Мурочка с ненавистью взглянула на его простодушное лицо и сказала:
– Подлец, подлец! Дурак проклятый! Тупица!
– Чего вы ругаетесь? – удивился Бултырин.
– Вот же тебе, кретин: когда лягу спать, нарочно отворю окно в спальне и впущу любовника… ха-ха-ха!
– Нет, вы этого не сделаете, – хладнокровно сказал Бултырин.
– Почему это, позвольте спросить?
– А я возьму кресло, сяду в спальне и буду сторожить…
– Вы с ума сошли! Вы так глупы, что даже не понимаете шуток!
– Ладно, ладно. Так и сделаю. А что?! Проговорились, да теперь на попятный? Ей-богу, сяду в спальне. Даром я, что ли, дал слово Жоржу?!
– Посмейте! Я позову дворников, они вас в участок отправят.
– А я скандал сделаю! Скажу, что я ваш любовник и вы меня приревновали к вашей горничной.
– Подлец!
– Пусть.
Свеча догорала, слабо освещая спальню… На кровати спала в верхней юбке и чулках Мурочка, покрытая простыней. Очевидно, она много плакала, так как тихонько во сне всхлипывала и глаза ее были красны.
В углу в мягком большом кресле сидел полусонный Бултырин и, грызя машинально вынутый из кармана винтик от бинокля, рассеянно поглядывал на спящую.
Незаметный подвиг
Я приближался к городу Калиткину – цели моего путешествия. И по мере моего приближения я начинал интересоваться им, городом Калиткиным.
За шесть станций до Калиткина я спросил одного из соседей по вагону:
– Вы знаете город Калиткин? Что в нем находится замечательного? Есть ли там какие-либо памятники, музеи, красивые виды?
– Доподлинно вам не могу сказать, – поразмыслив немного, отвечал сосед. – Кажется, что там нет ни музеев, ни памятников. Знаю только одно – что там живет знаменитый гражданин.
– Какой гражданин?
– Доподлинно вам не могу сказать. Ни имени его не упомнил, ни причины его известности… Знаю только, что очень знаменитый.
За три станции до Калиткина я, заинтересованный, обратился к другому соседу:
– Вы не знаете, что это за знаменитый гражданин, живущий в Калиткине?
– Знаю. Феоктист Иваныч Барабанов.
– Да?! А чем же он, извините меня за беспокойство, знаменит?
– Точно не могу вам сказать. Знаю только, что он, Барабанов, человек чрезвычайно знаменитый. Даже за пределами Калиткина!
За одну станцию до Калиткина я пристал с расспросами к третьему пассажиру.
– Кто такой Барабанов?
– Феоктист Иваныч? Он же спас Россию.
– Неслыханно! Как же это он сделал?!
– Доподлинно я этого не знаю. Известно только, что…
Поезд споткнулся и остановился. Это был город Калиткин – местопребывание загадочного знаменитого гражданина Барабанова, спасшего Россию.
Я выскочил из вагона, сел на извозчика и поехал в гостиницу, самую лучшую в городе. Она же была и средняя гостиница и самая худшая в городе, потому что была она единственная во всем Калиткине.
Умывшись в номере, я позвал хозяина гостиницы и, полный лихорадочного интереса к знаменитому гражданину, спросил:
– Барабанова знаете?
– Господи!!!
– Он спас Россию?
– А как же!
– Как же он ее спас?
– От немцев – вот как.
– От каких немцев?
– От войны с Германией он ее спас – вот от чего!
– Как же он это сделал?
– Доподлинно не скажу, но что он ее спас – так уж будьте покойны. Уж это верно. Весь город знает об этом.
– Да он чем был в то время, когда спасал Россию? Посланником, что ли?
– Нет, не посланником.
– Министром?! Королем дружественной державы?!!
– Барабанов? Уездным землемером он был в то время, Барабанов.
– Чудеса! Ступайте.
Хозяин с гордым, самодовольным выражением лица вышел из номера, а я, наскоро одевшись и расспросив дорогу в клуб, последовал за ним.
В клубе мне необходимо было видеть нескольких лиц, а кроме того, я надеялся выяснить наконец полную таинственности и загадок историю землемера Барабанова.
Старшина записывал меня в какую-то книгу, а я в это время, горя нетерпением, спросил его:
– Кто Барабанов?
– Он? Спас Россию.
К этому подвигу Барабанова в Калиткине, очевидно, все привыкли и говорили о нем без тени волнения и радости. Старшина сказал эту великую громоподобную фразу таким хладнокровным тоном, каким сообщают:
– А я только что выпил рюмку водки.
Человек быстро со всем свыкается. Я уверен, что современники и знакомые Пушкина говорили о нем приблизительно в таком тоне:
– А Саша опять какую-то штуковину написал. Не помню, как она называется, «Борис Годунов», что ли.
Слуга великого Гоголя чистил каждый день сапоги барину безо всякого душевного трепета и даже (о, я хорошо знаю слуг) частенько поплевывал на эту существенную часть туалета творца «Мертвых душ». Ему, бедняге, и в голову не приходило, что его барину в конце концов поставят на каждой свободной площади по памятнику.
Я возразил старшине:
– Спас-то он спас. Я уже слышал об этом. Но как?
– Он? Он предотвратил войну между Германией и Россией. А в тот год эта война была бы гибельна для России. Не знаю даже, остались ли бы мы с вами живы.
– Что же он сделал для этого?! – с легкой нервностью в голосе воскликнул я.
– Сделал? Он чего-то именно и не сделал. Не сделал чего-то такого, что – если бы было им сделано – повело бы за собой ужасную войну с Германией… Согласитесь сами, что в этом случае «сделал», «не сделал» – одно и то же!
– Как же вы сами не знаете, что это такое ужасное, чего Барабанов не сделал, или что это героическое, что им было проделано?!
Старшина развел руками.
– Да он сам редко об этом рассказывает. А я слышал от других.
– Где Барабанов? – отрывисто спросил я.
– Он сейчас здесь, в клубе. Сидит в читальне. Он теперь почти не выходит оттуда. Читает в газетах политические известия и изучает по каким-то книгам историю народов. О войнах каких-то читает. За-ме-ча-тель-ный человек!!
Я не мог больше выдержать. Я пошел к Барабанову.
Передо мной сидел в низеньком кресле немолодой человек в черных очках, с бледным истощенным лицом и внимательно читал толстую большую книгу.
Я, с весьма понятным чувством волнения и почтительности, рассматривал его, этого нового Ивана Сусанина, сидевшего так скромно и незаметно в читальне маленького провинциального клуба, вместо того чтобы греметь в столице, быть осыпанным деньгами, почестями и орденами…
Передо мной сидел человек, спасший Россию – громадную страну, одна губерния которой по площади больше всей Франции и Италии!
Я приблизился к креслу и прерывающимся от волнения голосом спросил:
– Бара-банов?..
– Я Барабанов, – сказал знаменитый землемер, опуская книгу. – Здравствуйте. Что такое?
– Меня интересует один вопрос… – переступив с ноги на ногу, смущенно начал я. – Каким образом вы спасли Россию? Об этом все говорят, трубит весь город, но как это сделано – никто толком не знает.
Барабанов положил книгу на стол и тихо отвечал:
– Да, я спас Россию.
– Это так… поразительно… что я бы хотел… поподробнее.
– О! это длинная история… В кратких словах она такова: я сделал один шаг, который предотвратил кровопролитную войну между Германией и Россией, совершенно тогда не подготовленной и потерпевшей бы, наверное, ряд страшных поражений, вплоть до полного падения и разрушения великого государства…
– И вы сделали в предотвращение этого один только шаг?! Какой же это шаг?! Что это за святой, гениальный, проникновенный шаг?
Землемер Барабанов скромно улыбнулся.
– С первого взгляда – шаг этот очень простой: двенадцать лет тому назад, пятого сентября, я не поехал в Петербург, хотя и собирался туда. Не знаю, что меня толкнуло, но я не поехал. Мог бы поехать, даже должен был поехать – но не поехал!
Я оглянулся. Нас окружало до двадцати человек именитых граждан Калиткина, постепенно набравшихся в читальню и слушавших теперь наш разговор с редким вниманием и благоговением.
– Вы не поехали в Петербург!.. – пораженный, воскликнул я. – А что бы было, если бы вы туда поехали?!
– Что? А я вам скажу – что. У меня там живет зять Дудукаев – человек крайне любопытный, горячий и вспыльчивый. Я, признаться, к нему и ехал. Ну-с… А вы знаете, милостивый государь, что как раз в то же время в Петербург приезжал германский кронпринц, с целью нанести нашему государю визит и ознакомиться с Россией? Знаете ли вы об этом?
Горя нетерпением, я машинально ответил:
– Знаю. Что же дальше?
– Дальше? А дальше было бы вот что… Как я вам уже сказал, зять мой Дудукаев был человек истерически любопытный и грубо, до потери сознания, вспыльчивый. Кроме того, был он близорук. Если бы я в то время приехал в Питер, он обязательно потащил бы меня смотреть кронпринца и, конечно, по своей близорукости, лез бы в самую гущу толпы, поближе к кронпринцу… Конечно, полицейские, видя его странную настойчивость и стремительность, отпихнули бы его, он, не стерпевши, дал бы кому-нибудь в ухо, и, конечно, произошла бы грандиознейшая свалка, в самом центре которой оказался бы ничего не подозревавший кронпринц. Вы знаете, господа, что во время драки дерущиеся не разбирают ни сана, ни положения человека, и, как всегда бывает в таких случаях, кронпринцу влетело бы больше всех! Остальное понятно. Возгорелся бы крупный международный конфликт, а так как в то время русским министром иностранных дел был человек бездарный, бестактный, напыщенный и грубый – ненавистник немцев, – то дело немедленно получило бы страшный для России оборот. Министр вовлек бы Россию в пагубную для нее войну, и я не знаю…
Барабанов обвел толпу калиткинцев задумчивым взором:
– …и я не знаю, многие ли среди присутствующих были бы сейчас живыми и здоровыми.
– Да здравствует Барабанов! – крикнула толпа.
Пораженный, не знающий, что подумать, стоял я перед землемером и смотрел ему прямо в глаза: