– Для славы своего отечества. Из чувства патриотизма. Несколько лет тому назад один член нашего кружка обошел весь свет в три года. Я сказал, что обойду скорее. Вот иду уже пятый год, а обошел только половину. Значит, тот солгал.
– Но ведь он тоже был французом, так при чем же тут ваш подвиг?
– О! Madame рассуждает легкомысленно. Madame не понимает, что каждый француз желает лично прославить свое отечество. К тому же я путешествую без денег.
– А как же я видала у вас рубль в руках?
– Ах, это только для того, чтобы объяснить, что у меня нет денег. Покажу рубль, покачаю головой, они и понимают.
– Удивительно. Ну а чем же вы докажете, что вы действительно шли, а не сидели где-нибудь в Вержболове?
– О, madame! Я во всех больших городах беру свидетельства от мэров, что я проходил. Кроме того, я веду дневник, записки, которые будут изданы для славы моей родины.
Он вытащил свою засаленную книжечку и, любезно осклабившись, указал мне последний листок.
– Здесь кое-что о вашем родном уголке. О! Я ничего не пропускаю.
Я прочла каракули:
«Женщины губернии Чудово (du governement de Tchoudovo) имеют белокурые волосы и носят кожаные сумки через плечо».
Я бросила беглый взгляд на соседний листочек. Там было французскими буквами написано «pivo» и «Zacussie».
– О, madame! – продолжал француз, деликатно вынимая из моих рук свою книжечку. – О! Я могу вам показать массу интересного. Я покажу вам письма моей жены и ее портрет.
Он сунул мне в руку пачку истрепанных писем и, не удовольствовавшись этим, начал читать одно из них вслух.
«Мой обожаемый друг, – писала эта замечательная женщина. – Иди вперед! Иди, несмотря на все лишения и трудности твоего пути. Работай для славы нашей дорогой родины, а я буду ждать тебя долгие, долгие годы и участвовать в твоем подвиге своей молитвой».
Потом он вынул маленькую фотографическую карточку и несколько минут глядел на нее, и, умиленно покачивая головой, тихо пропел:
Песенка несколько удивила меня, но, взглянув на карточку, я перестала удивляться. На ней изображалась молодая особа в кепи и в короткой юбке и отдавала честь ногой.
– Ваша жена, вероятно… певица, – пробормотала я, не зная, что сказать.
– Почему вы так думаете?
– Так… видно по лицу, что у нее хороший голос, – додумалась я.
– О, вы правы! Это великая артистка! Имя ее будет греметь по всему свету. Сам великий Коклэн предсказал ей громкую славу. И она работает… О! Как она работает для своего отечества! Она и меня ободряет. Вот, в другом письме, она говорит, чтобы я не смел возвращаться, пока не закончу своей задачи. Бедная! Она так страдает без меня, но она жертвует всем pour notre chère patrie[43]. Это святая женщина, – прибавил он и взглянул на меня строго.
Не зная, что сказать, я спросила, как ему понравилась Африка.
– О! C’est de la chaleur![44] – ответил он и безнадежно махнул рукой.
Я уже садилась в почтовую коляску, как вдруг ямщик, укладывавший мои вещи, показал рукой в сторону и, отвернувшись, фыркнул, как лошадь. Я оглянулась.
Около полотна железной дороги, по скользкой и липкой тропинке шел мой патриот.
«Бедный! – подумала я. – Чем заплатит тебе неблагодарное отечество за то, что ты во славу его месишь своими гетрами нашу новгородскую грязь?»
Он узнал меня издали и поспешил подойти, делая самые удивительные приветственные жесты.
Он долго желал мне всяких благополучий, а под конец поверг меня в радостное изумление, пообещав, что непременно напишет от меня поклон своей жене.
– Это святая женщина, – прибавил он и отошел, тихо напевая, очевидно, тесно связанное с воспоминанием о ней:
Et tra-là-là-là-là.
Et tra-là-là-là-là
Roulait dans du galà.
Сезон бледнолицых
Когда наступает так называемый летний сезон, жены, матери, сестры, дети, няньки, кухарки и гувернантки – словом, вся проза жизни – выезжают из города.
Как ни странно, но, кроме признанных законов природы и гражданина, существуют еще такие, о которых никто не знает, но которым все слепо подчиняются.
Скажите, есть ли такой закон, что человек летом непременно должен съезжать с того места, где он живет зимой?
Я знаю, что вы скажете.
Вы скажете, что закона такого нет, но что человеку вполне естественно менять душный город на деревенскую прохладу.
Вот тут-то вы и попадете впросак: о прохладе никто и не заботится.
Докажу примером.
Сотни петербуржцев едут на лето в Лугу. А жители Луги выезжают в окрестности города. Провинциалы сплошь и рядом приезжают на лето в Петербург (вы скажете – за прохладой?). Многие ездят летом в Севастополь, откуда местные жители разбегаются. Или в Одессу, которая летом тоже невыносима.
Не ясно ли, что дело здесь не в прохладе?
Признаемся откровенно:
– Каждое лето находит на нас странная блажь. И гоняет нас с места на место.
Если же сами мы не можем почему-либо сдвинуться, то выгоняем, по крайней мере, жену с гувернантками.
Остается в городе только «труженик-муж бледнолицый», которому, как известно, «не до сна».
И весь город принимает особый, «бледнолицый» вид.
Женщин и детей становится меньше.
Шляпы на женщинах становятся больше.
Открываются загородные сады и театры.
В театрах особый, «бледнолицый» репертуар; танцуют «матчиш», лягают «поло-поло» и лают басом «паргвай-гвай-гвай». Последнее считается пикантным.
Все пьесы стараются ставить с музыкой. О постановке не особенно заботятся, потому что все равно ничего не видно.
Если сидишь во втором ряду, то иногда можно ухитриться увидеть кусочек сцены в щелочку между ухом и шляпой той дамы, которая сидит в первом ряду.
Остальные ничего не видят.
Один провинциал приехал специально в Петербург посмотреть «Веселую вдову».
Очень разочаровался.
– Вот так веселая вдова! Нечего сказать! Просто черная будка с зеленым бантом. Музыка еще туда-сюда, а уж посмотреть совсем не на что.
Ну, на то он и провинциал. Опытных людей не проведешь!
Они живо разберут, что шляпа, а что сцена.
Опытному человеку если станет любопытно, что на сцене происходит, он поманит к себе капельдинера, сунет ему двугривенный и шепнет на ушко:
– Пойди-ка ты, братец, да разнюхай хорошенько, что у них там делается. Потом приди, расскажи. Толково расскажешь – еще гривенник получишь.
Капельдинеру, конечно, приятно тоже заработать. Ну, он и старается. Если усердный человек попадется, так он так распишет, что и смотреть не надо. Лучше автора.
В Зоологическом саду тоже начинается «бледнолицый» сезон.
Администрация деятельно к нему готовится.
Всюду прибиты дощечки с самыми странными надписями, предугадывающими и запрещающими самые неожиданные ваши желания.
«Медведя покорнейше просят зонтиком не дразнить».
Какие тонкие психологи додумались до этих слов! Как могли они знать, что при виде медведя у человека должно явиться непреодолимое желание дразнить его зонтиком? И почему именно зонтиком? Как жутко, что самые сокровенные и темные движения нашей души предугаданы администрацией Зоологического сада!
«Не совать окурков верблюду в нос» тоже «покорнейше просят господ посетителей».
Заметьте, какая спецификация. Администрация прекрасно знает, что никому не придет в голову дразнить верблюда зонтиком или совать окурки медведю в нос. Поэтому это и не запрещается. Вероятно, даже и случая такого не было.
Действительно, где же найдется такой идиот, который стал бы дразнить верблюда зонтиком? Вот медведя – это вполне естественно. Хотя и нехорошо.
Какое, должно быть, странное представление о людях сложилось у зверей Зоологического сада!
Двуногие, красноносые, с трудом удерживающие равновесие.
У их самок болтаются меховые хвосты совсем не на том месте, где это указано природой для всех животных… А на голове у них птичьи трупы…
Ходят красноносые, смотрят тусклыми глазами в благородные горящие звериные очи.
Высовывает тюлень голову из своей грязной лужи. С недоумением оглядывается кругом.
– Эт-та что за рыба? – тычет зонтиком двуногий. – Че-а-ек! Свари мне из нее уху! На пять персон!
«Предпраздничное»
I
Предрождественское настроение определеннее всего выражается в оживлении Гостиного двора.
В окнах – заманчивая выставка материй, кружев, лент, и всюду коротенькие, но красноречивые объявления:
«Специально для подарков».
Если вы войдете в магазин и спросите какую-нибудь материю, приказчик предупредительно осведомится:
– Для вас прикажете или для подарков?
И, узнав, что для подарков, будет предлагать совсем особого качества товар.
Дело не так просто, как вы, может быть, думаете.
Товар этот изготовлен на самой тонкой психологии.
За выработкой материала наблюдают специалисты, знатоки души человеческой.
Для подарка – значит, нужно, чтобы было красиво и имело вид дорогого, потому что нужно вызвать в «одаряемом» радость и благодарность.
Для подарка – значит, не для себя, значит, платить хочется подешевле, и забота о доброкачественности покупаемого отсутствует вполне.
Итак, основой для приготовления рождественских подарков берется основа человеческих отношений: поменьше заплатить – побольше получить.
«Куплю для бонны этой дряни в крапинках, – думает барыня, ощупывая материю. – С виду оно будто атлас. Все равно не разберет; я скажу, что такой шелк… Она рада будет, поможет Манечке платьице сшить».
«Для тетеньки куплю этой полосатой, – думает другая. – Господи! Прямо по нитке лезет. Ну да ничего, она все равно после праздников уедет, при мне шить не станет».