«Бог мой, неужели эта девчонка Дженкинсов никогда не начнет учиться?! Правильный ответ — глаз тритона, а не крыло летучей мыши. „С“ с минусом».
Он смело скользнул на лежащую передо мной страницу.
— Тебе легко говорить «убирайся». Никто не превращал тебя в пресмыкающееся. В любом случае это нечестно. В книжках обычно превращают в лягушек прекрасных принцев. — Его маленький чешуйчатый рот недовольно скривился. — Черт, я ведь даже придворным не был, не то что принцем!
— Черт, ты ведь даже симпатичным не был, не то что прекрасным.
— Очень смешно.
— По-моему, да.
«Сколько еще раз я должна буду повторить этим глупым детям, чтобы они использовали серу, а не мыльный камень. Неудивительно, что дракон не вернулся в свое логово». «„Д“, — написала я небрежно, — и считай, что тебе повезло».
— Нет, правда. Только ты можешь помочь мне. — Надо отдать ему должное, он был настойчивым маленьким ужом. — В конце концов, именно твоя прабабка сотворила это со мной.
— Уверена, у нее была веская на то причина.
— Веская? Веская? — Он завертелся на столе, словно зеленый дервиш, покрытый чешуей. — Я работал в таверне этой женщины с шестнадцати лет, таская на себе пивные бочонки, разнося кружки с пивом и выпихивая уже изрядно набравшихся посетителей с полудня до полуночи, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году, вплоть до того дня, когда я так опрометчиво решился попросить о прибавке. Это ты называешь веской причиной для превращения человека в з-з-змею?
— А я слышала другое, — сказала я, — впрочем, сейчас мне некогда это обсуждать.
Работы, которые я проверяла, были обычными тестами по магии. Вот уже несколько дней я пыталась осилить работы по третьему уровню «Колдовства и перевоплощений повышенной сложности». Я засиживалась допоздна, но даже это не помогало.
— Как бы то ни было, жизнь змеи, должно быть, не так уж плоха.
— Да ну! А как тогда расценивать то, что я не могу спокойно погреться на солнышке у реки из-за страха быть съеденным цаплями?
— Пуганая ворона и куста боится. (Кто бы мог подумать, что это маленькое и склизкое существо умеет огрызаться.)
— Смейся сколько хочешь, — прошипел он. — Мне же вовсе не до шуток, поскольку то и дело приходится беспокоиться за собственную жизнь: лежишь, например, у каменной стены, и тут тебя неожиданно подхватывает какой-нибудь гаражный механик в засаленной одежде и несет в мастерскую, а затем начинает там размахивать тобой, совершенно беззащитным, и кричать: «На чей BMW был нужен дворник?» Для них это возможность поржать. Для меня — унижение.
— Жаль, ведь у тебя была прекрасная возможность поехать прогуляться за город на автомобиле.
— Не говори мне ничего о поездках на автомобилях. Не хочу слышать о них, после того как этот мерзавец святой Патрик выгнал[161] всех моих кузенов из Ирландии.
— Ну, просто он не мог позволить себе оплатить их перелет, — сострила я, потянувшись за следующей работой. — «Солнце — в Венере, Луна — в ч…»
Фу, как вульгарно! «Рифма удалась, — накорябала я небрежно, — но правильный ответ: „Луна — в Рыбах“. „F“ с двумя минусами. За непристойные слова после занятий будешь на час подвешен головой вниз, и не смей сбежать с Блатеком, как в прошлый раз».
— Я никуда не уйду, — произнес мой гость, обвиваясь вокруг моей кружки с кофе. — Сколько бы времени на это ни ушло, я…
— Ну хорошо. — Я захлопнула книгу. — Хорошо, я помогу тебе, но только потому, что к делу была причастна моя прабабка, все понятно?
— Ты ангел.
Вот уж нет. Мои способности к перевоплощению не столь хороши, как у них.
— Так чего ты хочешь?
— Спасти Вересковую пустошь. — Он соскользнул с ручки чашки и уставился на компьютерную мышку, что мне не очень понравилось. — Ты знаешь о ней что-нибудь?
Знаю ли я? Никто не может остаться равнодушным к очарованию этого места, с его пышными, искрящимися бабочками и наполненными гудением пчел и птичьим пением зарослями желтого утесника и пурпурного вереска, где пустельги выхаживают своих птенцов, а летом гнездятся козодои.
— Да, знаю.
— Там я и живу, да вот только сейчас одна строительная компания вознамерилась возвести в пустоши дома…
— И ты хочешь, чтобы я заглянула в будущее и посмотрела, получится ли у «Скамби хоумс» добиться своего?
— Вообще-то, это не совсем то, зачем я… однако… Давай начнем с этого.
Я вдруг поняла, что двигало моей прабабушкой много лет назад. Змей в траве гораздо меньше, чем огорчений, которые они приносят.
— Прекрасно. Хочешь будущее — ты его получишь. Вытащив из ящика стола хрустальный шар, я протерла его носовым платком (в прошлый раз я предсказала снег просто потому, что на стекле был слой пыли, и я не хотела бы вновь повторить ту же ошибку из-за спешки. До тех пор пока снеговик не проткнет ваш живот своей злобной морковкой, вы не можете утверждать наверняка, будто и впрямь жили).
— Приступим. — Я стала всматриваться в шар. — Я вижу… вижу молодую женщину.
— Ну да? — Его чешуйки встали дыбом. — Как она выглядит?
— Блондинка. Очень симпатичная…
— Красивее, чем ты?
— О, она великолепна. — Я изумленно покачала головой. — Придется помочь тебе, искусителю Евы, эта девушка не остановится, пока не разузнает о тебе все-все-все.
— Все-все-все?
— Все-все-все.
— Вот это да! — Он быстро скользнул ко мне. — Как думаешь, кристалл откроет тебе, когда я встречу эту замечательную девушку?
— Как насчет проблем Вересковой пустоши?
— Сначала о главном. — Он провел своим раздвоенным кончиком языка по губам. — Можешь ли ты… э-э… можешь ли ты заглянуть в свой шар и узнать, поцелует она меня? Красивые девушки так обычно поступают с лягушками, а ты ведь знаешь, что пресмыкающиеся и земноводные не так уж далеко отстоят друг от друга на эволюционной шкале.
— Извини, приятель, это закрытая информация, но если это поможет, то на вопрос «когда» ответ — скоро. Девушку, которой будет важно знать о тебе все-все-все, ты встретишь очень скоро. — Я снова потерла шар. — На самом деле, счет идет на минуты.
Прихорашиваясь, он посмотрел на себя в шар.
— Полагаю, нет с-с-смысла с-с-спрашивать где?
— Гм… подожди-ка. Ах да. — Я подняла голову и увидела, как расширились его глаза. — В школьной биологической лаборатории.
Поверьте мне, вы никогда не видели, чтобы змеи передвигались с такой скоростью. Усмехаясь, я принялась за работы по превращениям и проверяла их до полуночи.
Колледж Святого Сильвестра — одно из тех зданий, описаниям которых Чарльз Диккенс так любил отводить страниц по семнадцать. Я могла бы сэкономить для него довольно много чернил, поскольку описать здание колледжа можно одним словом. Уродливое.
Вообще-то, это неправда. Надо быть справедливой — чтобы описать колледж Святого Сильвестра, необходимо два слова. Невероятно уродливое.
Конечно же, вы думаете, оно готическое. С потрескавшейся каменной кладкой, гримасничающими горгульями; царство полуразрушенных башенок и скрипучих лестничных пролетов, на которых завывает ветер, с длинными коридорами и бродящими по ним призраками, стенающими в ночи. Вы ошибаетесь. Колледж Святого Сильвестра — чудовище, порожденное дизайном шестидесятых, сплошь из квадратных блоков и бетона, одним своим видом способное вызвать трепет даже у самых закаленных архитекторов Восточного блока. И уж поверьте, ни одно уважающее себя привидение не поселится в этих стенах. До тех пор пока политкорректность не проникла в наше общество, здесь находилась школа для упырей и вурдалаков. Впрочем, в наши дни они могут скрываться в любом Томе, Дике или Гарри Поттере. Неудивительно, что образовательные стандарты падают.
— Класс, внимание. — Я сложила свои крылья и постучала по доске. — Если вы хотите сделать политическую карьеру, вам просто необходимо преуспеть в деле перевоплощения, так что повторяйте за мной. Абракадабра, абраказу, в летучую мышь превратиться хочу. Нет, нет, нет. Изабелла, дорогая, в летучую мышь, а не в кошку.[162] Выпей молока и попробуй еще раз. Уже лучше. А кто знает, как нам вернуться к прежнему обличью?
Я не очень хорошо помню, кто мне ответил, то ли маленький писклявый нетопырь, то ли кто-то другой из мышиного братства, не помню, потому что в этот самый момент краешком глаза я заметила нечто длинное и зеленое, выскользнувшее откуда-то из-за мусорной корзины. Заклинание, превращающее обратно в человека, я пробормотала очень тихо, почти про себя, так чтобы ребята не смогли смошенничать. В этом деле они еще успеют попрактиковаться, когда станут политиками.
— Подло ты со мной вчера поступила.
— Не шипи. Не видишь, я веду урок?
— Тебе должно быть стыдно за себя.
— Убери от меня свою мерзкую чешую.
— Не понимаю, как ты могла спать ночью, я вот не мог.
— Хорошо-хорошо, я от всего сердца прошу у тебя прощения. Из-ви-ни. А теперь не будешь ли ты так добр свинтить отсюда? У меня под потолком носятся с места на место двадцать впечатлительных учеников, похоже, никто из них не помнит заклинания, возвращающего человеческий облик. Одна неверная фраза, мой вероломный друг, и эти дети станут вампирами, как мы потом объясним родителям, что, к сожалению, их Кайли превратилась в кровососущего монстра?
— Ну тогда они станут адвокатами, а не политиками, — пожал он гибкими, узенькими плечиками. — Какая разница? На худой конец, ты сможешь расколдовать их, я и на это не могу рассчитывать. Чары, наложенные на меня, необратимы. — Он повращал глазами. — Не считая, правда, той единственной недели, когда я снова смогу обрести человеческий облик, благодаря тому что твоя прабабушка, произнося проклятие, пропустила одно слово.
— Так будь благодарен ей за это. По папиной линии у нас никто даже читать не умел.
Я уж и не припомню, сколько раз мне приходилось разбираться с устроенной моими родственниками путаницей. То корова вместо «му-у» кричала «у-ум». То вместо того, чтобы превратить соседа в кита, бабушка по ошибке заставляла его мучиться от тика. Надо ли говорить, что когда бабушка ругалась на деда, она кричала: «Муж ты или уж?» (И не спрашивайте меня, во что верила эта женщина, в Гоба или Бога.)