но главное – не опоздать! А потом можно и «задать Храповицкого» прямо на рабочем столе. Зато, когда звонит кто-то свыше, он отчитывается по телефону: «Нет, что вы, я уже минут сорок на службе священнодействую!» Это не только смешно, но и остро: за опоздания в те годы наказывали строго. Было в репертуаре театра еще несколько зощенковских миниатюр, но эта вошла в золотой фонд Райкина. Первое время после Постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» фамилию Зощенко не печатали на афишах. Но гонорары из театра он получал.
Пожалуй, главным автором Райкина в сталинские времена был ученик Зощенко, Владимир Поляков, великий импровизатор, мастер розыгрышей, шутник неудержимый и бурный. «В таком ракурсе, в таком разрезе…», «Бу сделано…» – это из его любимых фраз, которыми Поляков наделял своих бюрократов. Он написал для Райкина замечательный номер «Лестница славы», вошедший в кинофильм «Мы с вами где-то встречались», в котором Райкин играл главную роль, а Поляков был сценаристом. Это была карьерная лестница. Чем выше поднимался по ней райкинский персонаж – тем заносчивее вёл себя со старыми друзьями. Требовал привилегий и почестей – десяток телефонов в кабинете, личный ЗИМ… Но вот он падает с этой лестницы, снова оказывается внизу – и скромненько едет к старым друзьям: «Отлично в трамвайчике доберусь». Острый номер с продуманной драматургией, которую Райкин преподносил с эстрадным блеском. Успех! Кстати, выражение «я дико извиняюсь» подарил Райкину тоже фантазёр Поляков.