Вдруг откуда-то появился капитан — командир батальона.
— Левашев! — крикнул капитан. — Возьми пару солдат и зайди справа, а я по картофельному полю попытаюсь в лоб ударить.
— Куда кашу нести? — спросил Володя, вспомнив поручение, но командир или не расслышал, или ему было не до каши. Кругом стояла оглушительная трескотня. Он лишь махнул рукой: уходи!
Справа Левашев не смог зайти. В картофельном поле солдаты были на виду. Лишь одна борозда была чуть глубже других и над ней сплелась ботва, но надо быть очень маленьким, чтоб, прижавшись к земле, подползти к вражескому окопу, из которого строчит пулемет.
Наши бойцы залегли. Вражеский пулемет не замолкал. Он не давал поднять головы нашим солдатам.
Капитан, пригнувшись, пробежал мимо Володи и крикнул:
— А ты марш отсюда!
Пулемет врага все стрелял и стрелял. Рядом в окопе стонал раненый пожилой солдат.
— Да нешто на него управы нету! Незаметно надо…
Володя посмотрел вокруг. На глаза попалась противотанковая граната, видимо кем-то забытая в окопчике. Мальчишка несказанно обрадовался находке. Такой штукой не только пулемет, а самую большую пушку можно заставить замолчать. Он знал, как обращаться с нею, хотя еще никогда не бросал.
Не сознавая смертельной опасности, Володя выбрался из окопа и пополз по той заросшей ботвой борозде к курганчику, с которого строчил пулемет врага. За ворот гимнастерки сыпалась сухая картофельная ботва. На зубах хрустел песок. Пулемет стрелял рядом.
Володя еще прополз немного и неожиданно свалился в старый окоп. Согнувшись, прошел вперед и увидал ветки, за ветками, рукой подать, гитлеровцы. Володя знал, рядом подмога. Он быстро встал и крикнул что было сил:
— Ага! Попались! — Взмахнув гранатой, он застыл над фашистскими вояками. Пулемет сразу замолчал.
Фашисты могли убить Володю, но в руках у него — противотанковая граната. Упади маленький солдат, скошенный вражеской пулей, граната мгновенно взорвется со страшной силой — и тогда всем «капут».
Воспользовавшись коротким замешательством противника, наши бойцы ринулись в атаку.
— Руки вверх! — услышал Володя над окопом знакомый голос и увидел капитана. — Не шевелиться!
Немцы, задрав руки, злобно смотрели на маленького советского солдата, который заставил их сложить оружие.
— Отвести пленных в тыл! — приказал капитан и, кивнув на противотанковую гранату в руках Володи, стал ругаться: — Знаешь, что этой штукой танк разбить можно? А ты схватил. Погоди, устрою тебе баню.
— А я что, дурак? — простодушно ответил Володя. — Я вытащил из нее запал для безопасности. Вот смотрите.
Стоявшие рядом солдаты громко рассмеялись. А гитлеровцы переглянулись.
Капитан сначала улыбнулся, потом насупил брови:
— Ладно, ведите их вместе с Левашевым. А это тебе, — командир подарил юному разведчику новенький парабеллум.
…Через пять дней, когда уже был освобожден Мелитополь, Лепешкин навестил Володю.
— Приехал пороть тебя за непослушание, — шутил он. — Вот и в записке, которую ты передал мне, командующий так и пишет: «пороть». Правда, не тебя, а меня хочет генерал пороть.
«Я больше не буду», — хотел сказать мальчишка, но промолчал.
А подполковник, вынув из кармана медаль «За отвагу», уже серьезным голосом произнес:
— От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю тебе награду. — Прикрепляя медаль к гимнастерке маленького солдата, добавил: — Кроме того, тебе присвоено звание сержанта.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Володя.
Командир был весел. Полк отлично выполнил боевую задачу. Многие гвардейцы и сам командир были награждены боевыми орденами.
В тот же день полк двинулся вперед. Маленький сержант ехал на вороном коне рядом с подполковником Лепешкиным. Медаль он прикрепил на борт шинели. Через плечо на ремне висел пистолет.
Когда полк проходил по улицам Мелитополя, Володя увидел Толю. Мальчишка стоял с лопатой возле дома и смотрел на солдат-освободителей.
— Толька! — крикнул Володя и помахал приятелю рукой.
Толя узнал товарища, но нисколько не удивился, увидев его на коне и в военной форме.
— Уходишь? — спросил он.
— Победим Гитлера, приеду! А что ты делаешь?
— Закапываю воронки. Приезжай, Вовка!
— Ладно! — крикнул Володя и повернулся к приятелю так, чтобы тот увидел медаль на отвороте шинели. Но Толя медали не заметил. Он помахал над головой старой шапкой и крикнул вдогонку:
— А Кривого бомбой убило!
— Ну и пусть! — без сожаления отозвался Володя.
Уже вечерело. Мелитополь позади. Полк шел через разбитый полустанок. И там Володя увидал идущих под конвоем полицейских и железнодорожников.
— Вова! Вова! — вдруг послышался голос из черной кучки идущих людей. — Вова! Скажи им, что я на немцев не работал.
Володя узнал дядю Александра, забилось сердце, и стало до тошноты противно.
— Ты предатель Родины! — крикнул Володя и отвернулся.
— Видал, родня нашлась, — сплюнул Фома. — Это тот, о котором ты рассказывал?
— Он самый, — сказал Володя, задыхаясь от злости. — Шкура.
Кучка людей в черном удалилась, но все еще слышалось:
— Вова! Скажи им…
На учебу
Это было на Днепре. Володя впервые в своей жизни получил письмо. Конверт из старой, пожелтевшей обложки ученической тетради. Письмо было от матери. Не дочитав его, Володя побежал к разведчикам.
— От мамы… — только и мог выговорить он, протягивая письмо Левашеву.
— Читай вслух, — попросил Фома. Его поддержали другие разведчики. Левашев кашлянул и, разгладив на ладони листок, начал громко читать:
— «Здравствуй, сынок Володя! Вчера пришел председатель колхоза и говорит: „Мария, радуйся! Письмо тебе от Володи“. Я так и обомлела. Значит, жив ты, мой родной! Где же ты теперь? Неужели правда, воюешь, как настоящий солдат? Ведь тебе…»
Левашев поперхнулся и хотел пропустить, что было написано дальше, но Фома протрубил:
— Читай подряд!
— «Ведь тебе только тринадцать годков, — продолжал читать ефрейтор. — Страшно тебе, наверно, на фронте? Ты уж попроси командира, чтобы отпустил домой.
А мне, родной, тоже досталось от фашистов. Немцы собрали в селе баб и погнали, как скот, в Германию. Кормили жмыхом да сырой свеклой. А били они нас без жалости. Может быть, и в живых не остались, если бы не разбила Красная Армия поганых фашистов.
Колхоз наш пока бедный. Мужиков нет, машины в армию отдали. В поле — одни бабы да малыши. Я не работаю. Лежу пластом и кровью харкаю.
Спрашивал о тебе Клименко. Тот „дед“, которого мы видали у тюрьмы. Я его не узнала сразу. Рассказывал он, как вез тебя когда-то на коне в Васильевку. Партизанил он. И того мальчика, и нашего дядю Толю спасли партизаны, не дали немцам расстрелять их. А теперь работает Клименко в районе секретарем партии. Пропиши, сыночек, долго ли еще воевать будешь? Если командир не пустит тебя домой, то служи усердно, начальство слушайся, а фашистов бей нещадно. Отомсти им за все наши страдания, дорогой мой маленький солдатик. А кончится война — учись на командира. Может, и я доживу до тех лет, чтобы на тебя полюбоваться.
Пропиши мне, сынок, где ты, сыт ли, одет ли, не обижают ли тебя.
Целую тебя крепко. Твоя мама».
— Тут есть приписка, — добавил Левашев и прочел: — «Вовка, это я писал. Мама диктовала. Плохо ей. Ну, бывай. Твой брат Виктор».
Фома молча подошел к Левашеву и, взяв у него письмо, заговорил гневным голосом:
— Вы слыхали, братцы? Да разве после всего этого можно щадить фашистов? Гнать их и бить нещадно!
— Правильно! — хором ответили разведчики. — Бить врагов беспощадно!
В тот же день в полку было общее собрание. Гвардии подполковник Лепешкин сам читал солдатам письмо Володиной матери. Выступали офицеры и солдаты. Все они клялись беспощадно бить фашистов. Тут же коллективно был написан ответ. В письме командир хвалил Володю, рассказывал о его подвигах. Но заканчивалось оно неожиданно для маленького сержанта Валахова: «Будьте спокойны за судьбу вашего сына. Завтра он едет в Москву. Посылаем его учиться в суворовское училище. Через год приедет к вам на каникулы».
Володя не знал, радоваться ему или огорчаться. Как поступить в этом случае, подсказал Левашев:
— Приказ есть приказ. Выполняй.
Проводы были сердечными. Солдаты обнимали и целовали своего маленького друга. Подарили ему новенькую шинель с погонами сержанта, сапоги, полевую сумку и компас, трофейные часы, снабдили деньгами на дорогу. До штаба армии, где Володя должен был получить документы, его провожали Фома и Левашев. Всю дорогу вспоминали о минувших боях, говорили о счастливой жизни, которая наступит после войны.
— Мне бы сейчас за плугом походить, — вздыхал Фома и с грустью смотрел на свои большие руки.
— А я по ребятишкам соскучился. В школу хочется, — поддакивал Фоме бывший учитель Левашев.
За разговорами не заметили, как подъехали к штабу. Кругом было много офицеров. Маленький сержант еле успевал приветствовать их. Мимо прошел генерал. Володя вытянулся в струнку. Поприветствовал его. А генерал прошел мимо и внимания не обратил на маленького воина.
— Непорядок, — пошутил Фома. — Все же ты гвардии сержант, а генерал тебя не заметил.
Расстегнув шинель так, чтобы была видна медаль, Володя юркнул в генеральскую землянку.
— Товарищ генерал! Гвардии сержант Валахов! — представился он генералу. — Разрешите обратиться?
— Обращайтесь, — устало ответил генерал, не поднимая головы. Он рассматривал какую-то карту.
— Когда вы шли, я отдал вам честь, а вы почему-то не ответили.
Генерал бросил карандаш на стол и, сняв очки, с удивлением посмотрел на мальчишку.
— Дорогой ты мой сержантик, — заговорил он ласково, — устал я. Понимаешь, устал. Людей не замечаю. Ты уж извини меня.
Володя улыбнулся и не знал, что ответить.
— Вот и встретились мы еще раз, — сказал генерал. — Звонил ваш командир. Одобряю. Я еще тогда в записке писал Лепешкину: «