Гости стали торопиться домой.
Когда Стамякина хватилась мужа, то выяснилось, что он лежит в кабинете хозяина на диване. Когда его разбудили, он с трудом открыл глаза, заплакал и заявил, что пусть лучше завтра сошлют его на каторгу, чем сегодня поднимают с дивана.
– Завтра можете меня ругать, бить по лицу, унижать, но сегодня – я вас очень прошу – не трогайте меня… Все равно я сейчас же упаду и разобью голову до крови. Не трогайте меня, миленькие!
– Свинья! – прошептала Стамякина и взяла Бондарева под руку. – Вы не откажетесь проводить меня?
Сердце Бондарева сладко заколотилось.
– Вы… спрашиваете?.. Господи!
Когда ехали на извозчике, Бондарев держал красавицу за талию, а она смотрела ему в лицо отуманенными глазами и говорила:
– Вы мой господин! Вы приехали дерзко-равнодушный, схватили мою жизнь, как хрупкий орех, и раздавили ее властной рукой. А я-то думала, что моя жизнь – крепкая-крепкая… прочная-прочная… Зачем вы сделали это?
– Настя… если бы я тебе сказал: уедем со мной, брось все… ты бы бросила? Уехала?
– С тобой? В Лондон, на Луну; умерла бы, если бы ты умирал, плакала бы твоими слезами и смеялась бы твоим смехом…
Она взяла руку Бондарева, поднесла к губам и поцеловала два раза…
– Завтра я буду у тебя, – сказал Бондарев. – И завтра позову тебя. Пойдешь?
– Твоя.
Утром, проснувшись, Бондарев долго лежал на кровати и мечтал.
«Подумать только, что среди тысячи заброшенных, забытых точек на необъятной Руси есть одна точка: микроскопический город Плошкин. И здесь люди, как это ни странно, – другие, и живут они и думают не захолустно: в один вечер я нашел и наивного фанатика, любителя литературы, моего восторженного поклонника, и смелую, с большим сердцем женщину, и человека, готового рискнуть жизнью ради чести… И все это очень красиво и странно!»
Он оделся, уложил в небольшой сак вещи и, расплатившись, вышел на улицу.
– Извозчик! Знаешь инспектора Хромова? Вези меня к нему!..
– Пожалуйте!
Хромова дома не было. Бондарева встретила бледная беременная жена инспектора и с пугливым недоумением осмотрела его.
– Мужа хотели видеть?
– Да видите ли… – нерешительно сказал Бондарев. – Ваш супруг пригласил меня вчера погостить у вас денек, вместо того чтобы жить в гостинице. Я Бондарев.
– Вечно он… – печально качнула растрепанной головой хозяйка. – А разве в гостинице вам нехорошо было?
– Ничего себе… Но ваш супруг так настаивал…
– Охота вам было этого дурака слушать? Разве он что-нибудь понимает? Пригласил! У нас три комнаты всего, повернуться негде – извольте видеть! Вы уж меня извините, но, когда это сокровище вернется, я его съем за это!
– Приятного аппетита! – пожал плечами Бондарев, повернулся и вышел.
«Действительно, – подумал он, – идиот какой-то… Очень нужно было принимать его приглашение».
– Изво-озчик, черт! Свободен? Вези меня к Когтю. Знаешь – Федосеем зовут. Иванычем.
– Господи ж! – высморкался извозчик. – Завсегда.
«С этой дуэлью еще запутался… черт знает, что такое! Если бы не дал Перекусалову слова – сразу бы плюнул на все. А то теперь мотайся, как дурак…»
Мимоходом он заехал к какому-то доктору. Долго объяснял ему относительно дуэли, а доктор прихлебывал светлый чай и молча слушал.
– Так как же, а? Вы не бойтесь. Вам, как врачу, не грозит никакая ответственность.
Доктор встал, протянул литератору руку и сказал:
– Плюньте!
И ушел во внутренние комнаты.
«Порядки! – размышлял Бондарев, трясясь на извозчике по направлению к Когтю. – Тут, пожалуй, и пистолетов не достанешь…»
Коготь встретил Бондарева радостно.
– А-а!.. Литератор! Звезда! Садись. Чаишки хотите?
– Спасибо, – сказал Бондарев. – Я, собственно, насчет выработки условий…
– Условий? Которых?
– По поводу дуэли.
– Какой дуэли?
– Да вчера же! Перекусалов вызвал вас, и вы приняли вызов.
– Юморист вы, – сказал одобрительно Коготь, – вечно у вашего брата закавыки.
– Какие закавыки? Есть случаи, когда полагается быть серьезным. Надеюсь, вы не отказываете от дуэли?
– Вы… в самом деле?
Коготь загрохотал, обрушился на диван, закашлялся от стремительного хохота и заболтал мясистыми ногами.
– Зарезал литератор! Уморил! Так Петька меня на дуэль вызвал? Го-го!
– В чем дело? – закричал Бондарев.
– Вот, голубчик: режьте меня, жгите – буквально-таки ни капелюшечки не помню!! Где, когда, что? Правда, пили мы, как носороги. А скажите, милый… Мы… не дрались?
– Нет, – сухо сказал Бондарев. – В таком случае прощайте.
Злой, поехал Бондарев к Перекусалову.
Тот еще лежал в кровати.
– Скажи, – спросил сердито Бондарев, – ты помнишь, как вчера вызвал господина Когтя на дуэль?
– Неужто вызвал? – удивился Перекусалов. – За что, не помнишь?
– Это тебе лучше помнить! – закричал Бондарев. – Это ты заставил меня сегодня дурака валять, ездить к доктору, к твоему противнику, который тоже решительно отперся от всякой дуэли. Как это глупо, как пошло!
– Ты… доктора ездил приглашать? – дико посмотрел на литератора Перекусалов. Закрыл голову одеялом и захохотал стонущим, охающим смехом. – О-ой, не могу! О-ой, смерть пришла!
Бондарев злобно ударил его по голове, выбежал на улицу и вскочил на извозчика.
– На вокзал! Или нет… Постой… Ты знаешь, где Стамякин живет? Вези к ним.
Стамякина не было дома. Красавица вышла к Бондареву, кокетливо кутаясь в розовый капот и щуря темные глаза.
– Кого я вижу! Какой вы милый, что заехали!
– Настя! – сказал страдальчески Бондарев, целуя ее руки. – Я только сегодня понял, среди какого ужаса, среди какой тины и пошлости ты живешь! Настя! Уедем со мной…
Она высвободила свои руки, погрозила ему пальцем и мягко, как кошечка, опустилась на диван.
– Ответьте мне на один вопрос…
– Спрашивай все, что угодно, милая!
– Сколько вы зарабатываете в год?
– Зачем тебе? Тысяч пять-шесть…
– Ну, будем благоразумны… Вы предлагаете мне уехать с вами. Вы, не спорю, мне нравитесь… Но что же будет!! Положение всеми уважаемой жены известного в городе человека я переменю на какое-то жалкое, двусмысленное положение – любовницы человека, который ведь может меня и разлюбить. И – что такое шесть тысяч? Мы здесь проживаем восемь, а в Петербурге, чтобы жить так, нужно двенадцать. Ну, милый… Ну, не сердитесь же! Будьте рассудительны…
– Настя! – закричал в ужасе Бондарев. – Грежу я, что ли? Где же вчерашнее?!
Она погрозила ему пальчиком.
– Вчерашнее? Не нужно было подливать мне так много вина за ужином.
Хотя Бондарев старался уехать из Плошкина незаметно, но провожать его собралась вся вчерашняя компания.
В буфете пили вино. Общество оживилось.
– Милый Николай Алексеич, – сказал любовно инспектор Хромов, – по-моему, несправедливо, что Министерство путей сообщения берет с таких людей, как вы, деньги за проезд. Таких людей нужно возить бесплатно, в купе первого класса.
– Эх! – простонал Перекусалов, опуская голову. – Он хоть и вторым классом поедет, но едет на красивую, интересную жизнь. Ах, братцы, если бы вы знали, как я тянусь к красоте!!
– Красота – это страшная сила! – подтвердил Коготь, выпивая залпом вино.
Красивая Стамякина нагнулась к Бондареву, чокнулась с ним рюмкой и шепнула:
– Скажите на прощание что-нибудь такое, от чего мне было бы хорошо… Что скрасило бы мою глупую жизнь.
– Могу! – громко засмеялся Бондарев. – Господа! Пейте больше! Много пейте! Как можно больше…
Петухов
Муж может изменять жене сколько угодно и все-таки будет оставаться таким же любящим, нежным и ревнивым мужем, каким он был до измены.
Назидательная история, случившаяся с Петуховым, может служить примером этому.
Петухов начал с того, что, имея жену, пошел однажды в театр без жены и увидел там высокую красивую брюнетку. Их места были рядом, и это дало Петухову возможность, повернувшись немного боком, любоваться прекрасным мягким профилем соседки.
Дальше было так: соседка уронила футляр от бинокля – Петухов его поднял; соседка внимательно посмотрела на Петухова – он внутренне задрожал сладкой дрожью; рука Петухова лежала на ручке кресла – такую же позу пожелала принять и соседка… а когда она положила свою руку на ручку кресла – их пальцы встретились.
Оба вздрогнули, и Петухов сказал:
– Как жарко!
– Да, – опустив веки, согласилась соседка. – Очень. В горле пересохло до ужаса.
– Выпейте лимонаду.
– Неудобно идти к буфету одной, – вздохнула красивая дама.
– Разрешите мне проводить вас.
Она разрешила.
В последнем антракте оба уже болтали, как знакомые, а после спектакля Петухов, провожая даму к извозчику, взял ее под руку и сжал локоть чуть-чуть сильнее, чем следовало. Дама пошевелилась, но руки не отняла.
– Неужели мы так больше и не увидимся? – с легким стоном спросил Петухов. – Ах! Надо бы нам еще увидеться.
Брюнетка лукаво улыбнулась:
– Тссс!.. Нельзя. Не забывайте, что я замужем.
Петухов хотел сказать, что это ничего не значит, но удержался и только прошептал:
– Ах, ах! Умоляю вас – где же мы увидимся?
– Нет, нет, – усмехнулась брюнетка. – Мы нигде не увидимся. Бросьте и думать об этом. Тем более что я теперь каждый почти день бываю в скетинг-ринге.
– Ага! – вскричал Петухов. – О, спасибо, спасибо вам.
– Я не знаю, за что вы меня благодарите. Решительно недоумеваю. Ну, здесь мы должны проститься! Я сажусь на извозчика.
Петухов усадил ее, поцеловал одну руку, потом, помедлив одно мгновение, поцеловал другую.
Дама засмеялась легким смехом, каким смеются женщины, когда им щекочут затылок, и уехала.
Когда Петухов вернулся, жена еще не спала. Она стояла перед зеркалом и причесывала на ночь волосы.