– Вы же знаете, что каждые десять лет в школе Чонмун умирает ученик? – спросил Ли.
– Да, я был на похоронах в две тысячи первом, две тысячи одиннадцатом и две тысячи двадцать первом и до сих пор все отчетливо помню.
Такого ответа следователь не ожидал. Поведение его собеседника не поддавалось объяснению. «Как часто простой школьный охранник ходит на похороны к ученикам, которых даже не знает? Каждые десять лет?»
– Я не понимаю. Как вы узнавали об их смерти? И зачем приходили на похороны?
– После выпуска они были связаны со школой – О Чиён работала учительницей, Син Миён была руководителем школьного драмкружка, а Хан Саран учила детей рисовать мультфильмы. Погибшая в тысяча девятьсот девяносто первом году тоже работала в школе, в бухгалтерии.
Голова следователя трещала от новых фактов. Он даже не задумывался о связи смертей в десятилетнем цикле, потому что причина была давно известна – самоубийство. Все погибшие отравились. Сперва это выглядело подозрительно, но в итоге следователи назвали эти события обычным совпадением. Они выяснили, что все четверо сами купили таблетки и написали предсмертные записки. «А что, если связующее звено – их место работы? Неужели это тоже списали на совпадение?» Ли снова посмотрел на записку. Его продолжала беспокоить последняя дата – зимние Олимпийские игры в Пекине.
– Первые четыре даты сходятся, но я не понимаю, как они связаны с пятой – она не вписывается в закономерность. Как вы думаете, почему информатор указал две тысячи двадцать второй год? Он хотел намекнуть на убийство в школьной лаборатории? – спросил Ли.
Охранник покачал головой.
– Я думаю, что последний случай совсем другой. Во-первых, Сон Чэён еще училась в школе, но главное отличие… погода была ясной.
– Что это значит? – удивился следователь.
Тогда охранник прошептал:
– Вы пока не учли этот факт.
– Да о чем вы? – спросил Ли.
Услышав ответ, он мигом протрезвел.
– Погода. Кажется, каждые десять лет… в день убийства… шел дождь.
Начало конца
После уроков погода окончательно испортилась. Чем сильнее сгущались тучи, тем больше дел появлялось у Сонби. Сын и так всегда и во всем помогал отцу, но после того, как тот попал в больницу, все домашние хлопоты свалились на Сонби.
Такую работу он считал очень нерациональной. Усердная учеба хотя бы приводит к хорошей успеваемости, а от тяжелого домашнего труда выгоды нет. Он сравнивал его с тестом, за который сложно набрать много баллов, зато легко ошибиться и потерять все – здесь нельзя ничего исправить.
Сонби был так занят мыслями о стирке, что даже не успел снять школьную форму. Сону сидел рядом на крыше и беззаботно пускал мыльные пузыри. Это и так раздражало старшего брата, но, когда они полетели на сохнущее белье, он не выдержал:
– Прекрати! Я только все постирал! От твоих пузырей пятна останутся! – Он со злостью вырвал из рук брата баночку с мыльным раствором и швырнул ее в угол.
– Ненавижу тебя! – закричал Сону и убежал в свою комнату в слезах.
Сонби тяжело вздохнул и продолжил развешивать белье. Внезапно сверху капнуло – он посмотрел на небо и увидел вспышку молнии, предвещавшую начало грозы. Он спешно собрал белье в корзину и поспешил вернуться в дом.
Но дверь, соединявшая крышу и комнату, была заперта, и, как бы он ни старался, она не поддавалась.
– А ну быстро открой! Иначе я тебя прикончу!
– Скажи номер телефона Мирён – тогда впущу, – шантажировал Сону брата.
Сонби поставил на пол корзину и беспомощно уперся лбом в дверь:
– Ну скажу я тебе номер, ты все равно не сможешь его запомнить.
Несколько мгновений братья стояли по разные стороны двери в абсолютной тишине.
– Почему ты доставляешь столько хлопот нормальным людям? Почему Мирён должна чувствовать себя виноватой? Каким бы ты ни был дубиной, должен понимать, что это нечестно по отношению к ней. Знаешь, как ей тяжело? Почему добрейший на свете человек должен страдать? Из-за тебя, между прочим! Но ты же не понимаешь, о чем я, правда? Все потому, что ты дурак! – продолжал Сонби.
– Это не игра! – закричал Сону.
Слова старшего брата звучали жестоко.
– Как ты будешь дальше жить? В чем смысл твоего существования! Хочешь, чтобы над тобой до конца жизни все смеялись? На твоем месте я… Да открой эту чертову дверь! – заорал Сонби, почувствовав, что вот-вот начнется ливень. Тут в небе прогремел гром и полило как из ведра. Его крик утопал в шуме стучащих по крыше капель.
– Не-е-е-ет, ты врешь! – донесся через дверь голос Сону.
Сонби продолжал дергать за ручку и умолять брата открыть. Вдруг он услышал сигнал уведомления на телефоне.
«Сегодня в шесть. В школе».
Очередное сообщение от Пом. Не умея пользоваться телефоном, она прислала уже штук пятьдесят сообщений. Ни шаманка, ни младший брат не оставляли его в покое. Сонби чувствовал себя совсем убитым. Он схватил телефон и написал:
«Хорошо, жди».
Сонби решил прийти и лично сказать Пом, чтобы она его забыла. Но пока он стоял на крыше, колотил ногой по двери и кричал на брата:
– Хорошо, я останусь здесь! Только вот без меня ты умрешь от голода!
По крыше вовсю тарабанил дождь. Сонби попробовал найти зонт, но понял, что он тоже остался внутри. Сегодня все шло не по плану. Вспышки молний освещали вечернее небо. Сонби в мокрой форме, липнувшей к телу, спустился по ступенькам вниз.
Тяжелые дождевые капли стучали по окнам школы. Сохи и Еха шли по темному школьному коридору, держась за руки, – им было не по себе.
Пом вызвала на встречу и детективов. «Неужели она обнаружила зацепки в деле? – подумала Сохи, но быстро отбросила эту мысль. – Надеюсь, она собирает нас не потому, что ей захотелось поиграть в карты хвату. Хотя никогда не знаешь, что в голове у сумасшедших».
Сохи продолжала ходить в школу лишь потому, что не могла сказать Еха, что уезжает. Она пыталась найти подходящий момент, но признаться было непросто.
Когда Сохи наконец решилась, они уже пришли. Детективы открыли дверь и не поверили глазам – здесь горели десятки свечей, а вместо учительского стола стоял огромный деревянный идол для поклонения духам, вокруг которого лежали вяленое мясо, овощи, медовое печенье и рисовые пирожки. Пом в ханбоке стояла во главе стола. Она даже накрасилась для проведения ритуала, и сейчас ее лицо было белым, как у призрака.
Еха вошла в класс первой и спросила:
– Госпожа, вы собираетесь проводить обряд?
– Я сделаю признание.
Сохи потеряла дар речи. Она поняла, что Пом собирается признаться Сонби в любви. «Интересно, у нее осталась хоть капля благоразумия?»
– Да кто вообще делает признание таким образом? К чему эти жуткие свечи и поминальный стол? – возмутилась Сохи.
– До свадьбы должна пройти помолвка, а до помолвки – церемония признания в любви. В такие важные дни надо соблюдать формальности, – ответила Пом.
– Сколько живу, никогда не слышала о подобной церемонии, – съязвила Сохи.
– Ну и что, это неважно. Вот когда придет Сонби…
Время тянулось бесконечно медленно. «Она позвала нас ради этого? – злилась Сохи. – Чтобы мы помогли ей в организации обряда? Может, нам еще танец с веерами станцевать? Она даже не представляет, что мне пришлось пережить за последние дни…»
– Госпожа, вы действительно без ума от Сонби? – поинтересовалась Еха.
Пом не ответила, но по выражению ее лица все и так было ясно – она безнадежно влюблена.
Сохи, которая никогда не видела ничего подобного, начала допытываться:
– Впервые влюбилась – и все, рассудок потеряла? Вспомни сказку «Гадкий утенок» – лебедь вылупился из яйца, увидел утку и решил, что она его мама. Кажется, такое явление называется синдромом утенка. Ты впервые познакомилась с парнем и решила, что он твоя судьба. Но мужчины составляют половину населения мира. Ты еще встретишь кого-нибудь, и гораздо лучше, чем Сонби.
Пом покачала головой:
– Жизнь и так слишком коротка, когда еще искать вторую половинку, если не сейчас? Я с первого взгляда поняла, что это он. Каждый раз, когда вижу его, схожу с ума. Он такой милый! А еще у него длинная линия жизни.
– Все шаманки выбирают партнера при помощи хиромантии? – озадаченно спросила Сохи.
– Не лезь не в свое дело. Мои дедушка и папа не дожили и до двадцати пяти. Все женщины в моей семье очень сильны, а мужчины были тощими и болезненными, поэтому рано покинули этот мир…
– Госпожа, женщины в вашем клане, случайно, не… отбирают жизнь у своих возлюбленных? – прошептала Еха.
Пом не ответила, продолжая говорить о своем.
– Мой любимый! Я хочу всегда носить тебя в кармане и доставать каждый раз, когда соскучусь! – воскликнула юная шаманка. Обычно такие слова звучат мило, но не сейчас.
Решительно встав из-за стола, она театрально произнесла:
– Вы не понимаете! От одной мысли о Сонби мое сердце трепещет, я не могу дышать, по щекам текут слезы счастья, а все вокруг окрашивается в розовые тона. Сейчас он меня избегает, но при каждой нашей встрече у меня ноет душа, я не могу ничего поделать – мне больно, холодно и страшно. Сонби, ты гадкий змей, который сначала искусил, отравил ядом душу, а потом исчез. Мои мысли спутаны, легкие горят, а сердце вот-вот вырвется из груди – я схожу с ума!
Казалось, Пом зачитала монолог из Шекспира. Потом резко повернулась к детективам. В мгновение ока она оказалась прямо перед ними, обняла и произнесла умоляюще:
– Спасите меня!
Привычная насмешка в ее глазах сменилась отчаянием. «Судя по всему, у нее любовная горячка». У Сохи голова разболелась от этого представления. «Мне сейчас надо думать о себе, а не о других…»
Она посмотрела на идола, окруженного свечами, и спросила:
– Но как ты смогла устроить поминальную церемонию в школе?
– Я пошла к директору и сказала, что хочу провести благопожелательный ритуал, чтобы очистить школу от порчи. Она наслышана о моих способностях, поэтому даже заплатила мне.