И тут случилось нечто очень странное. Макрель, которая лежала на спине с раскрытым брюхом, внезапно снова закрылась, несколько раз глубоко вдохнула, затем, вздохнув с заметным облегчением, забила хвостом, чуть закатила глаза и, осторожно прислонившись к груде гроссбухов, села на хвост и посмотрела на Скэрриджа. Этот тип, перепуганный, отшвырнул стул и во все глаза уставился на необычную рыбу.
— Не могли бы вы, — сказала макрель, сильно искривив морду, — принести мне стакан воды? У меня такая сушь внутри.
Скэрридж пробормотал что-то утвердительное и поспешил к соседнему столу, на котором стояли кувшин и стакан; наполнив последний, он поднес его макрели.
— А не поднесете его к моему рту? — попросила рыба. Стивен подчинился, макрель выпила добрую половину стакана.
— О да, — сказала она. — Так гораздо лучше. Я не против морской воды, если в ней можно совершать моцион. Но лежать в соленой воде совершенно неподвижно крайне утомительно. Вы даже не представляете, как я хочу есть. Нет ли у вас под рукой парочки червей?
— Червей?! — воскликнул Стивен. — Что за вопрос! Нет, конечно у меня нет червей.
— Ну что ж, — сказала рыба, явно теряя терпение. — Тогда у вас должен быть двор или сад, так что идите и накопайте мне червей.
— Накопать червей?! — воскликнул Стивен. — А вы знаете, что сейчас зима, и земля промерзла, и черви тоже, если уж на то пошло?
— Это меня не волнует, — сказала макрель. — Иди и накопай мне червей. Сейчас все равно, мерзлые они или нет; я могу есть любых.
Рыба вела себя так властно, что Стивен Скэрридж и не подумал ослушаться, он взял лом и лопату из груды садовых инструментов, сваленных в углу комнаты (все они в разное время были взяты за долги), зажег фонарь и спустился в небольшой садик за домом. Когда Скэрридж разгреб снег, ему пришлось хорошенько поработать ломом, прежде чем удалось оставить хоть какой-то след на промерзшей земле. После получаса тяжкого труда он сумел, тщательно обыскав землю из ямы, которую он выкопал, найти пять замерзших червей. Скэрридж счел их достаточным завтраком для рыбы, которой едва хватало на семь завтраков для него самого, так что он бросил свои инструменты и отправился в дом вместе с фонарем, пятью добытыми червями и в два раза большим количеством отмороженных пальцев. Добравшись до нижних ступеней лестницы, он отчетливо услышал какие-то тихие голоса наверху. Скэрридж пришел в ужас! Голоса доносились из той самой комнаты, где хранились все его сокровища. Неужели это воры?
Погасив фонарь и сняв обувь, он тихонько прокрался вверх по лестнице. Выходя из комнаты, он неплотно закрыл дверь и потому теперь мог заглянуть туда через оставшуюся щель, которая открывала вид на все помещение. И какое зрелище предстало его широко раскрытым глазам!
В кресле — его собственном кресле — за столом сидел карлик, его голова, огромная, что кочан капусты, сидела на таком маленьком тельце, что его почти не было видно; это тельце располагало парой крошечных ножек, торчавших будто из-под самой головы, наподобие корней упомянутого овоща. На столе, поглощенная стиранием пыли со счетной книги при помощи салфетки для очистки перьев, сидела фея, ростом не более фута, и такая же прелестная и изящная, как изящнейшая из танцовщиц, наблюдаемая откуда-нибудь с бельэтажа. Макрель по-прежнему опиралась на груду гроссбухов; и — о ужас! — в одном из углов на огромном железном ящике сидел великан; если бы он встал, его голова достала бы до потолка, а потолок здесь был не из низких!
Мороз, холоднее, чем мерзлая земля и стылый воздух снаружи, пробежал по жилам Стивена Скэрриджа, когда он припал к щели в двери и увидел этих ужасных посетителей, в то время как от их беседы, в которой он ясно различал каждое слово, по его спине леденящими каплями потекла холодная испарина.
— Он пошел раздобыть мне червей, — сказала макрель. — И мы вполне могли бы все уладить, пока он не вернулся. Что до меня, я совершенно уверена в том, что говорила.
— О да, — сказал карлик. — в этом не может быть никаких сомнений, совершенно никаких. Я верю каждому слову.
— Разумеется, это так, — сказала фея, вставая на счетную книгу, на которой больше не было ни пылинки. — Все это знают.
«Что бы это ни было, у них по этому поводу полное единодушие», — дрожа, подумал Стивен, который по-прежнему смотрел во все глаза и слушал во все уши.
— Что ж, — сказал карлик, откидываясь в кресле и закручивая маленькие ножки одна вокруг другой, пока они не стали напоминать конец каната. — Давайте расставим все по порядку. Со своей стороны, я бы хотел увидеть, как все неправильное становится правильным, и как можно скорее.
— Я тоже, — сказала фея, усаживаясь на гроссбух и скрещивая тонкие, обтянутые атласом лодыжки (она только что наклонилась, чтобы смахнуть забытую пылинку). — Я хочу, чтобы все было мило и прелестно и просто так, как надо.
— Что до меня, — сказала макрель, — я несколько разделяюсь — я хочу сказать, между двумя мнениями. Но на чем бы вы ни согласились, я уверена, это меня устроит.
— Тогда, — сказал великан, поднимаясь на ноги и едва избегая чреватого неприятностями столкновения своей головы и потолка, — давайте же приступим к работе, и пока мы этим занимаемся, все тут и вычистим.
С этим все согласились, и великан передвинул макрель на угол стола, попросил фею встать рядом с рыбой, а затем разложил все гроссбухи, записные книжки, счетные, кассовые и вексельные книги на столе и открыл каждую из них на первой странице.
Затем на стол взобрался карлик и взял перо, фея сделала то же самое, и они оба начали работать, усердно, изо всех сил, чтобы подсчитать все имущество Стивена Скэрриджа. Как только каждый из них подводил итог двум страницам, великан переворачивал листы, и ему приходилось справляться очень быстро, настолько стремительно работал карлик; его голова великолепно годилась для расчетов, ведь он так долго балансировал ею на тонких ножках, что для него не представляло никакой сложности подвести баланс в нескольких гроссбухах. Фея тоже бегала по колонкам вверх и вниз, как будто исполняла танец, в котором единственными движениями были «Вперед!» и «Назад!», и справлялась со своим делом почти так же быстро, как карлик. Что до макрели, она не умела складывать, но фея говорила ей, какие цифры нужно перенести на следующую колонку, а она запоминала их и таким образом очень ей помогала. Менее чем через полчаса великан перевернул последнюю страницу последней книги, и карлик написал на большом листе писчей бумаги общую сумму состояния Стивена Скэрриджа.
Фея зачитала итог, и несчастный слушатель у двери был вынужден признать, что их вычисления абсолютно точны.
— Так, далее, — сказал великан. — Вот список арендаторов. Давайте составим опись.
За двадцать минут великан, карлик и фея — последняя читала имена арендаторов Стивена, великан определял, сколько причитается каждому, а карлик записывал напротив имен суммы — составили опись, и великан прочел ее таким голосом, который не оставлял сомнений в серьезности происходящего.
— Ура! — воскликнул карлик. — С этим покончено, и я счастлив. — И он легко шагнул со стола на подлокотник кресла, затем вниз на сиденье, потом прыжком — на пол, непостижимым образом удерживая во время этих проворных перемещений в равновесии голову.
— Да, — сказала макрель. — Все прекрасно, но, сказать по правде, я все же несколько разделяюсь…
— Ох! Не будем сейчас об этом, — сказал великан. — Кто старое помянет, тому глаз вон.
Что до феи, она не сказала ни слова, но вспрыгнула на лежавшую у края стола счетную книгу, ту самую, с которой она сметала пыль, и станцевала столь очаровательную маленькую fantaisie,[46] что все посмотрели на нее с восхищением. Великан наклонился и открыл рот, как будто ожидал, что фея залетит туда, когда закончит танец, а макрель откровенно пустила слезу и попыталась вытереть глаза плавником, но плавник оказался недостаточно длинным, так что слезы катились одна за другой и белой коркой застывали на зеленом сукне, покрывавшем стол. Карлик оставался на полу, он приподнялся на цыпочки и застыл без движения, как будто пребывал в глубочайшем сне. Даже Стивен, хоть и был ужасно взволнован, подумал, что этот танец — самое прекрасное, что он когда-либо видел. Наконец фея закружилась так, что стала напоминать снежок на палочке, а затем неподвижно застыла на носочке одной ноги, как будто упала с неба и воткнулась точно в счетную книгу.
— Браво! Браво! — воскликнул карлик, и можно было слышать, как иод огромной головой хлопают его маленькие ладошки.
— Ура! — закричал великан и сомкнул гигантские ладони в хлопке, от которого, как от пушечного выстрела, задребезжали стекла в окнах.
— Очень мило! Правда, очень хорошо! — сказала макрель. — Хотя я несколько раз…
— О нет, нисколько! — воскликнула фея, внезапно весело подскочив к ней и положив маленькую ручку на ее несколько искривленный и, несомненно, очень уродливый рот. — Ничего подобного с тобой не происходит, а теперь давайте позовем его сюда и заставим это подписать. Как ты думаешь, он сделает это? — спросила она, поворачиваясь к великану.
Здоровенный детина сомкнул правую руку в могучий кулак, тяжелый, как падающий молот, раскрыл огромную ладонь левой руки, жесткую и твердую, как наковальня, и свел их со звучным «бам!».
— Да, — ответил он. — Думаю, сделает.
— В таком случае, — сказал карлик, — можно действительно его позвать.
— Я послала его за червями, — откликнулась макрель. — Но не мог он добывать их все это время. Я отнюдь не удивлюсь, если он подслушивает под дверью.
— Скоро мы это узнаем, — сказал карлик, быстро пересекая комнату, его голова перекатывалась из стороны в сторону, но по-прежнему сохраняла поразительное равновесие, которым она была по праву знаменита. Подойдя к двери, он широко распахнул ее.
Там стоял несчастный Стивен Скэрридж, он дрожал с головы до ног и крепко сжимал в кулаке пять мерзлых червей.