— Ты чего кипятишься? — поинтересовался я. — Раз спрашиваю — значит, надо. Все равно ж узнаю… только как бы поздно не оказалось.
— И то верно. — Иван огляделся по сторонам и почему-то заговорил тише, хоть в зале больше никого и не было. — Понимаешь, они же и ко мне подходили, и к Гришке Подольскому… и к другим.
— Кто — они? — уточнил я. — И чего хотели?
— Да хоть Куракин этот твой. — Иван махнул рукой. — Хотя и до него бывали. Но простые, не княжеского рода. Раньше-то то мы их быстро к ногтю прижимали — пикнуть не успевали. А хотели… да черт их разберет, чего хотели.
— Что, даже не спросил? — усмехнулся я.
— Да больно надо. — Иван сдвинул брови. — Падаль всякую слушать. Я всякую тварь нутром чую. Они уже тогда молодых гоняли. И не по традициям, а совсем берега потеряли. А когда в полки повыходили — вообще беда… Всякого я наслушался.
— Это какого?
— Да так. — Иван еще больше понизил голос. — Говорят, с командиром полка в Киеве они крепко закусились. Так оно и вышло — насмерть. Убили его в том году на учениях. Случайно.
— Случайно?!
— А это ты уж сам думай, — вздохнул Иван. — Мое дело тут маленькое. В полк бы только вернулся… И хорошо бы там все по-старому было.
— А если нет? — Я неторопливо зашагал к двери. — Если не по-старому?
— Не знаю! — взорвался Иван. — Чего ты ко мне вообще пристал? Как банный лист прям.
— Соображаю. — Я на мгновение задумался. — Тебе ведь не обязательно возвращаться в полк. Ты можешь служить… моей семье.
Я едва не сказал «мне» — но такое уж точно было бы несколько… некорректно. Хотя сама идея казалась неплохой — наверняка Иван и Андрей Георгиевич бы поладили.
— Охранять родовое гнездо, заводы и пароходы? — Иван криво ухмыльнулся. — В будке штаны протирать и деревенских гонять, чтобы не воровали? Спасибо, конечно, ваше сиятельство, но не про мою честь. Настоящая армейская служба нужна — мне без нее никак.
— Ну… Заставлять не буду. Но ты все-таки подумай при случае, — вздохнул я. — Что-то мне кажется — служба выйдет похлеще армейской.
Глава 12
— Умничка какая… — проговорил я, крутя головой по сторонам. — Ум-нич-ка.
Помещение под мастерскую Настасья выбрала правильное. Просторное, светлое — даже без явно свежих ламп под потолком — и, что самое приятное, удобно расположенное… Относительно удобно — в Волынкиной деревне сразу за Екатерингофом. Такси везло меня от училища недолго, минут двадцать, а вот с поиском самого дома с мудреным адресом пришлось повозиться. Я даже сдуру едва не забрел в какой-то кабак, но вовремя сообразил. Местные — молодые мужики в грязно-серых спецовках — проводили меня мутным и недобрым взглядом, но сказать, конечно же, ничего не сказали. Но я и без слов понял, что парню в юнкерской форме здесь не рады.
Настасья говорила: в Волынкиной деревне жили в основном работяги. Не самое спокойное место, особенно по вечерам — зато и аренда недорогая. Вокруг без труда найдется пара-тройка человек с прямыми руками… да и Путиловский завод буквально за углом — всегда можно наведаться и отыскать нужный станок.
Впрочем, кое-какими Настасья уже обзавелась и сама: у стены я разглядел видавший виды токарник, да и под брезентом около входа вряд ли скрывалось что-то другое. Мастерская оживала — и уже вовсю работала. Я насчитал всего троих механиков, хотя милостиво разрешил хозяйке нанять вдвое больше.
Но свободная женщина, видимо, решила иначе.
— Никак, благородие пожаловал?
Настасья шла ко мне, на ходу вытирая руки тряпкой. Если бы не голос, я бы ее, пожалуй, и вовсе бы не узнал. Аккуратная роба по размеру, маленькие ботинки на шнуровке, огненная шевелюра под косынкой — и никаких тебе отцовских рубашек с отрезанными рукавами, от которых запросто можно забыть о цели визита — да и вообще обо всем на свете.
Похоже, работа в мужском коллективе… наложила свой отпечаток.
Но внутри Настасья переменилась, пожалуй, даже больше, чем снаружи, хотя с того дня, как она перестала быть крепостной, прошло меньше двух месяцев. Я не сразу понял, в чем именно — только потом почувствовал: девчонка, наконец расслабилась. Нет, ежиные колючки все еще были наготове — но теперь хотя бы не норовили колоть на упреждение.
— Сама ты благородие, — негромко проговорил я. — При посторонних называй меня ваше сиятельство. Или по имени-отчеству.
— Хорошо, сиятельство. — Настасья понизила голос и подмигнула. — А наедине?
— Наедине мы с тобой потом поговорим, — улыбнулся я. — А сейчас я, к сожалению, по делу. Машина готова?
— Даже не думай… ваше сиятельство. — Настасья сложила руки на груди. — Я тогда из нее неделю пули выковыривала!
— Значит, готова. — Я приподнялся на цыпочки, заглядывая госпоже механику за спину. — И цвет красивый…
Я бы, конечно, предпочел черный, темно-серый или, на худой конец, синий — но Настасья, как всегда, сделала по-своему… и не прогадала. Ее агрегат наверняка отлично смотрелся бы в любой краске, но мягкий бежевый оттенок смотрелся по меньшей мере оригинально. И неожиданно дорого. Автомобиль словно говорил: вот он я, смотрите. Мощный и уникальный! И кому нужны эти выпендрежные «благородные» цвета, когда под капотом почти семь литров и три с лишним сотни породистых отечественных лошадок?
Если бы не форма кузова, я бы, пожалуй, решил, что Настасья просто-напросто отогнала ржавую развалюху в утиль, а вместо нее раздобыла свежего «американца» — настолько круто машина теперь смотрелась. Кое-что явно было прикуплено на разборках — вроде двух половинок радиатора, дверных ручек или шикарных хромированных зеркал, но не меньше половины внешних деталей Настасья или заказывала на Путиловском, или делала сама — прямо здесь.
И как делала! Обходя бричку по кругу, я не разглядел ни хотя бы одного неровного сварного шва, ни кривых стыков… ни даже халтурной покраски: цвет везде лег равномерно и ровно. Конечно, самопал выдавала грубоватая сборка фар и чуть разные оттенки кожи на сиденьях — явно выдранных из «Волги» или «Чайки» — но закатанный в свежий хром нагнетатель с заслонками с лихвой компенсировал эти мелочи. Настасьино творение набрало и солидности, и лоска.
Вполне достаточно для первого выхода в свет.
— Ключики, Настасья Архиповна. — Я сложил ладонь горстью. — Уж будь любезна.
— Так еще карбюраторы настраивать надо… Переливает, коптит…
Сопротивлялась Настасья явно для формы. Но не потому, что побоялась спорить — скорее сама хотела показать свое творение широкой публике. Пусть даже моими руками — если уж самой ей…
Впрочем, почему нет?!
— У тебя здесь платье есть? — задумчиво проговорил я.
— Чего?‥
— Неважно… Купим! — Я махнул рукой. — Десять минут на сборы — и едем.
Настасья отступила на шаг, захлопала длиннющими ресницами и уже открыла рот, явно собираясь что-то сказать — но так и не сказала. Видимо, настолько у меня был авторитетный и уверенный вид.
— Давай уже, — усмехнулся я. — Пора показать Петербургу красотку… красоток.
Настасья исчезла быстрее, чем я успел вдоволь налюбоваться ее… тазобедренной композицией, как сказал бы Богдан. И с ее уходом мое настроение стало стремительно портиться. Конечно же, не из-за упущенного зрелища.
В мастерскую за каким-то… в общем, зачем-то наведался еще один Одаренный. Чуть уступающий мне по силе — но старше и опытнее. С до боли знакомым «семейным» фоном, который незваный гость даже не думал скрывать. И так как от дедовой мощи меня запросто пригнуло бы к полу — вариантов оставалось немного.
— Здравствуй, дорогой братец, — вздохнул я, не оборачиваясь. — И зачем же такой занятой и важный человек посетил… нас?
— Просто хотел посмотреть, на что ты тратишь деньги рода.
Миша неторопливо шагал от входа, и на его лице было столько брезгливости, будто это не он сам пришел сюда, а я силком затащил его в свинарник или отхожее место. В мастерской действительно чуть попахивало бензином — но уж точно не настолько, чтобы так морщиться.
В последнее время мы с братом почти не виделись — и не только потому, что я уехал в училище, а ему пришлось в срочном порядке принимать семейные дела. Он просто не хотел — ни поздравить меня с началом военной службы, ни с наградой… ни вообще видеть.
И я не собирался настаивать.
— Пока что я трачу только собственные средства. — Я пожал плечами. — И не так уж и много.
— Саша, твои собственные средства — десять рублей в месяц казенного жалования, — ухмыльнулся Миша. — Пора бы уже запомнить.
С этим я мог бы поспорить… зная реальный расклад дел. И именно зная — не стал. Формально я владел и долей в акционерных обществах, и землей, и весьма солидными — по меркам простых смертных — капиталами.
Но распоряжаться ими, конечно же, не мог. Новый поверенный, нанятый взамен покойного Колычева, непременно послушает фактического главу рода. А дед…
Дед наверняка будет безмерно рад, если я побегу к нему жаловаться на старшего брата.
— Раньше ты бы меня просто отлупил. — Я склонил голову набок. — А теперь поинтереснее придумал… Браво. Настоящий князь растет.
Миша полыхнул Даром — но тут же взял себя в руки. Наверняка ему сейчас безмерно хотелось как следует мне врезать. Булавой — или по старинке, кулаком по морде. И все-таки сдержался: как я верно подметил, вчерашний юнкер стал князем Горчаковым, наследником рода.
И его возможности подгадить младшему брату возросли многократно.
— Прикрывай свою лавочку. — Миша шагнул вперед и взял меня за пуговицу кителя. — Я прослежу.
— Следи. За аренду заплачено на полгода вперед. Долгов нет. В твой драгоценный карман никто не залез. — Я с усилием, но все-таки оторвал могучую Мишину клешню от своей груди. — Так что ступай отсюда, братец. Или я тебя сам выведу.
Случись нам подраться всерьез, я бы, пожалуй, мог и огрести: уступая в силе Дара, выучкой Миша все-таки уделывал меня ровно на три года юнкерского училища. Но отступать было уже поздно.
К счастью, обошлось. Миша злобно зыркнул на меня — и отвел взгляд, словно ему вдруг стало тяжело смотреть мне в глаза.