— И ты тут? — спросил мимоходом Порфирий.
Сразу же Порфирия обступили Илья Федорович, Репко, Корнелюк, мой отец. Заговорили вполголоса. Репко держал перед собой развернутый планчик и тыкал в него пальцем.
— Вот тут подъем, — говорил он. — Значит, надо решить, в каком месте разбирать.
— Ясно, у Бондаренковой будки, — сказал Корнелюк. — Сегодня же ночью и пойдем.
— У Бондаренковой будки ничего не выйдет, — сказал Репко. — Смотри, какой тут большой подъем. Паровоз только ткнется носом и сразу же остановится. А если и залезет на щебень бегунками, так долго ли рабочих вызвать из Невинки? Поднимут его домкратами, дернут сзади — и все в порядке.
— Ну, а если пониже — вот тут разобрать?
— Ниже — уклон мал. Скорости не наберет. Нужен такой угол вниз, чтобы он летел ко всем чертям верст семьдесят без передыху.
— А ниже еще хуже, — сказал Корнелюк.
— Ты думаешь? — спросил Илья Федорович. — Понял, видать! А еще железнодорожник! Ну, смотри сюда. Вот станция Киан, а вот семнадцатая верста. Что — есть тут уклон или нет? Ну, то-то ж… Вот здесь и разбирать надо.
— Верно, — обрадовался Репко. — Здесь совсем просто его под откос спустить. Только один рельс вывернуть.
— Значит, порешили? — спросил Порфирий. — На семнадцатой. Ну что ж, так и сделаем…
В это время в коридоре хлопнула дверь.
Все насторожились. Репко сунул планчик в карман.
Дверь хлопнула еще раз.
— Это ветром, — сказал Илья Федорович.
Репко вынул планчик из кармана.
— Ну, кто же на семнадцатую идет? — спросил Порфирий.
— Я, — вызвался Репко. — Да и все пойдут.
— Нет, — сказал Порфирий. — Всем нельзя. За вами, деповскими, тут в четыре глаза глядят.
— Во все восемь, — сказал Корнелюк. — Меня каждый день от водокачки до самой квартиры провожают. Одного лохматого я в лицо знаю. Даже здороваюсь, когда встречаемся.
— Ну вот, значит, тебе идти нельзя. А другие как?
— Другие? — переспросил мой отец. — Да и за другими смотрят. Тем более если деповские по путям с инструментом шататься будут. Каждый сторож поинтересуется: чего, мол, деповских по путям черти носят? Там ведь свои рабочие есть, путейские.
— Так, — сказал Илья Федорович, — значит, как до дела дошло, так, выходит, и идти некому…
— Да черт их дери! — крикнул сорвавшимся голосом Репко. — Пусть следят, все равно путь разберем. Я хоть сейчас готов… Да и ты, Илья Федорович, дома не усидишь.
— Не торопись, — перебил его Порфирий. — Ты-то уж первый у них на заметке. Все дело только провалишь. А мы сделаем вот что. Я пойду один. Меня тут ни одна собака не знает. Это раз. Пропадать мне все одно, что на чердаке, что на путях, — это два. А вернее всего, мне к пропадать не придется.
— А ежели тебя на путях кто зацепит, ты что скажешь? — спросил Корнелюк.
— Инструмент покажу — вот и все. Путейский, мол, чернорабочий, из Калуги нонче приехал.
— Да тебе одному разве справиться? — сказал Репко. — Ты и инструмента не донесешь. А ведь тебе и лом нужен, и ключ разводной, и кувалда, и болты с гайками. А нести все это целых семнадцать верст с горы на гору. Да и на месте помощь нужна — то отвинтить, то придержать, то ломом поддеть, то кувалдой ударить…
— Товарищ Порфирий, — сказал Андрей.
Все обернулись к нему. Андрей стоял вместе с нами около дверей и давно пытался что-то сказать, да его не слушали.
— Товарищ Порфирий, у меня брат на путях работает…
— Ну так что? — спросил Порфирий.
— Так вот я ему несколько раз инструмент на линию носил… Значит, и теперь вполне свободно могу пронести. Дело знакомое.
Порфирий посмотрел на Илью Федоровича.
— Это верно, что у него брат путейский, — сказал Илья Федорович. — Пожалуй, он дело предлагает.
— Тогда и меня возьмите, — сказал я, — мы с Андреем на линию всегда вместе ходим.
— А меня и подавно, — отозвался Сенька. — У меня на пятнадцатой версте сторож знакомый. Он меня не выдаст. Я у него и ночевал, и чай пил, когда на фронт бегал.
Порфирий улыбнулся
— Ну что ж, так и сделаем. Я пойду вперед, а ребята за мной инструмент понесут.
— Я — лом и кувалду, — сказал Андрей.
— А я — разводной ключ, — сказал Васька тихонько.
— Да тебя же не берут!
— Как не берут? — взъерепенился Васька. — Я ведь и винтовки…
— Молчи! — цыкнул на него Андрей.
— Я-то молчу, — сказал Васька. — А почему вы меня с собой брать не хотите?
— А чего же ты сам Порфирия не просишь?
Васька кивнул головой на отца и сказал мне в самое ухо:
— Если просить, так еще не пустят. Мал еще, скажут. Лучше я за вами следом побегу.
— Нет, Вася, сам лучше не бегай, — сказал я и решил посоветоваться с Порфирием, чтобы он признался и моему и Васькиному отцу, что все мы давно уже состоим в отряде и опасаться нас нечего.
Порфирий выслушал меня, глянул на Илью Федоровича и тихо сказал:
— Илья Федорович, а Илья Федорович, я тебе давно одну штуку хотел сказать, да все время не выберу.
— Какую штуку?
— Насчет ребят.
— А что такое? — удивился тот и насторожился.
— Да то, что, ребята эти в нашем отряде состоят.
— Ну что ты, шутишь?
— Никак!
— Вот это здорово! — крикнул Илья Федорович и глянул на Ваську.
— Ты тоже в отряде?
— Да! — сказал Васька и махнул рукой.
— Поздравляю! — сказал Илья Федорович. — Раз так — значит, так. Нам и такая сила нужна. Что делается, все к лучшему. Как ты думаешь. Илья Иванович? — спросил он моего отца.
— Я согласен, только чтоб они без нас ни шагу.
— За это уж разрешите мне отвечать, Илья Федорович и Илья Иванович, — сказал Порфирий и улыбнулся.
Так мы стали настоящим отрядом при особой боевой организации железнодорожников.
Когда совсем стемнело, мы собрались во дворе около Васькиной квартиры. Илья Федорович выносил инструмент и передавал нам.
— Это вот — костыли выколачивать. А этой штукой болты открутите. Да легче нажимайте, а то видите — ручка слабая, сломается.
Но мы ничего не видели.
Небо было черно. Не то что костылей, мы и домов во дворе не видели.
— Ночевать сегодня мы у Андрея будем, — сказал я Илье Федоровичу. — Отцу передайте.
— Ладно, передам.
— А мне можно с ними у Андрея переночевать? — спросил Васька тоненьким, ласковым голоском.
— А для чего тебе у Андрея ночевать? — спросил Илья Федорович.
— Да мне хочется! — протянул Васька.
— Ну, если хочется, так ничего не поделаешь. Ночуй! Мы сразу поняли, что он догадывается, куда гнет Васька.
Илья Федорович отдал нам последний гаечный ключ, попрощался с Васькой, с нами и медленно пошел к себе в дом.
А мы бегом пустились по улице. Впереди всех — Васька вприпрыжку. В кармане у него громко тарахтели гайки.
— Придержи их рукой, — сказал ему Андрей. — А то гремишь на всю улицу, как бубен.
Гайки сразу затихли, но зато на мостовую со звоном упал ключ.
— Раззява! — пробурчал Андрей. — Ты что — все дело загубить хочешь? Вот только звякни еще чем-нибудь, я тебя сию минуту домой откомандирую.
Васька подобрал ключ и пошел дальше так тихо, что его шагов не было слышно.
— Васька! Ты здесь? — спросил я наконец.
— Здесь, — шепотом ответил Васька.
Мы прошли мимо станции. Справа, далеко внизу, горели редкие огни поселка. Они гасли один за другим. Домишки чернели, как скирды в степи.
У высокой ограды, за которой был знакомый нам тупик, кто-то окликнул нас:
— Ребята, вы?
Это был Порфирий. Он взял у Андрея лом, а у Сеньки кувалду и молча повел нас через рельсы тупика к своей кладовой.
В тупике было еще темнее, чем на улице. Мы то и дело наталкивались на вагоны, спотыкались о шпалы.
— Ну, вот и пришли, — сказал Порфирий. — Складывайте инструмент здесь, под лестницей.
Мы тихо опустили на землю свой тяжелый груз.
— Приходите до свету, — сказал Порфирий и, крадучись, полез по лестнице к себе на чердак.
А мы налегке быстро пробрались между платформами и вагонами, загораживавшими нам путь, и пустились вскачь посреди улицы, как резвая четверка.
Дома Андрей разостлал на полу старое ватное одеяло и бросил на него три рябые подушки.
— Ложись, ребята! Не проспать бы, — буркнул он нам и улегся у самой стенки.
Мы, тоже не раздеваясь, завалились впокат рядом с ним.
Нам с Васькой на двоих досталась одна подушка. Мы долго стукались то лбами, то затылками, пока наконец Васька не заснул. Сенька с Андреем шептались. Потом Сенька положил себе под голову кулак и тоже заснул.
Андрей полежал немного молча и спросил:
— Гришка, ты спишь?
— Дремать начинаю, — сказал я.
Андрей опять помолчал, потом перегнулся через Сеньку и зашептал.
— Лежу я и думаю: вот когда настоящая работа у нас начинается. Это уж тебе не игра, а серьезная боевая операция! Если только это дело выгорит, мы тогда со своим отрядом прямо на фронт двинем… Только вот название надо придумать нашему отряду… Молодежная армия, что ли? Нет, лучше — Юная армия… Юнармия.
Не помню, кто раньше заснул — я или Андрей.
Скоро сквозь сон я услышал, как рядом завозился Васька.
Он толкнул меня в бок и полез будить Андрея:
— Вставай, приехали!
Андрей вскочил, подтянул ремень и, ухватившись за край одеяла, на котором мы спали, дернул его изо всей силы.
Мы с Сенькой очутились на полу. Пришлось волей-неволей вставать.
— Чего рано так заворочались? — сказал Сенька хриплым, сонным голосом.
— Ну, поспи, поспи, — сказал Васька. — А мы уйдем.
Андрей повел нас в холодные сени, где стояли два ведра с водой. В воде плавали куски льда.
— Мойтесь, — сказал Андрей.
Васька посмотрел в одно ведро, потом в другое, поежился и сказал:
— Что-то не хочется.
Так он и не мылся. Остальные тоже не очень-то мылись. Чуть поплескались в ледяной воде — и готово.
— Пора выступать, — сказал Андрей и дал нам по куску хлеба и по семь штук патронов.