идел я, один старик рыбачил. Словно кто ему
этих окуней нарочно сажает на удочку. Таскает и таскает… И плотва крупная попадается. Во какая!
Эх, крючок достать бы!.
— Можно самим сделать.
— Из булавки?
— Ну да.
— Я думал об этом. А где булавку взять?
— У меня есть.
— Честное слово?
— Раз говорю, значит, есть.
— А ты знаешь, здесь в каждом озере своя рыба. Клянусь! Ну, окунь же, конечно, но в каждом озере другой. Коли озеро заболочено, со ржавчинкой, окунь темный, мелкий. А если в озере вода светлая — и окунь светлый, покрупнее. Прямо во каких старик ворочал! Интересно, на вкус они какие, разные или одинаковые? А у тебя булавка одна?
Гурька успокоил Петушка:
— Да что мы булавок, что ли, не достанем?
В это время Николай стоял перед командиром смены, который сидел около своей палатки за небольшим столиком, сколоченным из неструганых досок.
Николаю уже надоело стоять перед старшиной по стойке «смирно», и он иногда менял ее на положение «вольно», перенося тяжесть тела на одну ногу. Заметив это, Дыбенко кричал:
— Як стоишь!
Николай нехотя потягивался, косил глазами на прохаживающегося неподалеку дневального.
— Який из тэбэ выйдэ моряк, если ты боишься работы?
— Я работал.
— Отставить пререканье! Я ж говорю тебе, що моряка из тебя не выйдэ. Як есть сачок, так им и будэ. Все работают, а он на сосны дывытся. Что ты там не бачив?
— Я только остановился…
— Тильки? А мабуть, не тильки?
— Ну что вы, товарищ старшина первой статьи!
— Отставить разговорчики! А потом, что за вопрос: «Як называется по-морскому лопата?» Я вам кто? Кто я вам, юнга Лизунов?
— Командир смены. Так все слова-то какие?
Салага, сачок… Может, и лопата…
— Отставить, кажу!
— А чего вы на меня кричите?
— Я не кричу, а розмовляю с вами. Ясно?
Хотел ограничиться одним внеочередным нарядом, да бачу, вам цего будэ мало. Ну, это мы потом решим. Придется доложить командиру роты. Идите.
Николай повернулся кругом, но старшина скомандовал:
— Отставить! Кру-гом!
Так он заставил его повернуться три раза, пока Николай не выполнил поворота четко.
13
Вскоре Николаю пришлось отправиться выполнять два внеочередных наряда. Его послали в столовую, которую называли камбузом.
На небольшой поляне стояло несколько длинных столов, сколоченных из досок. Над столами был сделан навес, он рассохся, и случалось, что в ненастную погоду через щели в бачки и миски обедавших юнгов лил дождь.
Дежурные по камбузу юнги чистили картошку, разделывали треску, мыли столы и посуду, лопатили пол, возили из озер в бочке воду, пилили и кололи дрова.
Николаю порой хотелось сейчас же отправиться на фронт, переносить там все трудности боевой жизни, может быть, геройски погибнуть от вражеской пули или снаряда — только бы не копать землю, не пилить дрова на этом скучном острове.
Вместе с Николаем дрова для камбуза пилили рыжий Петушок и Борис Лупало — самый высокий юнга в роте.
Широкий в плечах, кривоногий, с большим, красноватым от постоянного насморка носом, Лупало выглядел уже совсем взрослым парнем.
— Вот что, — сказал Лупало, усаживаясь на чурбан и доставая из кармана небрежно скомканный клочок газеты. — Есть предложение познакомиться с географией данного острова и его природными условиями.
— На экскурсию, что ли, сходить? — спросил Петушок, наблюдая, как Лупало свертывал папироску. — Ты внеси предложение на ротном собрании.
Лупало послюнявил газету, сунул папироску в рот, прикурил и, пуская дым через нос, сказал:
— С ротой никакой путной экскурсии получиться не может. А вот если мы втроем… Колоть дрова найдется дураков и без нас. А нам надо смыться и посмотреть, что произрастает в лесу и какая в нем водится дичь. Изучить флору и фауну.
— А если влетит? — спросил Николай.
Петушок и Гурька сделали удочки и собирались в ближайший выходной рыбачить. Петушок не дождался воскресенья, и Цыбенко нашел его на берегу озера в то время, когда все другие работали. Вот и получили по наряду.
— Еще судить будут, — сказал Петушок.
Лупало переспросил:
— Нас, юнгов, судить? Ну, этого не может быть. Мы еще годами не вышли. Нас должны воспитывать, а не судить. А если и влетит, то просто нас вернут к работе, которую мы сейчас временно оставим. К вечерней поверке вернемся.
После некоторого раздумья Николай и Петушок приняли предложение Лупало. Они захватили с камбуза два бачка для грибов и ягод, горсть соли и немного хлеба.
Лес был рядом. Ребята углубились в него и обошли лагерь стороной.
Николай и Петушок набросились на красную бруснику, ели ее горстями, а когда первая охота была утолена, стали собирать в бачок.
Лупало решил сварить грибовницу и собирал белые грибы.
Юнги вышли к большому озеру и на берегу увидели старичка. Он сидел на груде камней, подняв кверху длинную седую бороду. Одну руку старик положил на колено, другой опирался на палку. У его ног лежали удочки. Он смотрел в небо и не замечал ребят.
Петушок сразу узнал в нем того самого старика, с которым он уже встречался.
— Дедушка! — окликнул он старичка.
Старик повернул в сторону ребят бороду и посмотрел на них с улыбкой.
— Вы откуда, дедушка? — спросил Николай.
— Из колхозу.
— А что вы делаете здесь? — спросил Лупало.
Его заинтересовали узкие коридорчики, сделанные из камней вокруг центральной груды, на которой сидел старичок.
— А ничего, сынок. Сижу.
— Камнями играли, что ли? — снова спросил Лупало. Старик засмеялся, показав пустой, без единого зуба рот.
— Кабы в твои годы, может, и поиграл бы.
А теперь самому себя таскать тяжело. Да знаешь ли ты, что это такое?
— Откуда мне знать? Вы скажите.
— А ты посмотри, сынок, посмотри получше.
Юнги принялись рассматривать камни. Одни из них были высотой по колено, другие меньше. Камни влежались в землю и кое-где обросли мохом. Значит, положили их здесь давно.
— Ну? Поняли что-нибудь?
— Ничего не поняли, — ответил Николай. -
Видим, что камни тут лежат давно.
— Вот то-то и оно — давно. Так давно, что никто не знает, когда их положили. Вавилонами в народе эти кладки зовут.
— А что такое вавилон? — спросил Петушок.
— Хочешь испытать?
Петушок поколебался немного, потом ответил:
— Хочу. А как испытать?
— А ну, иди вон туда…
Старик показал на край вавилона, где первый коридорчик раздваивался на два хода. Когда Петушок встал в указанном месте, старичок сказал:
— Вот перед тобой два входа в вавилон. Каждый из них ведет ко мне. Только чур, через камни одного ряда в другой не перешагивать и идти до конца, а обратно не возвращаться. Которым ходом пойдешь?
Петушок пошел влево. Он долго ходил между камнями, то приближаясь к центру, где, все так же посмеиваясь, сидел старичок, то удаляясь от него.
Николай решил тоже пройтись по вавилону, пошел через правый вход и очень скоро оказался около старичка. А Петушок все еще кружился по стежке между камнями. Но, наконец, и он добрался до центра.
— А теперь оба выходите, — сказал старичок. — Нет, ты следуй дальше, а ты иди своим путем.
Юнги поняли, что это был выложенный из камней лабиринт. Им захотелось разгадать его до конца. Николай и Петушок пошли обратно. Петушок быстро побежал между камней. Он надеялся, что выход будет скоро. Но почему-то он снова попал на длинный путь. На этом же пути потом оказался и Николай.
Старичок сидел и весело смеялся, вздрагивая всем худеньким телом и покачивая головой.
Петушок и Николай устали, пока через левый выход не вышли из лабиринта.
Старичок сказал:
— Смотрите.
Он легко пошел по коридорчику, обошел два раза центральную кучу и сразу оказался у правого выхода.
— Видали вавилон?
— Это лабиринт, — сказал Николай. — Игра есть такая.
— Какой такой ла…лабаринт? — сердито спросил старичок. — Говорят тебе, вавилон[3]! Нашел игру!…
Лупало позвал:
— Пошли, кореши.
Юнги оставили старичка, спустились к озеру, чтобы сварить грибовницу.
14
Кое-где в землянках уже настилали полы, клали печи, сооружали крыши, прикрывая их сверху дерном.
Хозяйственная команда матросов неподалеку от лагеря заканчивала строительство большой столовой.
А перед ротами юнгов уже стояла новая задача: заготовить на зиму топливо. От каждой смены выделялась группа юнгов. Старшим в одной из них был Гурька Захаров.
Он работал вторую неделю. На руках набил мозоли. К середине дня начинала болеть спина, и когда после отбоя ложился, засыпал мгновенно.
Пошли дожди. Северные лохматые тучи застилали небо. Воздух в лесу постоянно сырой. Когда дождь усиливался, юнги укрывались под деревьями. Но ветви были полны крупных капель, которые, тупо ударяясь о бескозырки и плечи, попадали за воротник, вызывая во всем теле неудержимую дрожь.
Иногда Гурькой овладевала тоска по родному городу, где много разного народа и хоть изредка можно сходить в кино. Здесь, на острове, пожалуй, тяжелее всего казалась оторванность от Большой земли. Здесь не было ни войны, ни мира. О войне юнгам рассказывали офицеры, и это поддерживало ребят, позволяло им сравняться в чувствах с бойцами фронта, которым тоже очень трудно.
Тосковал Гурька по отцу. Писем от него так и не было. Как-то он там, в госпитале? Выздоровеет ли? Увидятся ли они?
А разве его не тянуло побродить по лесу? Теперь у него была удочка, и в прошлое воскресенье он ходил на рыбалку. За какой-нибудь час он наловил много окуней, из них получилась прекрасная уха. При таком клеве он готов ходить на рыбалку каждый день. Все дни не уходил бы с озера. Хотелось пойти в лес, играть там на мягком, как перина, мху.
Но Гурька теперь собирал ягоды только во время короткого отдыха вблизи делянки, на которой заготовлялись дрова. А лес манил, звал идти дальше!