В толпе притихли. Через железный борт бака перевалилась огромная черная туша и рухнула на землю.
В воздухе мелькнули четыре черные лапы.
Толпа шарахнулась в сторону.
Даже казак с винтовкой попятился.
– Человек, – сказал он. – Утопленник…
Народ опять сдвинулся.
На земле лежал труп человека с раскинутыми руками и ногами. На шее у него была привязана толстой проволокой чугунная тормозная колодка. Лица нельзя было разглядеть, – оно было сплошная черная маска.
Вокруг трупа широко разлилась по земле лужа густого, жирного мазута. Казак принес паклю и бак с керосином и протер лицо утопленника.
– Сомов! – заговорили в толпе. – Сыч!
– Телеграфист Сомов, – сказал комендант. – Его утопили из мести. Знаем, чья это работа.
Глава XIXСЕНЬКА-КРАСНОАРМЕЕЦ
Большими пушистыми хлопьями падает снег на мерзлую землю. Ветер с Кубани подхватывает не успевшие упасть снежинки и кружит их над землей.
За поселком по степям, по глубоким балкам, по зубчатой горе Бударке, гонит ветер целые тучи снежной пыли. Еще так недавно здесь было лето. Мы бегали босиком по мягкой пылюге, наперегонки переплывали Кубань. А теперь Кубань скрыта под крепким бурым льдом.
Давно мы не ходили к Порфирию. Андрей велел нам не показывать никуда носа, ждать, пока он сам не придет за нами. Но Андрей не приходил.
Мы с Васькой болтались без дела на дворе.
Почесав затылок и сдвинув на лоб лохматую шапку, Васька сказал мне:
– А знаешь, зря мы запрятали винтовки в нашем сарае.
– Что же ты раньше думал? – сказал я.
– Ничего не думал. Вы сами должны были думать. Старшие! Начальники! Надо было где-нибудь за поселком зарыть, в поле… Андрей всегда так – давай да давай… Дурила твой Андрей, а не командир отряда – вот что!
– Андрея не смей ругать! – крикнул я. – При чем тут Андрей? Мы сами отряд организовать решили, сами и винтовки крали. Небось никто тебя не заставлял. Сам первый лез.
– Сам, сам, – буркнул Васька и опустил голову.
– Чего же ты хочешь?
– Чего? Винтовки не хочу чтобы у нас в сарае лежали. Забирайте их, куда хотите, – и шабаш.
Я обозлился и сказал Ваське шепотом:
– Да ты что? Очумел? Только начни винтовки перетаскивать – тебя сразу и зацапают. Трус ты, Васька, и больше ничего. Мы тебя из отряда прогоним. Выроем из земли ящик и вычеркнем тебя из протокола.
Васька ухватил меня за рукав.
– Постой, Гришка. Не трус я. А только страшно чего-то… Вдруг казаки к нам во двор заскочут?..
– Ну да, заскочут! – передразнил я Ваську, а сам прислушался.
На улице за воротами по мерзлой земле прозвякала подковами лошадь.
– Мимо, – сказал Васька и перевел дух.
Мы присели на камень у ворот. От нечего делать решили закурить. Вытряхнули из карманов перемешанный с хлебными крошками зеленый табак, из толстой серой бумаги скрутили цигарки и стали пускать серовато-бурый вонючий дым. Ветер сдувал с наших цигарок крупные искры и кружил их по двору.
Мы курили молча. Васька то слюнявил разваливавшуюся цигарку, то сплевывал на землю махорочные крошки.
– А как ты думаешь, Гришка, – вдруг спросил он, когда цигарка у него потухла, – придет Андрей или не придет?.. Может, сходим к нему, а?
В эту минуту с треском откинулась калитка, и мимо нас во двор проскочил Андрей. Он был в серой папахе и дубленом полушубке – по-зимнему.
– Андрейка, куда ты? – закричали мы.
Андрей взмахнул на бегу руками и круто повернулся.
– А, здорово, пулеметчики! – сказал он. – Вы что тут делаете?
– Тебя поджидаем, – сказал я.
Васька молчал.
– Да вы чего, ребята, нахмурились? Что, Васька, целы у тебя винтовки, не проворонил?
– Целы, – ответил Васька и посмотрел на меня.
Андрей похлопал Ваську по плечу.
– Ну, молодец караульщик. Благодарность от отряда получишь. А сейчас, ребята, пойдем за Семеном. Его надо к Порфирию сводить.
– Давно пора, – сказал Васька.
Мы двинулись к Сенькиному бараку.
В конце улицы, около вокзала, мы встретили верховых. Они ехали в две шеренги по краям дороги, а между ними шагали грязные, разутые, сгорбившиеся от холода мастеровые.
– Смотри, Гришка! – сказал Андрей. – И старика Дюбина ведут. Все за Сыча проклятого.
Я толкнул Ваську в бок:
– Вот если будем перетаскивать с места на место винтовки – и нас с тобой так поведут.
– Боялся я их!
Казаки и мастеровые свернули направо, а мы пошли дальше.
Семен сидел на подоконнике и смотрел на улицу. Завидев нас, он в чем был, без шапки, без полушубка, выбежал за ворота.
– Чучела! Раньше не могли прийти! Сижу-сижу, жду-жду, думал, вас уже казаки постреляли. Видели, сколько они мастеровых повели?
– Видели, – сказал Андрей. – В первый раз это, что ли? Каждый день водят. А ты собирайся, Сенька, да живее. К Порфирию, к нашему красноармейцу, пойдем.
Сенька вбежал в дом и сейчас же вернулся, натягивая на себя куртку из красноармейской шинели.
Мы побежали в железнодорожный тупик.
У самых ворот тупика – казачий разъезд.
– Катай назад, а то Порфирия выдадим, – чуть слышно сказал Андрей.
Мы кинулись бежать вдоль высокой серой ограды.
За углом, у старых цементных труб, мы остановились.
Эти трубы лежали тут на земле без толку уже четвертый год.
– Васька… – сказал Андрей.
– Что?
– Ты меньше всех, тебя не заметят. Стой здесь и поглядывай за угол. А как уедут казаки, дай знать. Мы в трубах запрячемся.
У Васьки затряслись губы, но он не промолвил ни слова и остался на углу, прижавшись к ограде.
А мы забрались в цементную трубу и просидели там, не разговаривая и почти не шевелясь, с полчаса. Только изредка мы подносили ко рту сложенные лодочкой руки и тихонько дули на покрасневшие, застывшие пальцы.
Наконец мы увидели Васькины ноги. Васька остановился перед трубой, в которой мы сидели, и отрапортовал шепотом:
– Разъезд отступил на Голопузовку… Раненых и убитых нет…
– Ай да Васька! Ай да боевой разведчик! – смеялись мы, выбираясь из трубы.
– Ну, пошли скорее, – сказал Семен.
Мы побежали вдоль ограды к воротам. Казаков как не было. Только на том месте, где стоял их разъезд, осталась свежая куча навоза.
Мы шмыгнули в тупик
– Вот под этим вагоном мы и нашли Порфирия, – говорил Васька Семену, задыхаясь от бега. – А теперь Порфирий живет вон там, на чердаке.
Мы взобрались по лестнице, заваленной снегом, и остановились на трухлявой площадке.
Чердак мы едва узнали. Из всех щелей торчали пучки соломы Как будто она росла на двери и на стенах.
Андрей легонько толкнул коленкой дощатую дверь. Дверь скрипнула.
– Товарищ Порфирий… – шепотом позвал Андрей.
– Это вы, ребята? – отозвался хриплый голос из дальнего угла.
– Красноармеец? – спросил меня Сенька.
– Он.
Сенька шагнул было вперед, но Васька дернул его за куртку.
– Постой, Сенька, я пойду первый, а то он испугается, если чужого увидит.
И Васька первым вошел на чердак.
За ним двинулся Андрей, потом я, а сзади всех Сенька.
Порфирий сидел в углу чердака, съежившись, нахлобучив капюшон на голову.
– Что за парень? – тихо спросил он, мотнув головой в сторону Сеньки.
– Это тоже красноармеец, – сказал Васька. – Это Сенька, тот самый, про которого мы тебе говорили. Ты его еще в отряд записал. «Семен В.» – помнишь?
– Сенька? Ну, здорово, ежели ты Сенька. Да ты в самом деле красноармеец хоть куда – в сапогах! Ого, брат, какой ты!
– Он и фуфайку получил, – сказал Васька. – А махорки ему по две пачки в день выдавали.
– Ну? Неужели по две? – с завистью спросил Порфирий.
– Ей-богу, – забожился Васька. – Ему и шаровары выдали. Ватные. Смотри. – И Васька ухватился за Сенькины штаны.
– Да отстань ты! – толкнул его Сенька.
– Так, – усмехнувшись, сказал Порфирий. – Ну, докладывай, где ты побывал?
– На фронте.
– Во как! На фронте! Ну, садись, рассказывай нам, как там товарищи справляются.
– Ой и тяжело нашим, товарищ красноармеец, ой и тяжело! Снарядов никаких нет. В «Победу» последние четыре влепили. Саббутин – командир батареи – говорил: больше двух ни за что нельзя на нее тратить, а то, мол, запасов нет. Ну, а командир взвода не удержался. «На удар, – кричит, – трубка ноль!» Отчаянный парень! Да снаряды – это еще не все… А вот тиф там… Сыпняк. Больные в окопах лежат, на станциях вповалку валяются, в вагонах, кругом…
– А нам чего же ты про тиф не рассказывал? – спросил Васька.
– Не мешай, Васька, не суйся, – толкнул его Андрей.
– Народу видимо-невидимо помирает… – сказал Сенька, промолчав. – В прошлый вторник человек сорок хоронили. Я тоже ходил копать братскую. Страшно! Теперь отступать решили. Говорят, за Куму-реку отступят. Держаться нечем. Снаряды доставать неоткуда. А главное, сыпняк косит людей…
Я слушал Сеньку и думал: как же так? Сколько красноармейцев было. Ведь сам же я видел, когда эшелоны отправляли… И теплушки набиты были, и на лошадях, и на автомобилях ехали, и пешие шли… А он говорит – людей нет.
И мне представилось вдруг, что там, за семафором, в стороне Курсавки, одни мертвецы лежат. И среди мертвецов ходит дядя Саббутин, высокий, в полушубке, с тяжелой артиллерийской шашкой на боку.
Я посмотрел на ребят. Они сидели насупившись.
На чердаке было тихо, неуютно, сыро.
– А ты что ж про Сорокина не говоришь? – сказал наконец Васька.
– А что Сорокин? – насторожился Порфирий.
– Изменил нашим. Продал Красную Армию. Сволочь, офицер белогвардейский вот он кто оказался.
– Изменил? – переспросил Порфирий. – Так и надо было ожидать. Красноармейцы давно про него говорили, будто он снаряды с флангов белым передает.
– Кто же теперь командовать будет? – спросил Васька и вздохнул.
– Тебе, видно, придется. Больше некому, – сказал Андрей.
– Да ты брось шутить, не до шуток теперь, – огрызнулся Васька. – Вы лучше нам, товарищ красноармеец, скажите, – обратился он к Порфирию, – что мы теперь делать будем?