Скоро спомнил я зимнее время,
Как гулял с тобой по горам,
Кругом снег, пелену расстилая,
Не давал нам гулять по горам.
Так что автор, даже при самом сильном желании «способствовать литературному и художественному успеху», не мог бы этого сделать.
Однажды, среди всего этого потока вздорных рассказов, безграмотных стихов и нелепых претензий, мое внимание остановило письмо из каких-то Степанцов, сопровождавшее стихи. И то и другое было так удивительно, что я расхохотался, позвал сотрудников и прочел послание из Степанцов еще раз.
Вот какое оно было:
«Мы – я и брат – пишем вам об этом. Наша цель не столь строиться к славе своих ранних творений, сколько в получении авторитетных анализов наших с братом недосугов, что открыло бы нам альтернативы сокровищ в литературных подвигах грядущих сочинений. Мы с братом встречаем в наших юных корпусах моментов много невыносимых – даже до боли приведших дефектов, что много повредило нам в плавном сообразовании со всей литературной корпорацией. Мы запоздали. Но ничего. Нам еще нельзя упускать листву на безнадежное высушение и неозеленение. К сожалению, нравоучительной использованности в Степанцах нам не найти. Так, что посылаем с братом свои произведения, и ежели ваш уважаемый журнал отнесется к нам инертно и напечатает, то посвятим свою жизнь великой литературе поэтических сообразований… Ответьте в „Почтовом ящике“ под фирмой „Абраму и Бенциону Самуйловым из м. Степанцов“».
При письме прилагались стихи обоих братьев, причем Абрам, обладавший, очевидно, пылким, сангвиническим темпераментом, писал так.
Стихи
Тебя безумною любовию любя,
Готов отважиться на подвиг я опасный,
Но если ты обманываешь меня,
То знай, что мститель я ужасный.
Как ягуар, я кровожаден, зол,
Тебя я буду мучить пыткою смертельной,
Потом, вонзив в сердце тебе топор,
Расчет покончу с жизнью твоей изменной!!
Меланхолик Бенцион был прямой противоположностью своему пылкому брату. Тона у него были элегические, нежные, и даже стихи так и назывались – «Элегия».
Ты пела в сладостном томленьи:
«Милый мой, люблю тебя».
Внимали сим речам в сомненьи
И звезды, лес, шептавшийся с природой…
Теперь же все прошло… навек…
Нет больше этих чудных снов.
И так исчезнет всякий человек,
Бесследно так же, как и это.
Письмо и стихи очень потешили секретаря и сотрудников.
– Какой же вы дадите ответ этим чудакам? – спросил секретарь.
– Увидите, – засмеялся я.
На другой день я ответил в «Почтовом ящике» – в ряду других юмористических шутливых ответов неудачникам пера и карандаша – братьям Абраму и Бенциону из м. Степанцов.
«Братья-писатели! Приводим ваши стихи, представляя их на суд публике. Очень талантливо. Я думаю, все согласятся с нами, что самое лучшее для вас – это забросить ваши степанцовские дела и приехать в Петербург, чтобы такие гениальные дарования развивались и совершенствовались в благоприятных условиях. Довольно ли вам по 500 рублей в месяц заработка?»
В ближайшем номере журнала «Почтовый ящик» был напечатан, и журнал разлетелся по всей необъятной России, вплоть до безвестных Степанцов.
Однажды, когда я, сидя у себя, просматривал последнюю корректуру, мне сообщили:
– Вас на лестнице спрашивают каких-то двое.
Я вышел.
На площадке лестницы действительно стояли два худых, грустных господина, обремененных чемоданом, парой подушек и какими-то коробками и свертками.
– Что т-такое? – отшатнулся я в удивлении. – В чем дело? Вы, вероятно, не ко мне?
– Ну, если вы редактор, то к вам, – сказал, дружелюбно улыбнувшись, старший человек. – А если не редактор, то не к вам.
– Мы прямо, так сказать, к нему, к редактору, – подтвердил господин помоложе.
– Кто вы такие?
– Конечно, он нас не узнал, – обернулся один к другому.
– Конечно, если они нас никогда не видали. Хе-хе! Мы – братья Самуйловы. Он – Абрам, а уж я так Бенцион.
– Что же вам от меня угодно?
– Смотрите! – сказал Бенцион. – Это человек так занят, что даже все забыл. Мы же из Степанцов, которые стихи вам прислали, а вы еще написали – «приезжайте, можно склеить гениальное дельце».
Бенцион толкнул Абрама в бок, и тот одобрительно, полный радужных перспектив, захохотал.
Я похолодел.
– И вы потому, что прочли мой ответ в «Почтовом ящике», потому и приехали?
– Ну конечно, – кивнул курчавой головой Абрам. – Зря на что бы мы поехали?.. А так – отчего же!
– Сделайте милость! – подтвердил Бенцион.
Я стоял бледный, растерянный.
– Где же вы… остановились?
– А нигде. Прямо так с вокзала да к вам. Стихов привезли кучу. Три недели писали.
– Ну хорошо… Заходите через четыре дня… Я подумаю.
Братья схватили свой чемодан, подушки, взялись за руки и послушно повернулись к дверям.
– Постойте, – остановил я их. – А деньги-то у вас пока есть?
– Абрам, – с любопытством обратился Бенцион к брату, – а деньги у нас пока есть?
Тот полез в карман.
– Есть. Рупь с мелочью. Билеты стоят, извините, чертовски дорого. Ну, мы как-нибудь пока.
– Постойте! – нетерпеливо вскричал я. – Нате вам пока, а там увидим.
– Зачем? – удивился Абрам. – Ведь мы же еще не заработали.
– Это так принято, называется аванс, берите.
– Называется аванс, – подтвердил Бенцион. – Бери, Абрам. Отработаем.
Они застенчиво взяли деньги и ушли, а я весь день чувствовал себя в глупом положении неопытного, растерявшегося спирита, вызвавшего духов и не знающего, что с ними делать.
Когда я рассказал в редакции об этом случае, весь день во всех углах стоял гомерический хохот.
Братья пришли ровно через четыре дня.
– Здравствуйте, – сказал Бенцион. – Как поживаете? Нечего сказать – большой город Санкт-Петербург. А?
– Нечего отнимать время у них, – сказал деловым тоном Абрам. – Вынимай стихи.
Оба, как по команде, вынули из карманов по пачке стихов и положили передо мной.
– Эти еще лучше, чем те, – сказал Бенцион.
– Ого! – захохотал Абрам, подталкивая одобрительно брата в бок. – Гораздо более!
Я развернул одну пачку с тайной бессмысленной и беспочвенной надеждой найти в ней что-нибудь мало-мальски годное для печати.
Первое стихотворение начиналось так:
Будет осень, но будет не время.
Скажут: милый знакомиться с ней,
С той красивой, пухлявой девчуркой.
Чей глазки печальны, как ночь!
– Хорошо, – нерешительно сказал я. – Зайдите через неделю, мы их прочтем, посоветуемся.
– А! – торжествующе воскликнул Абрам, подмигивая Бенциону. – Уже нас читают, об нас советуются. Недурно, а?
– У вас еще деньги есть? – спросил я.
– Есть, – ответили они, но по их лицам я видел, что денег у них нет.
Чтобы не слышать возражений, я сказал:
– Получите деньги, это так принято. Всякий писатель получает аванс, когда дает вещь для печати.
– Хорошее дело быть писателем, – сказал Бенцион. – Какой дурак Гришка Конухес, что он сидит в своей галантерее. Что такое, спрошу вас, галантерея в Степанцах? Ха-ха-ха!
Они раскланялись и ушли, а я схватил сам себя за волосы и заскрежетал зубами.
Через неделю они опять пришли, взявшись под руки, сияющие, полные самых радужных надежд.
– Ну?
– Пока ничего, – пожал я плечами. – Деньги у вас есть?
– Нет, – покачал головой Абрам, – деньги мы у вас больше не возьмем. Мы узнали: таких правилов нет, чтобы деньги брать да брать, а что же дальше?
Опустив голову, Бенцион тихо добавил:
– Ну, нам некоторые тут знакомые сказали, что стихи наши не такие гениальные, как мы думали…
Сердце мое сжалось.
– Ну что вы!.. Стишки ничего себе… только…
В это время у меня сидел заведующий нашей конторой, грубоватый, суровый старик.
– Да что в самом деле: стихи да стихи. Стихов у нас и так хоть залейся… Вы бы лучше объявление хорошее принесли.
– Объявление? – удивился Бенцион. – Какое?
– Публикацию от какой-нибудь фирмы для нашего журнала. А то стишки – эка невидаль.
Братья стояли молча. Вздохнули и дружно сказали друг другу:
– Ну, идем.
– Ну, идем.
– Возьмите еще аванс! – вскричал я, хватая Бенциона за руку.
Он деликатно высвободился и ушел.
Однажды, когда я сидел, полный черных мыслей о своем легкомысленном поступке и о судьбе исчезнувших братьев, ко мне постучались.
– Ну кто там?
– Извините, – сказал Бенцион, протискивая вперед Абрама. – Мы еще раз к вам. Вот, не надо ли?
Протиснутый вперед Абрам положил мне на стол какую-то бумагу и застенчиво отскочил. Его место занял Бенцион, положил какую-то бумагу и, глупо улыбаясь, тоже отскочил.
«Еще стихи», – усмехнулся я про себя и робко заглянул в подсунутые мне бумаги.
– Что это?
– Объявления, – ухмыляясь, сказал Бенцион. – Вы хотели иметь объявления, так мы вам достали. Он табачная фабрика, а я – корсеты: «Друг человека – желудок».
Фирмы были солидные. Я позвал заведующего конторой и передал ему объявления.
– Молодцы! – похвалил их старик, будто они именно то и сделали, что от них требовалось. – Так и надо. Тащите еще. Принесли вы приблизительно полтораста двойных – значит, следует вам около двадцати двух рублей, что ли. Хотите получить?
Глаза Абрама сверкнули голодным огоньком, но он потушил его и, опустив голову, сказал:
– Мы должны.
– Должны, – как эхо подтвердил Бенцион. – Ой, мы еще много должны.
– Пустяки, это был аванс, – усмехнулся я. – Выдайте им, после сочтемся.
Братья просияли, толкнули друг друга локтем, засмеялись и вышли вслед за стариком.