Никто не видел, куда исчез суворовец Валахов. Шинель и шапка на месте, на койке разорванный конверт, все цело, а мальчишки нет. Все училище было поднято на ноги. Казалось, что нет такого уголка, куда бы ни заглянули офицеры. Известили милицию. И лишь ночью дежурный по училищу, проходя по лестничной площадке, услышал, как кто-то плачет на чердаке. Прижавшись к трубе, Володя сидел на пыльной балке и, закрыв лицо руками, плакал.
Неутешное горе мальчика тяжелым камнем легло на всю роту суворовцев. Но как бы тяжело оно ни было, его нужно пересилить, забыть и продолжать начатое дело. И Володя пересилил горе.
А вскоре произошло другое событие. Уже радостное. В гости к Володе приехал ефрейтор Левашев.
Мальчишка вбежал в вестибюль и увидел своего фронтового друга. Он стоял около стенда и рассматривал фотографии суворовцев — отличников учебы. Стоял на одной ноге. Сердце у Володи замерло от испуга. А Левашев, шагнув к нему на костылях, заговорил:
— Здорово, суворовец! Я тут вот фотографии разглядываю, а твоей почему-то нет среди отличников.
— Как же это, а? — кивнул Володя на единственную ногу ефрейтора.
— Как видишь… Отвоевался я.
— А как остальные?
— Фома погиб, — глухо сказал Левашев и опустился на стул, стоявший около стенда. — Остальные пока живы, о тебе спрашивают, беспокоятся, почему не пишешь, как учишься. Всем хочется знать, какой суворовец получится из фронтовика.
Суворовец промолчал. Он понял, что Левашеву уже рассказали о его проделках.
— Нельзя так, Володя, — отцовским тоном заговорил ефрейтор и постучал костылем по стенду. — Ты фронтовик, награду правительственную имеешь. Ты для ребят должен быть примером. Я ведь знаю, как хотелось твоей матери, чтобы ты учился на офицера.
Долго еще говорили они. А на прощание крепко обнялись. Многое понял в эти дли маленький сержант.
…И в болезни бывает перелом, и в ходе войны, когда силы противника почти равные. Бывает переломный период и в характере человека. Наступил он и у Володи.
Суворовское училище Владимир Валахов закончил с золотой медалью. Затем поступил в Ленинградское военное училище и отлично закончил его.
И после войны нашлось место подвигу. Ровно год рота Владимира Валахова разминировала под Новгородом те места, где шли бои с фашистами. Тысячи мин, забытых и брошенных снарядов обезвредили воины роты.
Теперь ребята Новгородской области могут спокойно бегать по лугам и лесам.
Офицер Валахов закончил инженерный факультет одной из военных академий в Москве. Вскоре стал командиром танкового батальона на Дальнем Востоке.
На тактических учениях танк, в котором был командир Валахов, неожиданно сорвался с обрыва и перевернулся. Владимир Дмитриевич повредил позвоночник. Он теперь не может командовать подразделением, но и для него нашлось почетное дело: инженер-подполковник Валахов стал преподавателем в военном училище. Владимир Дмитриевич частый гость у школьников. Офицеру-фронтовику, смолоду ставшему в строй защитников Родины, есть что рассказать ребятам.
Цветы у обелиска
Из приказа командующего немецкой 6-й армией
В этом приказе, который давно стал историей и хранится теперь в архиве, немецкое командование лично свидетельствует о том, какой большой урон наносили им народные мстители, нередко совсем юные:
«…Партизанам, а также советским разведчикам, заброшенным в тыл наших войск, помогают дети коммунистов — члены пионерской организации. В тылу 6-й армии действует большая группа таких пионеров под руководством главаря по кличке Чапай.
Пионеры ночью и днем совершают диверсии, расклеивают коммунистические листовки, вредят нашим войскам. Так, 20 октября с. г. они заминировали и взорвали легковой автомобиль, в результате чего погиб капитан Ганс Фрауман. 25 октября выбили стекла в городской бане, несколько солдат ранены стеклом. Дети, пропитанные идеями коммунистов, рисуют на заборах пятиконечные звезды, зарывают на дорогах в песок доски с гвоздями, на спинах злых бездомных собак пишут имя фюрера.
Настоятельно требую от командиров всех рангов выявлять подрывные молодежные организации и применять в отношении их членов карательные меры вплоть до смертной казни…»
Часть перваяЧапай
В лесу
В субботу вечером ребятам объявили, что завтра в лагерь приедут родители. Пионеры готовили большой праздничный концерт, надеясь дать его на новой, еще не окрашенной дощатой сцене.
А на рассвете в воскресенье на пионерский лагерь детей пограничников налетели фашистские самолеты.
То, что случилось потом, даже трудно рассказать. Одна бомба попала в палатку, где жили начальник лагеря, повар, завхоз и мальчишки-вожатые, другая — в сцену, остальные разорвались вокруг столовой. Все разрушено, дым, плач перепуганных детей и убитые… Уцелевшие ребята в одних трусиках убежали в лес.
Потом приехали родители. До самого вечера собирали по лесу перепуганных мальчишек и девчонок. Уже стемнело, когда на ближайшей станции ребят пересадили в вагоны. Ночью поезд остановился в лесу под Гродно. Кто-то бегал вдоль состава и кричал: «Ребята, разбегайтесь! Разбегайтесь! Кругом немцы…» В густой тьме раздались выстрелы, слышались раздирающие душу стоны и чужая речь.
Павлик Родин и Слава Дымов, выпрыгнув из вагона, тут же свалились в заросшую крапивой яму. Потом бежали, пробираясь сквозь кусты, по сырому лугу и, обессилевшие, к рассвету оказались в заброшенной сторожке лесника.
Вокруг было тихо. Лишь где-то далеко-далеко гремела артиллерия. В сторожке ни души. Ребята, проголодавшиеся до потемнения в глазах, разыскали в погребе соленые огурцы, капусту, морковь. Подкрепились и решили ждать, — может быть, появится хозяин.
Прошел день, другой, а хозяина все не было. Ночью в сторожке было жутко, и ребята, боясь, что нагрянут немцы, до утра не могли уснуть.
Так продолжаться долго не могло. Нужно было что-то придумать. Слава ничего предложить не мог. Ему десять лет, он моложе Павлика на целых четыре года и во всем полагался на своего товарища. Павка и в пионерском лагере, и в военном городке, где жили пограничники, верховодил ребятами. И не только потому, что его отец комиссар, участник боев на дальневосточных границах и награжден двумя боевыми орденами. Павка сам был очень смелый. Это он однажды задержал в лесу нарушителя границы, переодетого в женское платье. Мог соревноваться в конном спорте даже с опытными кавалеристами.
Вот и теперь Павка старался не падать духом, хотя плакал вместе со Славкой, когда было особенно жутко и тоскливо. Он все время внушал маленькому другу, что удастся найти своих и уйти от войны куда-нибудь подальше.
Павлик предложил переждать еще одну ночь в сторожке лесника, а утром идти на запад, к границе, где осталась застава. «Не может быть, чтобы там никого не было. Пограничники не отступят!» — решил он.
Когда в окна заглянул туманный рассвет, вдруг что-то загудело, громыхнуло, и по лесу покатилось эхо.
— Славка! Бежим! — крикнул Павлик. — Немцы!
Выскочив в окно, ребята без оглядки кинулись в лес. Бежали долго. Исцарапали лица, руки, ноги. Обессилели окончательно. Слава, с перепугу вцепившись в Павкин рукав, еле тащился.
В чаще было тихо, журчал ручей, пересвистывались птицы. Ребята напились холодной воды, сели под куст, притаились. Что теперь делать, куда идти?
Вдруг где-то не очень далеко послышался стук. Это не дровосек и не дятел. Металлический звук то затихал, то опять доносился отчетливо и резко.
Павлик вскочил, замер, прислушался.
— Что это? — шепотом спросил Слава. — Бежим отсюда…
— А куда бежать-то? — также шепотом ответил Павлик. — Лучше подкрадемся и поглядим, может, наши.
Перебегая от дерева к дереву, озираясь и прячась за толстыми стволами елей, они подкрались к тому месту, откуда доносились громкие и настойчивые звуки.
— Смотри! — дернул Павлика за рукав Слава. — Самолет.
Они подошли и обомлели. На борту самолета — крест, на хвосте — свастика. За прозрачным колпаком окровавленный летчик. Мундир зеленый, погоны… Это же фашистский самолет!
Мальчики попятились назад, но летчик, заметив их, заулыбался и стал жестами подзывать.
Сознание того, что человек просит помощи, победило страх. Ребята переглянулись.
— Он задохнется там, — сказал Павлик. — Ух, гадюка!
— Может, это наш? — усомнился Слава.
— Ничего себе «наш». Смотри, такие самолеты лагерь бомбили. Возьмем его в плен? Айда за мной!
Павлик, вооружившись суковатой палкой, первым подошел к самолету.
Летчик тяжело дышал и все кивал им головой. Его правая рука висела, словно пришитая к плечу, лицо было залито кровью. Жестами он просил ребят помочь выбраться из кабины.
Павлик осмелел, забрался на сломанное крыло. Позвал Славу:
— Иди, не бойся. Он не может открыть кабину. Заклинило.
Опасливо озираясь, Слава подошел к самолету и тоже забрался на крыло.
— Гляди, — шепнул он, — пистолет в руке.
— Это теперь молоток, — сказал немец и бросил пистолет. — Я уже, как это по-русски, почти подыхайль. Сил нет. Кровь очень.
Ребята поднатужились и немного сдвинули прозрачную крышу кабины. Немец старался выбраться из самолета, но не мог. Поднявшись, он протягивал руку, словно прося милостыню.
Павлик и Слава попытались вытащить его из кабины, но сил у обоих было так мало!
Вдруг летчик застонал и, к удивлению отскочивших от самолета ребят, сам вылез на крыло, а с крыла свалился на землю, словно куль муки. Он лежал недвижимо, широко разбросав руки и ноги, закрыв глаза.
Слава быстро поднял оброненный летчиком пистолет и протянул Павлику:
— Возьмем?
Павлик положил пистолет в карман, потом снял с летчика планшетку, достал из его куртки плитку шоколада и документы. А дальше ребята не знали, что делать. Бросить его и убежать? А вдруг он встанет и уйдет к своим. Тогда ребята привязали немца стропами парашюта к сучьям.
— Очень много крови, перевязка нужна, — сказал Слава. — Умрет, а его допросить надо.
Недаром он сын полкового врача, знает, как завязывать раны. Оторвав от парашюта кусок шелка, мальчишка принялся за дело.
— Это гут, хорошо… — простонал немец, открыв глаза.
Забинтовав ему голову, Слава принялся было перевязывать левую руку. Неожиданно совсем рядом опять послышался громкий стук.
— Бежим! — крикнул Павлик, и ребята пустились наутек.
Откуда и силы взялись. Петляя меж деревьев, как зайцы, ребята выскочили к берегу озера. Дальше бежать некуда. Вокруг заросли, камыш, топь, вода…
— Там еще был фашист! — задыхался от волнения и устали Павлик.
— Ты видел? — спросил Слава.
— А разве не слышал, как что-то загремело возле самолета?
— Это я, Павлик, бросил палку, а она ударилась о крыло.
— Нет, я сам слышал чьи-то шаги.
У партизан
В это время из-за куста вышел высокий, усатый дядька.
— Эй, гномы! Куда путь держите?
Ребята опешили. Появление человека было столь неожиданным, что даже родная речь не сразу привела их в себя. И прежде чем ответить на вопрос, Павлик заметил, что в кустах еще кто-то прячется. Решил: обстановка непонятная, нужно быть осторожным.
— Мы ищем… — начал Слава.
— Да, да, мы ищем грибы, — поспешно закончил Павлик и прикрыл оттопырившийся бок рукой.
Незнакомец подошел вплотную, вытащил у Павлика из кармана пистолет, улыбнулся.
— Хорош «гриб»… Где взяли? — спросил строго.
— Нашли, — еле слышно ответил Павлик.
— Да, это мы нашли. Там, — подтвердил Слава, махнув рукой в сторону. — Там много такой чепухи валяется…
— Пробираетесь откуда-нибудь или местные?
Усатый дядька отвернул полу серого плаща, стал засовывать в карман пистолет, и Павлик увидел красный кант на его синих брюках: «Неужели это наш, советский командир?»
— С пограничной заставы мы. Прячемся. — Павлик почти поверил, что это свои. — Уже давно… Нас бомбили… Мы…
— Что-то вы, друзья мои, сочиняете. До границы отсюда километров двести, — сказал усатый. — Не люблю врунов.
— А мы не врем, — насторожились ребята, — просто мы испугались. Нас везли поездом…
— Может, и я враг? — улыбнулся дядька. — Или не похож?
— Бриджи на вас военные…
Усатый человек сел на пень. Закурил.
— Товарищ Крысин, иди сюда!
Из-за куста вышел красноармеец с винтовкой. Мальчишки бросились к нему. Наконец-то свои! Теперь нет никаких сомнений.
— Дяденьки, мы же Павлик и Славка! — закричал от радости Славка. — Может, знаете, его папа батальонный комиссар Родин, а мой — военный врач… Дымов, не слыхали?
— Ладно, — оборвал Крысин. — Еще проверим, не сочиняете ли. Что прикажете, товарищ Избранько?
— Отведи их к нам, — распорядился усатый. — Передай, чтобы покормили и показали врачу. А вы, ребятки, случайно, никого не встречали в лесу? — обратился он к Павлику.
— Встречали. Самолет там упал, крылья поломались, а летчик ранен.
Усатый тут же вскочил, швырнул в куст самокрутку.
— А я что говорил! — он бросил колючий Взгляд на Крысина. — Отведи их и поднимай по тревоге первый взвод! Теперь жди в лесу немцев…
У Избранько были основания сердиться. На рассвете весь его небольшой отряд прочесывал лес в поисках упавшего самолета. Но Крысин, оказавшийся в отряде при загадочных обстоятельствах, доказывал, что самолета никто и не видел, а упало, видимо, дерево.
Павлика и Славу долго вели по густым чащобам, пока они не оказались на красивой полянке. Здесь было вырыто несколько землянок.
Ребят накормили, напоили чаем и уложили на мягкую постель из сухого папоротника. Проспали они беспробудно больше суток.
Первым проснулся Павлик. Он долго не мог сообразить, где находится. И ночной побег из вагона, и долгие поиски своих, и жизнь в лесной сторожке, и немецкий самолет — все казалось длинным и кошмарным сном. Голова гудела, ноги, руки, шея, живот — все болело. Павлик с трудом поднялся с нар. Слава еще спал, раскинув руки. Вводившиеся глаза его были приоткрыты, нос заострился. Черные волосы похожи на щетку.
Через маленькое окошечко проник яркий пучок света и, подрумянив щеки Славы, прямоугольным желтым пятном прилип к бревенчатой стене.
Павлик огляделся: под ногами сырой, холодный песок, на нарах еще не высохший папоротник. Вместо подушки — березовые ветки, накрытые тряпьем.
На стене висят две шинели: одна — серая, вторая — зеленоватая, с маленькими беловатыми погонами.
«Черт возьми, где же мы, у своих или у фашистов? — не мог понять Павлик. — Почему шинель с погонами?»
В углу — винтовки. Одна знакомая, такие были у пограничников, а вторая совсем чудная — толстая, похожая на охотничье ружье. Павлик лишь догадывался, что это иностранная.
В деревянном ящике какие-то колотушки с длинной ручкой. «Ага! Гранаты!»
В голове больно стучала кровь, во рту было сухо и горько. Очень хотелось пить.
Постепенно в сознании мальчишки стало восстанавливаться, как оказался он в этой прохладной и мрачной землянке. Но все еще не был уверен, что попал к своим. Больше всего смущали оружие и шинель. Он не знал, что это первые партизанские трофеи.
Павлик не стал будить Славу и вышел из землянки. Было тепло. На березовом пне сидела девочка в цветастом сарафанчике. Она читала толстую книжку. Поодаль, меж двух берез, дымил костер. Над костром ведро.
Девочка словно ждала, когда проснется Павлик. Захлопнув книгу, она позвала:
— Иди сюда. А тот, второй, еще спит?
Павлик несмело подошел, прислонился к березе.
— Ну, расскажи, как немца взяли в плен? — хитровато сощурила темные глаза девчонка.
— Мы его не брали, — растерянно ответил он. — Бросили.
— Неправда, папа говорит, что вы летчика взяли в плен и привязали возле муравьиной кучи. Подох фашист. Муравьи закусали. Так ему и надо!
— Чего ты так рассердилась на мертвого?
— Убийца он! Бомбили наших. Фашист! В газете написано: «Смерть немецким оккупантам!»
Павлик как-то мгновенно словно прозрел и вспомнил страшную бомбежку пионерского лагеря, убитых ребят, обстрел вагонов с детьми и оставленных там, на заставе, родителей. Ему стало очень стыдно, что помогал немецкому летчику. Он почувствовал, как горят щеки и уши, а девочка не унималась:
— Вот папа наберет отряд побольше, и мы будем воевать с ними. А пока оружия мало, бойцов тоже мало. Понимаешь?
— А где он наберет бойцов в отряд?
— Фи! Знаешь, сколько красноармейцев приходит к нам: «Возьмите, командир…» И некоторые остаются. Их полки разбиты, вот папа и принимает их к нам в отряд. Пусть воюют, правда?
— А кто твой отец?
— Он в милиции капитаном работал, а теперь командир боевого отряда имени Чапаева. Мы разобьем фашистов! Понял?
— Ерунда! Немцев разобьют наши пограничники. Вот увидишь!
— Разобьют… Немцы уже в Гродно. Наши отходят. Спроси у папы.
— С усами твой отец? Избранько?
— А почему ты знаешь?
— Знаю. Мы сначала испугались. Думали, что он немец. Говорит он как-то…
— Ох, уморил!.. Як же вин каже? Я тэж так можу. Мы ж украинцы!
Девочка рассказала ему всю свою биографию: зовут ее Рая, она закончила пять классов, первые дни все прятались в чащобе, а потом встретили красноармейцев и командиров, понастроили землянок, вырыли окопы. Теперь уже в отряде почти сто человек. Отряд разместился в разных местах, а здесь только штаб и госпиталь. Поваром в штабе Раина мама. В госпитале один врач и два больных.
— Да, пока вы больные и истощенные, — утверждала Рая, — поэтому вас положили в госпиталь.
У Раи темные, как бусинки, глаза, черные курчавые волосы. Она худая и длиннорукая. Говорит без умолку, засыпая вопросами и сама же наугад отвечая на них. Пулемет, а не девочка.
— Ты в восьмом? Ах да, ты в седьмом. А твой папа погиб?
— Не знаю… Может, и погиб. Там, на границе, бой был сильный.
— А твой папа врач? Хотя нет, это у того мальчика папа врач. Все перепутала.
«Как ты мне надоела с вопросами, — подумал Павлик. — Хотя бы Славка проснулся, может, отвязалась бы».
— Эй, Крысин, доложи, чего тащишь? — крикнула Рая.
Крысин нес снятый с немецкого самолета пулемет.
— Не видишь разве? Дрова раздобыл, — неприветливо ответил боец. — Ишь парочка — баран и ярочка, хи-хи…
— Ой, какой то он… — тихо сказала Рая. — Не люблю я этого дядьку, он злой и вредный. Папа говорит, его оставили в отряде потому, что он местный житель. Он так плакал, так просил. Папа сказал, что он форменный дезертир. Это знаешь, которые от своих удирают, чтобы шкуру спасти.
Рая могла быстро забывать обиды и мгновенно переключаться с одного разговора на другой. Едва скрылся Крысин, она улыбнулась и вскочила на пень:
— Догонишь?
— Не могу. Я хочу пить, — ответил Павлик.
— Айда наперегонки к роднику!
— Бежать не хочется, ноги болят.
— Фу, какой ты: «Не хочу, не могу…» А я все могу, — расхвасталась Рая и тут же забралась на дерево и прыгнула с сучка. — Ну ладно, идем пить. Ты еще не знаешь, какой родник здесь.
Родник был недалеко под горкой у ветвистой липы. Вода холодная и, как показалось Павлику, подслащенная медом.
— Пей сколько хочешь. А скоро ужин будет. Ты любишь пшенную кашу? Сливуху? Ой, как вкусно! С салом. Любишь?
— Конечно, — ответил Павлик. — Мы в лагере ели пшенную кашу. Тоже на костре готовили.
— А мы в Баку на костре уху осетровую варили. Знаешь, какие осетры? Во! — Рая пнула ногой гнилое бревно. — А есть и больше. Ты видел осетров? Мы там давно жили. А ты был в Баку?
Павлик родился на пограничной заставе и никуда, кроме пионерского лагеря, не выезжал. Но ему не хотелось выглядеть незнайкой.
— В Баку нефти много. На Урале железо добывают, а в Донбассе уголь, — ответил он.
Рая как-то странно посмотрела на Павлика, пожав плечами: при чем тут Урал и Донбасс?
— Посмотри, не проснулся ли тот мальчик? — предложила она. — Теперь мне весело. А раньше, ой, комары, скучища и страшно.
Когда Павлик и Рая открыли дверь в землянку, Слава проснулся. Испуганно вскочив с нар, долго смотрел по сторонам удивленными глазами. Потом закрыл лицо руками, свалился на постель и заплакал.
— Ты что, Славка?! Это же мы! — успокаивал друга Павлик.
— Ты не заболел? — Рая прислонила к его лбу ладонь и заключила: — Лихорадка. Надо врача! Побегу к маме.
Первое боевое задание
Ребятам казалось, народные мстители только и делают, что бродят по лесу или сидят в землянках. Да и откуда было знать Павлику, Рае и Славе, что ночью бойцы уходили на задание, пробирались к шоссейным дорогам и устраивали засады, громили автоколонны, уничтожали фашистов и добывали оружие. С каждым днем росла численность отряда, приобретались навыки ночной войны. Никакой помощи от ребят пока не требовалось, поэтому они целыми днями играли во что-нибудь, рассказывали друг другу сказки, читали и лишь иногда помогали повару штаба отряда — Раиной маме.
Но однажды, это было уже в конце августа, когда фронт отодвинулся далеко на восток, а здесь о войне свидетельствовал лишь гул самолетов в небе, Павлика в полночь вызвали к командиру отряда товарищу Избранько.
— Садись, Павлик, — сказал командир, — послушай, о чем тут пойдет речь.
В просторной землянке командира на столе лежала обструганная широкая доска, и на ней были нарисованы контуры леса, железная дорога, тропа, по которой должны идти минеры, синими крестиками обозначены те места, где расположены посты гитлеровцев. Это — схема.
По ней Избранько показывал, объясняя, где удобнее подходы к железной дороге, как нужно наверняка рвать полотно, куда отходить после выполнения задания. Давал многие другие указания, а потом, как и положено командиру, спросил:
— Задача ясна?
— Да, оно, конечно, ясно и понятно, — встал пожилой минер с глубоким шрамом на подбородке, — но людей мало. Может, возьмем мальчонку Родина. Наблюдатель нам нужен.
Наступила тишина. Слышно, как отстукивают секунды ходики. Избранько тяжело вздохнул:
— Затем я и позвал его, но… Словом, думаю — справится.
Сердце мальчишки заколотилось от гордости. Наконец-то и ему, Родину Павлику, поручается настоящее задание. Не то что торчать в кустах на окраине леса и вести наблюдение, не идет ли кто.
Правда, Павлику в этой важной боевой операции отводилась не сложная, но серьезная роль: он должен сидеть на дереве далеко от того места, где пять минеров будут закладывать взрывчатку, и в случае появления гитлеровцев куковать, сигналя об опасности.
…Ночь была беззвездная и душная. Свирепствовали комары. Далеко на востоке вспыхивали молнии. Минеры шли молча, быстро, и мальчишка едва поспевал за ними.
Только коренастый, с рыжей бородкой партизан, которого почему-то все звали Илюхой, изредка останавливался и, подождав Павлика, спрашивал хриплым, прокуренным голосом:
— Идешь, малец?
Коснувшись большущей, короткопалой рукой головы мальчишки, он вздыхал и произносил одно и то же: «Ох-хо-хо…» Шел он, тяжело ступая и придерживая прыгающий на спине мешок со взрывчаткой.
Павлик понимал, что «ох-хо-хо» значит: не стоило бы мальчишку брать с собой. Но участие в боевой операции было вызвано необходимостью. В ту ночь много бойцов вышло на задание. Нужно было как-то задержать выдвижение резервных войск противника, отвлечь часть его сил и тем самым облегчить борьбу с ним Красной Армии.
— Стоп! — сказал Илюха. — Передых!
— Значит, задача ясна? — спросил вполголоса командир группы. — Теперь недалеко до железной дороги.
— Все ясно, — отозвался кто-то в темноте.
— А тебе, Родин?
— Мне тоже, — ответил Павлик, хотя совершенно не представлял, как минеры подорвут полотно, что будет дальше.
Кажется, все обсудили, накурились, но командир еще раз уточнил задачу:
— Значит, Илюха пойдет первым… Уложит шашки, вставит детонатор — и назад. Потом… Потом ты. — И словно случайно, вспомнил о Павлике: — А ты выбери дерево повыше и лезь. Заметишь какое движение, значит, «ку-ку».
— Прямо здесь? — удивился Павлик.
— А то где же, — сказал Илюха. — Мы уже на опушке леса, тут до железки рукой подать.
Командир группы — высокий, голос густой, лица не видно. Темно еще. В землянке Избранько Павлик не обратил внимания на сидящих людей, не успел запомнить их лица: слишком неожиданно все произошло.
— Все проверить! — приказал командир. — Кончай курить!
Илюха, пыхтя табачным дымом прямо в лицо Павлику, стал напутствовать:
— Сиди и ни гугу! Замри. Увидал падлу — и сразу «ку-ку»!
— Ясно, дядя Илюша. Не подведу.
— Ты не подведешь, а мне боязно. У меня в Сибири тоже такой малец. Тебе дома сидеть, а ты…
— Встать! За мной! — последовала команда. — Вот подходящее дерево, лезь, Родин!
Павлик забрался к самой макушке, притаился. Тишина. Лишь комары надоедливо гудят над ухом. Шея горит от укусов, добрались и до ног, но мальчишка не имеет права шевелиться. Какая-то птица спросонья слетела с сучка и хлопает крыльями прямо перед лицом. Потом села. Успокоилась.
Время тянется медленно. Приближается поезд. Павлик замер: когда же раздастся взрыв? Мысленно представлял: «Вот сейчас, вот сейчас… тишина как треснет, и над лесом покатится громовое эхо! Скорей бы…»
Но взрыва не последовало. Не каждый поезд партизаны пускали под откос, а лишь те, которые с боевой техникой и с гитлеровскими солдатами.
Едва растворился ночной мрак, как засвистели птицы, перелетая с ветки на ветку. Попрятались комары, стало прохладно. Ночью лес — что непроходимые джунгли. А утром оказался самым обыкновенным.
Впереди открылась широкая, светлая поляна. Видна насыпь, поблескивают рельсы. Павлик зорко смотрит по сторонам. Никого.
«Где же минеры?» — беспокоится мальчик и вертит головой, как сыч, то вправо, то влево. Розовеет горизонт, уже утро, а минеров все не видно. Павлик испугался: «Может быть, они ушли, а про меня забыли?»
Но они не забыли о мальчике. Партизанам удалось бесшумно снять охрану на мосту, и они решили его заминировать вместо полотна. Так вернее.
Вдали показалась дрезина, на ней три человека. Один из них качает рычаг. Павлик начал куковать. Кукует громко. Дрезина совсем уже близко, даже мальчик видит, во что одеты люди. Один — в сером пиджаке, другой — в черной вельветовой куртке и в сапогах, третий — мальчишка в белой рубашке. «Значит, это не немцы», — заключает Павлик.
Как тут быть? Указаний пропускать или задерживать незнакомых людей не было. И решил Павлик проявить инициативу:
— Эгей! — крикнул он и мгновенно спустился с дерева. — Эгей, подождите! — Павлик побежал к железной дороге. — Подождите, туда нельзя!
Дрезина остановилась. Люди изумленно смотрят на бегущего к ним мальчишку и не понимают, что ему надо, почему он так встревожен.
— Дяденька! — задыхаясь от усталости и волнения, торопится Павлик. — Нельзя туда ехать, понимаете?
— Это почему же? — спросил с усмешкой тот, который в черной вельветовой куртке. — И кто ты такой, что запрещаешь?
— Нельзя, там опасно, подорветесь, — выпалил Павлик. — Заминировано! Точно говорю.
— Будет пужать! — недоверчиво хмыкнул один из них. — Поедем, чего тут…
Мальчишка в белой рубашке нажал на рычаг, дрезина тронулась. Павлик, не отставая, уговаривал их возвратиться:
— Заминировано, понимаете, нельзя же!
Черный пиджак оглянулся:
— Ну, а ты-то что за начальник?
Это показалось мальчику оскорбительным. Разве он, Павлик Родин, не внушает доверия, разве он что плохое сказал? Ведь он не хочет, чтобы люди подорвались. Они же не фашисты.
— Я Павлик, Чапай я! Командир особой группы! — выпалил он. — Поняли? Если поедете, то…
Все это Павлик сочинил, чтобы заставить поверить ему. И не успел досказать: на путях показался поезд.
Полетела под откос сброшенная с рельсов дрезина, кинулись к лесу люди. Павлик тоже побежал, но в другую сторону, к дереву, с которого слез. В траве он упал и тотчас услышал стрельбу.
Лес наполнился страшным шумом. Мимо, лязгая на стыках рельсов, промчался эшелон с пулеметами на крышах вагонов.
Павлик не понимал: почему же поезд не подорвался? Он растерянно смотрел на полотно железной дороги. И вдруг через несколько минут уже где-то вдалеке грянул взрыв, словно гром, и покатился над лесом. Стая испуганных грачей и галок, горланя, взвилась над деревьями. Вдали застучали пулеметы.
…С боевого задания не вернулся только один — Илья Истомин. Его похоронили в лесу, на полянке, под рябиной. Вся в кровавых капельках ягод, она, казалось Павлику, чем-то схожа с Ильей. Будто снял партизан клетчатую кепку, обнажил свою красноволосую голову и стоит на залитой солнцем поляне среди синих колокольчиков.
На разборе проведенной боевой операции командир от ряда сначала похвалил Павлика за выполнение задания, а потом сказал:
— Дисциплина у тебя, Родин, плохая. Разве можно было покидать пост? Эти железнодорожники, которых ты предупредил об опасности, работают на немцев. Учти на следующий раз: самовольничать у нас не положено!
Павлик и сам понял, что поступил неправильно, и уже в дальнейшем действовал как настоящий партизан — осторожно, обдуманно и смело.
Люди, которые ехали на дрезине, распустили в окрестностях слух, будто в лесу действует отряд каких-то мальчишек и командует им худенький, высокий парнишка, по имени Чапай. Они клялись, что собственными глазами видели не только самого Чапая, а даже как его отряд пустил под откос немецкий эшелон с солдатами и боевой техникой. Такие новости разлетаются быстро. А любители приврать дополняли небылицами рассказ путевых мастеров о юном Чапае, который взрывает мосты и пускает под откос поезда с войсками и боевой техникой гитлеровцев.
В отряде Павлика сначала в шутку, а потом и всерьез прозвали Чапаем. Мальчишке нравилось это прозвище, но его надо было еще оправдать в бою.
В дозоре
В безмолвной, тоскливой тишине медленно падают кленовые листья. Покружившись, они нехотя ложатся на землю и на спящего под шинелью Крысина. На этот раз вместе с ним в дозоре Слава. Крысин предупредил: «Смотри за лугом, в случае чего — буди». Но будить незачем. Все словно замерло.
И хотя партизаны все время уходят на задание, возвращаются с трофеями, где-то бьют фашистов, на базе по-прежнему тихо. Можно подумать, что люди сбежались в лес и томятся от безделья. Есть в отряде целые семьи партизан, а бедные Слава и Павлик даже не знают, где теперь их родители. Еще не было такого дня, чтобы ребята не вспоминали своих матерей и отцов, а Слава еще и маленькую сестренку. Где они? Что с ними?
Все хорошее осталось на границе. Вспоминал Слава, как ездил на автобусе в школу, первый пионерский лагерь, как карасей ловил в пруду. В войну играли. На чердаке поликлиники, в которой работал Славин отец, был штаб ЮП — юных пограничников. Теперь не надо играть в бой. Теперь идет настоящая, страшная, совсем не похожая на ребячью веселую игру война. И хотя в дозоре пока тихо, Слава знает: где-то партизаны выполняют боевое задание. Да и здесь в любую минуту может появиться враг.
А вчера принесли в лагерь убитого бойца. Слава никогда не видел его, но было очень жаль партизана. Хоронили его в лесу, на берегу реки.
Ночью ушел с разведчиками Павлик. Может, опять на целую неделю. Возвратится, как всегда, ободранный, грязный и голодный, но сияющий от радости. И непременно принесет немецкие автоматы, мины или гранаты. Завидует Слава Павке — Чапаю.
После того как Павлик впервые сходил на задание, а потом угнал со двора полицая рысака, серого, с черными кругами на ногах, да прискакал на рассвете в отряд, командир так и сказал: «Ну, теперь ты настоящий Чапай!» Чапаю кто-то подарил черную кубанку с красной ленточкой, у него есть немецкий пистолет, тот самый, который взяли у летчика. А Славе пока не доверяют оружие, мал еще. Только посылают в дозор вести наблюдение на дальних подступах к отряду. Задача предельно простая: заметив приближение подозрительных людей или вооруженных немцев, нужно немедленно бежать в отряд и доложить дежурному. Но какие могут быть немцы или подозрительные люди в такой, глуши. Лес осенний всецело принадлежал партизанам.
Слава не любит ходить в дозор с Крысиным. Скучный он и грубый. Уляжется на сухие листья и спит. А мальчишка — смотри в оба. Проснется, глянет покрасневшими глазами, спросит сердито: «Ну как?» — и опять спать. «Я начальник над тобой, могу и подремать, а ты наблюдай». Будто все начальники только то и делают, что командуют да спят.
Вдруг на лугу появился заяц. Присел, пошевелил длинными ушами и шарахнулся в кусты. Вскоре на опушке леса показался человек. Он шел к стогу сена, припадая на одну ногу. «Будить или не будить Крысина? — подумал Слава и решил: — Если человек повернет от стога к лесу, тогда нужно доложить Крысину, а если это грибник или просто прохожий, то пусть себе шагает».
Человек потрогал рукой сено, понюхал и зашагал к опушке, приближаясь к дереву, на котором притаился Слава. Он был в длинном черном пиджаке и в шапке, хотя еще не очень холодно.
— Товарищ Крысин! — позвал шепотом Слава. — Докладываю: идет подозрительный тип! Проснитесь!
Крысин вскочил, крякнул, как разбуженный медведь, бросился к дереву, схватив винтовку.
— Не шевелись ты, черт! Дерево шатается, — зло прошипел он.
— Я не шевелюсь. — Слава затаил дыхание.
Когда человек подошел ближе, Крысин вышел из-за дерева и гаркнул:
— Куда? Стой!
Человек вздрогнул, остановился, оторопев. Потом заулыбался:
— Ой, Тимофей! Вот не ожидал. Откуда ты здесь, Тимоха?
— Неважно… А ты куда тащишься, Семен?
— Да так, никуда. Дубок для сарая хочу поискать. — Семен достал кисет, стал свертывать цигарку. Руки его дрожали. — А в селе сказывали, тебя убили.
— Бывал в переплете… — будто нехотя похвастался Крысин.
Наступило молчание. Затем Семен посмотрел по сторонам и спросил тихо:
Ты что ж, в разведке али дезертирствуешь?
— А тебе не все одно? Дай закурить!
— Кури, самосаду полный кисет, — сказал Семен. — А все же, как погляжу, ты не из тех, кто прячется в лесу. В форме, а звездочку с фуражки зачем-то снял.
— Да так… А ты чего же не смотался? В колхозе-то активистом был. — Крысин ухмыльнулся. — Они все давно удрапали — и коммунисты, и активисты.
— Я, кум, так понимаю: отойдут еще немного наши, а потом поднакопят силенки и нажмут. Или будем жить в неволе?
— Видишь ли, — Крысин раскуривал цигарку и громко чмокал губами, — кому неволя, а кому и…
— Ты что же, кум, — швырнув окурок в траву, вспылил Семен, — думаешь, ежели я отсидел в тюрьме да теперь не эвакуировался, остался здесь, значит, продался? Да будь я без протеза…
— Ужо насолишь ты им, — с издевкой сказал Крысин. — У них сила! А мы? Они вон Москву взяли…
— Брехня. Вчера только слышал по радио: на дальних подступах к Москве идут упорные бои.
— Это вчера. А нынче ночью взяли. Я тоже не от дятла слыхал, — врал Крысин.
— Все равно наша возьмет. Народ весь поднялся. Вас небось полк, а то и больше в лесу. Не верю, чтоб Советскую власть сломили.
— Да, — вздохнул Крысин, — дела… Но ты напрасно думаешь найти кого-то. Я послан командованием для связи с партизанами, весь лес исколесил и ни души не встретил. Все драпанули, все.
Слава хотел крикнуть: «Врет этот Крысин! Мы и есть партизаны!» — но сдержался. Может, он говорит так не случайно, а преднамеренно, вводит в заблуждение.
— Есть, кум, есть! Намедни мальчонок приходил из лесу. Собрал тайком вот таких огольцов, — Семен показал, каких маленьких огольцов, — да и учил их, как немцам вредить. А они смышленые: сколько уже машин немцам перепортили. Ты думаешь, он один в лесу живет? У него даже фамилия знаменитая — Чапай. Говорят, он главарь.
— Не балабонь, — обозлился Крысин, встряхивая поднятую с земли шинель, — какой там Чапай… Сопляки. Баловство это все. Словом, так, Семен, иди домой и не помышляй в лес ходить. Тут без оружия и на банду нарвешься. А обо мне ни гугу. Задание у меня особое, понял? Никому!
Крысин как бы невзначай обронил зажигалку, а когда Семен нагнулся, чтобы поднять ее, он погрозил Славе пальцем: «Сиди там тихо!» Но Слава и без того почти не дышал.
— Об этом ты не беспокойся. Как могила, — пообещал Семен. — Сам-то будь осторожнее. Кругом части немецкие. А танки по шоссе прут и прут. Ох сила какая!
— Знаю, — перебил Крысин. — Ну, валяй и забудь о встрече.
Когда кумовья распрощались и Семен ушел, Слава спустился на два сучка ниже и, свесив голову, спросил:
— А почему вы прогнали его? Он ведь за нас.
— Лезь и наблюдай! Это не твоего ума дело.
Крысин шагнул за дерево, раздвинул кусты, посмотрел вслед уходившему и пригрозил мальчишке:
— Уши оторву, ежели в отряде болтнешь! Этого кума проверить надо, понял? Сволочь он порядочная. В тюрьме сидел. Немцы выпустили и сделали старостой.
— Я никогда не болтаю, не маленький.
Слава опять забрался на свое место, устроился поудобнее, достал из-за пазухи кусок хлеба и луковицу, стал аппетитно есть. «Конечно, Крысин прав. Этот дяденька, может, разведчик немецкий», — подумал он.
Крысин прилег за кустом на шинель, развернул сверток и, взяв в одну руку кусок сала, а в другую краюху хлеба, смачно зашлепал губами.
— Хошь сала? — Крысин отрезал маленький кусочек и бросил Славе, но тот не поймал. — Эх, растяпа! Боле не дам, ловить не умеешь.
— А я и не люблю сало, — ответил Слава.
В сумерках они возвратились на базу. Сменившись с поста, Слава взял книгу, одну из тех, которые принес из разведки Павлик, и ушел в землянку, где жила со своими родителями Рая. Там и лампа ярче, и не так скучно. Но отец Раи, как и всегда, будет расспрашивать, все ли спокойно было в дозоре. Уж сегодня есть что рассказать…
Засада
Уже много раз Павлик бывал в Алексеевке. Проникнуть туда было нетрудно: село в стороне от шоссе и постоянно гитлеровцы там не находятся. В другие села Павлик не мог пойти. Там он уже сделал свое дело: подложил мину у склада с боеприпасами, угнал у полицая коня, расклеивал листовки. Немцы и полицейские там насторожились. Хватают всех неместных мальчишек, подозревая в каждом Чапая. А здесь, в Алексеевке, пока тихо. Павлик познакомился уже со многими ребятами. Но командир отряда приказал ему завязать дружбу с сыном старосты веснушчатым Иваном. Нужно выяснить, как настроен его отец. Предатель он или так, растерявшийся человек?
Ребятам Павлик сказал, что он из Поповки, где живут беженцы. А чтобы не приставали взрослые и даже жалели, он надевал изодранную в клочья рубаху и штаны, сшитые из рваной мешковины. «Славный паренек, — говорили жители села, — голодный, раздетый, а поет. Ходит и поет». Вокруг него всегда стайка ребят. Присядет где-нибудь на изгороди у крайней хаты и «чирикает». Сначала споет какую-нибудь песенку, а потом начинает сочинять то о каких-то сверхсильных великанах, которые скоро перебьют всех иноземцев, то об армии юных бойцов, которые накапливают силу в лесу для борьбы с врагами. Ребята слушают, раскрыв рты. Верят, потому что очень хотят побить фашистов.
Однажды Павлик шепнул Ване: «Дело есть, поговорим».
Ребятам, чтобы избавиться от них, сказали, что пойдут в Поповку.
— И давно вот так бродишь? — спросил Ванюшка. — Не надоело?
— Нисколько. Нужно, вот и брожу.
— А толк какой? — последовал вопрос. — Оставайся у нас, живи. Батька разрешит. Он добрый.
— Не могу, — Павлик презрительно сплюнул на дорогу. — Люди говорят, что твой отец — предатель. Родину продал.
— Да ты что?! — задохнулся Ванюшка. — Честное пионерское, мой батька не за немцев! Его старостой назначили потому, что до войны в тюрьме сидел. А попал в тюрьму из-за Тимошки Крысина. Был у нас такой в селе. Вот этот Тимоха и разворовал склад. Мой отец пожалел его — тому в армию надо было идти, не отдал под суд. А тут ревизия. Ревизия все и нашла. Тимоха уже в армию ушел, а отец сел в тюрьму. Немцы выпустили батю и старостой назначили. — Ванюшка взял Павлика за ухо и, поднявшись на носках, зашептал: — У бати револьвер имеется. А про Чапая, что в наших лесах появился, не слыхал? Батя продукты готовит для его отряда.
— Ладно, вижу, ты наш, — сказал Павлик, когда подошли к мосту через реку, — не продашь. Теперь могу сознаться — не бродячий я. Сам служу у Чапая. Очень важный командир. — Павлик оглянулся, нет ли кого: — В лесу таких, как ты да я, целый полк. Понял? И не нужна мне твоя соль и картошка печеная, бери себе, дома пригодится. Я не голодный.
Ваня остановился, раскрыв рот и вытаращив глаза. И вдруг выпалил:
— Елки-моталки — зеленые палки! Возьми меня к Чапаю! А? Хочешь, для клятвы горсть земли съем?! Я тоже хочу против немцев воевать!
Павлик глазом не успел моргнуть, как Ванюшка уже набил полный рот земли.
— Не чуди, глупый! Тоже мне герой. — Павлик засмеялся. — Землю жрать и предатель сможет. Делом докажи.
— Я и делом докажу. Чего надо?
Уж очень ему хотелось поступить в армию Чапая, о которой в селе давно шепчутся. А тут еще Павлик, мастер сочинять небылицы, наговорил такого, что у Ванюшки глаза заискрились: и танки, оказывается, у мальчишек есть, и мощная радиостанция в лесу работает, и с Красной Армией хорошая связь, и есть сведения, что скоро она разобьет немцев, и тогда всем предателям и изменникам крышка!
— Это я в разведку пришел в таком рваном костюме, — убеждал он Ваню, — а там, в лесах, мы все в красноармейской форме, с винтовками, на конях, на мотоциклах.
— Не брешешь? А я думаю, почему немцы рыскают, подозрительных ребят хватают. Ну говори, возьмешь меня?
— Уж если так хочешь, я доложу Чапаю, — сказал Павлик, — может, и разрешит. Но сначала задание: достань взрывчатку.
— Да где ж я ее возьму? Вот если бы винтовку или автомат.
— Немцы на ночь в Алексеевке колоннами останавливаются. Зазевается часовой, а ты цап-царап ящик…
— Постараюсь… А ежели автомат?
— Тоже тащи.
— А у меня есть. Я храню под крышей автомат и винтовку.
— Принеси, погляжу, годятся ли. Оружие Чапаю нужно исправное.
Никогда Павлик Родин не был врунишкой. Да и на этот раз он не врал, а фантазировал для того, чтобы завлечь ребят на свою сторону. Он даже сам начинал верить, что хоть пока и нет, но скоро будут целые полчища храбрых мальчишек и девчонок, и начнут они громить вместе с Красной Армией немецких захватчиков. Верил, потому что хотелось, чтоб была такая могучая сила.
Расстались ребята друзьями. Условились встретиться у реки возле вербы. Поклялись не выдавать друг друга.
Ванюшка выполнил задание. Прошло три дня, и Павлик принес в отряд автомат, винтовку и две мины, переданные ему сыном старосты.
— Теперь надо с его отцом познакомиться, — сказал Избранько, когда Павлик обо всем доложил. — Сразу же предупреди отца, когда встретишься: если продаст, не пощадим. Из-под земли достанем!
…В дождливый осенний вечер Ванюшка пригласил Павлика к себе в дом. Отец Вани уже ждал гостя. Свет не зажигали. Сразу же прошли в горницу. Ванин отец сел на кровать, закурил и сказал:
— Зови меня дядей Семеном. И не бойся. Говори, что и как, зачем припожаловал.
Павлик сел на лавке рядом с Ванюшей и, робея, сбивчиво предупредил:
— Если будет какой подвох, то знайте… За меня Чапай отомстит.
Получилось не так грозно, как хотелось. Павлику даже неловко стало. А тут начал говорить баском, а потом дал «петуха». Но предупреждение было сделано.
В темноте сверкнула цигарка, и дядя Семен сердито ответил:
— Не пужай! Я не из трусов. Так и передай своему командиру.
— Я вас не пугаю, а говорю, что велел передать Чапай. — Павлик отодвинулся от Вани, поглядел в окно. По стеклам барабанил осенний дождь, свистел ветер в тополях. Верил мальчишка, что пришел не к чужим людям, к тому же знал, что где-то совсем близко засели партизаны и уж в случае чего помогут. И все же было боязно. А вдруг ловушка?
Ванюшка ерзает на лавке, ждет интересного разговора. Но Павлик осторожен.
— Ну, чего же замолчал? — спросил Семен. — Сколько же в вашем войске штыков?
— Штыков нет, а кое-что имеется. Только я на вопросы отвечать не буду. Если хотите помочь нашему отряду, помогите, не хотите, обойдемся. — Павлик проглотил слюну и выпалил: — Только знайте: скоро наши придут. Да и у Чапая сил хватит в случае чего…
— Постой, постой! Надо же мне знать, надежные у вас люди или нет? Есть ли оружие или хоть взрывчатка? И вообще, в самом деле у вас отряд из таких вот, как Ванюшка, или ты один обитаешь в лесу? К примеру, ежели один, то живи у нас. Ежели из настоящего отряда, то не тумань мне голову, ложись спи, а завтра пусть приходит… — Семен запнулся, — начальник какой-нибудь. Или там Тимошка Крысин заправляет?
— Никакого Крысина не знаю, — ответил Павлик и почувствовал, как по всему телу побежал холодок: «Откуда ему известны фамилии наших?»
Наступило неловкое молчание. Слышно, как отстукивают ходики мучительные секунды.
— Говори, говори, — шепчет Ванюшка, дергая за пиджак. — Мы надежные.
— Я и есть Чапай. Живу в лесу, — стал говорить Павлик, как учил Избранько. — А в отряде моем мальчишки изо всех сел. Есть и из города. Много нас. Нам помогают честные люди, кто не продал Родину немцам. Сейчас продовольствие отряду нужно. Дадите?
— Да, запутал ты, хлопец, — вздохнул Семен. — Ладно, допрашивать не стану, я не полицай. Скажи одно: оружие есть?
— Оружия достаточно. Людей хватает. С продовольствием хуже. Обещаете помогать?
— Подумаю, — ответил староста. — Надо бы для переговоров командира сюда… настоящего. Как его фамилия-то?
Павлик помолчал. Потом сказал:
— Да, нас много, мы партизаны, а вот вы за кого?
— За народ, — ответил староста. — Так и передай: за народ. А продовольствие достанем. Но чтобы все, как в аптеке, аккуратно. Засыпаться можно легко. Передай, что мы готовы на все.
Семен встал, зажег лампу, прошелся по избе, припадая на одну ногу. Потом остановился против мальчишек и задумчиво улыбнулся:
— Значит, недоверие ко мне? А вот немцы доверили. Но я докажу…
Хрустнули суставы пальцев, сжатые в большой кулак, и староста заходил по избе быстрее. Как-то жалостливо заскрипел протезом, привезенным из госпиталя после войны с белофиннами.
— Мать, давай ужин. А тебя, Чапай, в лес ночью не пущу. Холодина вон какая, дождь. Ночуй у нас на печке с Ванюшкой.
Командир и это предусмотрел и советовал Павлику, если будут оставлять ночевать, соглашаться. Только не сказал Избранько, что всю ночь под самой дверью будет дежурить партизан. Пусть попробует Семен ночью сходить к полицаю… Ну, а если не пойдет? Значит, верно сказал Ванюшка: не продался его отец.
Зажгли коптилку, стали ужинать. Ваня улыбается, подкладывает Павлику на тарелку грибы, картошку, соленые огурцы, угощает Чапая. При слабом свете конопатый нос мальчишки кажется совсем коричневым, как неочищенная картошка.
Ванюшкина мать, худая, высокая женщина, все вздыхает, смотрит на Павлика, причитая:
— Господи, вот ведь какие дела, господи… Небось мать где-нибудь глаза выплакала?
Перед сном Семен сказал, поправляя занавески на окнах:
— Какой-то черт у самого дома бродил. Вот что, в случае чего — это Виктор, сын тети Вари, мол, приехал из Барановичей. Поняли?
— Господи, это полицай, — запричитала Ванюшкина мать. — Он, голову отруби, он. У всех под окнами шляется, поганый.
— Не он. Я думаю на другого… Дезертир тут один из нашего села живет в лесу. Тот скорее припрется.
— Кто, папаня? А? Кто? — нетерпеливо спросил Ваня.
— Есть один. Товарищи его под Москвой дерутся, а он либо к какому-нибудь партизанскому отряду пристроился, а может, промышляет в одиночку. По следам вижу, что это он. Косолапый черт. От своих отстал, предал, а к немцам не идет, боится.
— Может, спать будем? — спокойно спросил Павлик. Ему-то хорошо известно, кто под окнами ходил. В числе троих партизан, которым командир поручил охрану Чапая, был и Крысин.
Лес в туманной дымке едва проглядывался из окна, когда отец Ивана разбудил Павлика и проводив за выгон.
— Осторожно, Чапай. А главному скажи: староста я по одежке, а душа осталась человечья. Пусть не сомневается. Надежный.
— Сам я главный, — ответил Павлик, помня наказ: не выдавать ничего точного об отряде.
— Ладно, — вздохнул Семен, — пускай будет по-твоему. Тайна есть тайна. Знаю. А Чапай — это фамилия или кличку дали?
— Прозвали так. За дела, похожие на чапаевские. Только это к делу не относится.
— Хороший ты парень, — сказал дядя Семен. — Только знай: таких Чапаев на нашей белорусской земле много. Ступай.
…Когда Павлик доложил подробно командиру о походе в Алексеевку, Избранько покрутил ус, улыбнулся:
— Ты, Чапай, большим человеком будешь. Операция удалась. Думаю, что мы не ошиблись в Семене.
Староста делом доказал, что он предан советскому народу. Вскоре под Алексеевкой, возле моста, была обстреляна колонна автомашин и подорвались на минах три грузовика. На перилах моста каратели нашли записку, приколотую шипами от сливового дерева: «Фашист, получай, не забывай, что я Чапай!»
Гитлеровцы поверили, что нападение на их колонну действительно совершил неуловимый Чапай, о котором слух дошел и до них. Только сам Павлик не верил этому. Не был он у моста в ту ночь.
Несколько дней он находился в неведении, пока не встретился с Ваней. Тот под страшным секретом рассказал, что ночное нападение на колонну автомобилей организовал его отец.
С тех пор счет дел «неуловимого Чапая» множился с каждым днем. Что бы ни случилось — «это дело рук Чапая». Упала под мост машина — «Чапай сработал». Соседние партизаны взорвали казарму — «Чапай мстит».
Потом Ваня рассказал, как немцы пускали по следам собаку. Пес привел гестаповцев к комендатуре в Поповку.
— Вздор! — крикнул комендант. — Я в ту ночь вместе со старостой и полицаем пил русский шнапс. Подтвердите!
— Да, мы в аккурат по рюмочке самогончика тяпнули, слышим: бах-трах! Мало ли, думаем, стреляют. Решили: проклятущих партизан бьют. Господи упаси.
Павлик от души смеялся, когда Ваня рассказывал об этом.
— Ладно, зачислим тебя в отряд, — пообещал Павлик. — А отцу передай, что с ним хочет поговорить наш командир. Дорогу я укажу. Пусть ждет. Приду неожиданно.
Встреча произошла через неделю. Накануне выпал первый снег, и мальчишке пришлось идти окружным путем, чтобы запутать следы. А в Алексеевке немцев по-прежнему не было. Павлик проник в село ночью. На этот раз он рассказал отцу Вани правду о существовании партизанского отряда и сообщил, где должна произойти встреча с командиром Избранько.
— Ох, и туманил ты мне, Чапай, голову, — улыбнулся Ванюшкин отец. — Молодчина! Люблю таких.
— Извините, что врал, но так было нужно, — смутился Павлик. — Это был приказ.
Выстрел в спину
Обстрел автоколонны под Алексеевкой встревожил немцев. На новый год в село прибыли каратели и разместились по домам. Не было их только у старосты да у многодетной тетки Домны. У нее семь девчонок одна другой меньше. Сопливые, грязные, голодные. В доме всегда беспорядок. На полу, где спали дети, — солома, угол возле печки забит горшками, ухватами, мисками. И тут же помойная лохань, наполненная картофельными очистками и прокисшими щами. Запах невыносимый. Домна, любившая всегда чистоту, не зря запустила дом. Это чтобы немцы не заглядывали. Самим есть нечего, а те последнее заберут.
Муж Домны как ушел на фронт, так никаких вестей не подает. Сама она работала в соседнем селе у новоиспеченного помещика на скотном дворе. Уходила туда рано утром и возвращалась поздно вечером. К этому времени самые маленькие уже спали, а девчонки побольше, передравшись из-за горбушки хлеба, ревели в три голоса.
Заглянули как-то немцы к Домне в хату и тут же выскочили как ошпаренные. Не понравилось.
Здесь-то и обосновался Павлик Родин. Разместился на чердаке, возле дымохода, проткнул отверстие в гнилой соломенной крыше и стал вести наблюдение за шоссейной дорогой. И тепло, и видно хорошо. В руках лист бумаги и карандаш. Отличный НП. Все как на ладони. Идут машины и танки — это выдвигаются резервы. Надо узнать, велики ли эти силы.
Заметил Павлик, как к длинному сараю на окраине села подъезжают грузовики и солдаты снимают какие-то ящики, уносят их в широкие двери. «Скоро принесет обед Ванюшка, — соображает Павлик, — надо поручить ему пробраться к складу, узнать, что там такое».
Днем раньше в Алексеевку прибыла какая-то часть. Все солдаты с автоматами. В кустарнике на окраине разместились зенитчики. А к Поповке подтягивалась кавалерия. Не хотят ли немцы начать операцию против партизан?
Едва стемнело, Павлик, не дождавшись Вани, пробрался к его дому, дал задание узнать, что хранят немцы в сарае, и поспешил в лес. Надо было скорее сообщить обо всем увиденном. Никто не знал самой короткой тропы через густой ельник, за исключением Павлика, Крысина и самого командира отряда. По ельнику идти трудно, много валежника, но мальчишка знал обходы. За рекой он пересек луг, выбрался на проселочную дорогу и, пройдя еще с километр, свернул на знакомую тропу. Было уже темно, но Павлик шел смело, зная все преграды на пути: вон там обрывается лес, здесь на день выставляются партизанские посты, а ночью уходят ближе к базе.
В лесу, как всегда зимой, было тихо. Лишь слегка поскрипывал под ногами снег и шуршала припорошенная листва. Павлик вышел на поляну. Стало немного светлее, можно даже различить, что впереди куст, а не человек. Но рядом с кустом, конечно, стоял человек. Павлик нащупал в кармане холодную рукоятку немецкого вальтера. Остановился: «Может, зверь?»
— Ну, чего стал? Иди! — послышался голос Крысина. — У тебя дури хватит пульнуть в меня.
Отлегло. Так испугался мальчишка. Не слишком приятное удовольствие встретиться ночью в лесу с немцами.
— Я думал, пень или зверь, — сказал он, подходя к Крысину. — И вдруг — человек.
— Я сам… Иду, вижу — прет на меня кто-то.
— А вы на задание? — спросил Павлик.
— Да так, надо… Ну, ты иди, время нечего терять. А немцев много в Алексеевке? — спросил он как бы невзначай.
Павлик простодушно рассказал Крысину, что видел, и даже о том, как ребятишкам Домны передал кулек вермишели, и о деле, которое поручил Ванюшке.
— Ага, — промычал Крысин. — Ну, будя, шуруй на базу.
Павлик пожелал Крысину доброго пути, повернулся и пошел, радуясь, что встретил своего человека. Вдруг сзади раздался выстрел, и одновременно больно хлестнуло по шее. Мальчишка упал.
«Ранен, — тут же понял он. — Наверное, какой-то гад в кустах засел». — Павлик выпалил всю обойму наугад. Ответных выстрелов не последовало.
— Товарищ Крысин! — позвал Павлик.
Тишина.
Позвал еще.
Никого.
Павлик встал, осмотрелся. Крысина поблизости не было. Неудержимая робость вдруг овладела им, и он побежал без оглядки к темной стене елового леса. По спине за пояс лилась теплая кровь. Примчался на базу и сразу же к врачу. Ранение оказалось легким. Пуля лишь задела плечо.
Пока Раина мать перевязывала рану, Павлик подробно все рассказал командиру отряда.
— Все это, видимо, не случайно, Павлушка. — Избранько задумался. — Ну, а тебе спасибо. Даю неделю отдыха. Выздоравливай.
Неожиданные известия
Радиограмма из штаба фронта сообщила, что к партизанам прилетит самолет. Все обрадовались. Еще бы, прибудут газеты, оружие, медикаменты и одежда. Ребята ждали и книг. Командир отряда уже давно обещал им: «Достанем учебники — школу у себя откроем».
Зимой 1942 года в отряде насчитывалось почти триста человек. Среди партизан были и учителя. Правда, Павлику не очень хотелось учиться, особенно решать задачки. Куда интереснее ходить в разведку. Но Рая и Слава, которых в разведку не пускали, мечтали о школе. Все дело было за учебниками.
В десяти километрах от базы в лесу на большом озере готовилась посадочная площадка. Партизаны вырубили прибрежные кусты, расчистили снег, заготовили дрова для костров, потому что самолет прилетит ночью, смастерили большие санки, чтобы вывозить доставленный груз.
Всех ребят назначили сигнальщиками. По знаку командира они запалят костры, расположенные треугольником, и обозначат место посадки.
Но встреча самолета изо дня в день откладывалась. Третью ночь валил густой снег. Конечно, партизанам метель не помеха, даже наоборот, удобнее проводить операции. Но для авиации такая погода — нелетная.
Все эти ночи Павлик спал очень настороженно. Все казалось, что гудит самолет. Выйдет из землянки, прислушается, а это лес шумит. И когда в полночь посыльный штаба приоткрыл дверь, Павлик вскочил мгновенно:
— Что, самолет прилетел?
— Не знаю. Вызывают срочно в штаб. Может, задание какое, — сообщил посыльный и снова нырнул в морозную ночь.
Павлик надел валенки на босу ногу, накинул полушубок и побежал к землянке командира. «Даром в такую пору вызывать не будут», — подумал мальчишка.
Избранько сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Радист отбивал зашифрованное донесение. Рая с мамой спали за ширмой из сухого камыша. В углу потрескивали дрова в железной бочке, приспособленной для обогрева.
— Ну, Чапай, поздравляю… Отец нашелся! — сказал командир, вставая из-за стола. — Пляши, Павлик Родин!
Не сразу дошел до Павлика смысл этих слов: «Чей отец? Почему нашелся?» Он уже давно свыкся с мыслью, что навсегда потерял родителей.
— Вот, читай…
Перед глазами мальчика запрыгал белый лист бумаги. Буквы сливались, и он не мог разобрать почерк. Так и не прочел ни одного слова.
— Эх ты, грамотей.
Избранько подошел и, заглядывая в радиограмму через плечо Павлика, прочитал:
— «Батальонный комиссар Родин извещен о сыне. Разделяем радость. Родин шлет привет сыну. Приказываю беречь мальчика. Вместе с самолетом вышлем письмо от Родина и новогодние подарки ребятам. Обнимите мальчика — юного партизана, храброго Чапая. Всех детей из отряда эвакуировать с обратным рейсом!»
Радости Павлика не было предела. Он бросился целовать Избранько, радиста и без конца повторял: «Папа жив! Папа жив!»
— Что такое происходит? — послышалось из-за ширмы. — По какому поводу восторг?
— Вставай, Наташа, отец Павлика нашелся. Радиограмму получили. Что я говорил, а? — как мальчишка, радовался и командир отряда. — Ура!
Проснулась и Рая. Потом пришли в землянку партизаны. Народу собралось много. Все обнимали и поздравляли Павлика.
— И мама нашлась?! — спросил Павлик и очень смутился, потому что кто-то из партизан засмеялся:
— Видали? Только вспомнил.
— Радуйся, что хоть отец отыскался, — отозвался кто-то у самой двери. Но Павлик в эти минуты был так счастлив, что на реплики не реагировал.
— Найдется, — ответил уверенно Избранько. — Кончится война — все найдутся! Соединятся семьи, и жизнь пойдет отличная.
— А Славин отец жив? О нем сообщили? — вдруг встревожился Павлик.
— Пока неизвестно, — сказал командир. — Но думаю, мы скоро от твоего отца все узнаем. Пришлет письмо, и все станет ясным. Ждите самолет. Он привезет много хороших вестей.
Когда Павлик прибежал в свою землянку и сообщил радостную весть Славе, тот стал допытываться, хорошо ли расшифровали радиограмму. Даже ходил в штаб и убедился, что в этом сообщении о его родителях ничего нет.
Теперь ребята еще чаще выскакивали из жарко натопленной землянки. Скоро ли кончится этот чертов снегопад? Но погода, как назло, не улучшалась. Снег валил и валил, а макушки елей сердито спорили с ветром. После долгого разговора и воспоминаний о своих родителях ребята уже засыпали, когда посыльный опять вызвал Павлика к командиру отряда. На этот раз быстрее молнии вскочил и Слава. Оба побежали в штаб, полные надежд, что получена новая радиограмма.
Уже светлело. Ветер стих. Деревья в белых шубах замерли в безмолвии. Утопая по колено в снегу, ребята торопились по глубоким засыпанным тропам, и лица их сияли, предвкушая радостную весть.
Но произошло неожиданное. Еще совсем недавно шумная, командирская землянка была теперь мрачной. Возле стола сидел на березовом пне Ваня. Лицо залито слезами. На полу валялись пиджак, валенки и шапка. На столе кружка чаю, кусок сахару и хлеб.
Избранько взволнованно ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Усы его вздрагивали, поперек лба легла глубокая складка.
Ваня ладонью размазывал по щекам слезы и часто сморкался в подол заплатанной клетчатой рубашки.
— Узнаешь? — спросил командир, положив ладонь на мокрые волосы Вани.
— Это же Ваня! Его отец…
— Нет теперь у Вани отца. Убили фашисты отца. Мать убили. Спалили дом. Вот так-то, ребята.
Ни Павлик, ни Слава не знали, что сказать, что делать. Наступило долгое и тяжелое молчание. Ваня все еще всхлипывал, дергаясь угловатыми плечами. За ширмой плакала Раина мать.
— А тетку Домну, где Чапай бывал, — неузнаваемым голосом сказал Ваня, — вместе с ребятишками заперли в хате и тоже спалили…
У Павлика сжалось сердце: «Ух, гады!» О, как он ненавидел фашистов!
— Придет час расплаты, — утешал командир отряда. — Не плачь, Ваня.
— Он там. Я его сразу узнал. Фамилия Крысин. Он крестный мне, — все еще рыдая, рассказывал Ваня. — Он все орал: «Комиссарского сына притаили!»
— Словом, так, ребятки, — Избранько поманил к себе Павлика и Славу, — Ване теперь придется жить у нас. Мы вместе с вами будем заботиться о нем. И мы все вместе отомстим фашистам. И до Крысина доберемся! Мы его сюда притащим. Он за все ответит наравне с немцами. Ответит, змеюка!
Предатель и изменник Родины Крысин выдал врагу тайны партизанского отряда. Назначенный рейс самолета был временно отложен. Партизаны сменили свою обжитую базу и ушли дальше в лес на запад. Но удары народных мстителей от этого не ослабели. Все чаще взлетали в небо взорванные склады, опрокидывались под откос поезда, горели на шоссе машины.
Самолет должен сесть!
Разведка донесла: на окраине Барановичей гитлеровцы заперли в элеваторе несколько сотен девушек и собираются угнать их в Германию. По заданию подпольного обкома партии партизаны должны были освободить узниц.
На партизанской базе осталось совсем мало людей. Все ушли на боевое задание. И надо же было такому случиться: именно в эту ночь штаб фронта сообщил по радио: «Срочно подготовить посадочную площадку. Вылетает самолет».
Место, подготовленное ранее, не могло быть использовано для посадки, Крысин знал об этой посадочной площадке. Нужно искать новую. Самой подходящей оказалась поляна километрах в пяти от шоссе. Кроме того, жители отдаленного, глухого села готовили запасную площадку. Село маленькое. Шоссе в стороне, дорога туда занесена снегом. Там за всю зиму не бывал ни один фашист. Только взрослых мужчин в селе не оказалось: все на фронте да в партизанских отрядах. Нелегкую работу взяли на себя мальчишки и женщины. Когда прилетит самолет, им не сказали, но попросили готовить площадку срочно. И они пообещали быстро выполнить важное задание.
Но Избранько все же решил основную площадку готовить ближе к партизанской базе.
Работа шла быстро. Ребятам поручили носить из леса к посадочной полосе сухие сучья для костра. Лыж не было, и местами приходилось брести в снегу по грудь.
Павлик, Слава и Ваня таскали сучья без передышки. Рая с мамой укладывали их в кучи. Все понимали, как важно встретить самолет. А особенно его ждали Павлик и Слава. Еще бы! Ведь самолет должен был принести новости о родителях. А может быть, прилетит отец Павки.
Только Ваню ничто не радовало. Когда-то веселое, конопатое лицо мальчика было неузнаваемо. Нос заострился, брови насупились, губы крепко сжаты. Он все думает, вздыхает. Иногда шепчет: «Эх, был бы батя!»
Вокруг посадочной площадки расставили боевое охранение. Для разгрузки самолета назначили только ребят и женщин. Возле кромки леса притаился пулемет. Там находился сам Избранько с женой. Чуть в стороне — Рая и Слава, дальше — Павлик и Ваня. Все ребята с карабинами. В случае нападения немцев юные партизаны тоже будут защищать самолет. Очень трудно было определить, где детям более безопасно: на базе или здесь, где немало вооруженных партизан. К тому же командир получил приказ: всех ребят отправить этим же самолетом на Большую землю. Мог ли Избранько оставить их на базе?
Ровно в одиннадцать ночи, как было условлено, зажгли костры. Павлик полил клок сена бензином и поднес спичку. Пламя вырвалось из кучи дров. Лицо обдало жаром. Заплясали желтые языки огня.
Одновременно запылал костер Раи и Славы. Послышался рокот мотора.
Летит… В порыве радости Павлик запрыгал, обнял Ваню и тихонько крикнул: «Ура!»
И вдруг со стороны дороги, там, где были выставлены посты, раздался треск автомата. Сначала ребята подумали, что партизаны на радостях салютуют. Но ведь командир запретил шуметь, даже курить, а стрелять тем более. Значит, это нападение.
По костру хлестнули пули, разбрасывая искры и угли. Послышалась редкая ответная пальба. Слава и Рая залегли в снегу недалеко от костра. Стрельба усиливалась. Кто-то звал Павлика:
— Родина ко мне!
— Погасить костры! Погасить! — кричал тот же голос. Павлик и Ваня стали забрасывать костры снегом. А стрельба тем временем усилилась. Она вспыхивала неожиданно то слева, то где-то далеко у шоссе.
— Хлопцы! Павлик! — крикнул подбежавший Избранько. — Скорее туда, — он махнул рукой в сторону темного леса, — бегите прямо, не сворачивая. За лесом озеро. Там возле куч камыша ждут ребята. Скажите, что я приказал запалить костры, а мы здесь отвлечем, удержим немцев.
— Есть! — по-военному ответил Павлик.
— Ты старший. Все, что самолет привезет, оставьте там, прямо на снегу. Скажи летчику, чтобы всех вас посадил в самолет, и быстро улетайте. Слышите? Улетайте все!
— Я… — что-то хотела сказать Рая. — Я…
— Бегите! — крикнул ее отец, тут же лег в снег и открыл огонь из ручного пулемета, прикрывая отход ребятишек.
— Айда за мной! — позвал Павлик. — Не отставать!
По глубокому снегу очень трудно бежать. За Павликом поспевал лишь Ваня. Рая и Слава отстали сразу же. Сзади все еще слышалась стрельба.
Когда добрались до леса, Павлик крикнул:
— Ваня, подожди их, я один!.. — И вдруг замолк… упал.
Ваня, подумав, что тот споткнулся, побежал дальше. Через несколько шагов оглянулся: Павлик все еще лежал на снегу. Ваня тут же вернулся. Стал поднимать друга, но тщетно, тот не стоял на ногах, падал.
— Возьми бензин в кармане, — тихо сказал мальчик, — и беги скорее туда, а я сейчас, немного…
— Ногу подвихнул? — спросил Ваня, все еще не понимая, что друг смертельно ранен. — Вставай, Чапай!
— Я сейчас… Ты беги… Я отдохну…
Уже подошли Слава и Рая. Стали втроем поднимать Павлика, но он, словно засыпая, едва выговорил:
— Приказ: бегите все без меня… Я сам.
Ребята знали, что приказ нужно выполнять, но как в беде оставить друга?
— Тащите Чапая! — распорядился Ваня и кинулся через темный ельник в ту сторону, где должна быть запасная посадочная площадка. До нее не так уж далеко. Но как труден путь… Снег, сучья, валежник. Потом густой, сухой камыш, царапающий лицо до крови.
А позади бой все не стихал. Лес гудел от выстрелов и взрывов. Уже пробиваясь сквозь камыш, мальчик услышал:
— Подожди немного!
Обернулся, это Рая.
— Неужто догнала?
— Да. Я сняла валенки. Мешают… Павлик послал, чтобы я помогала тебе.
— Дуреха! Ноги обморозишь. Тоже помощница.
— Ну, иди же! Сам дуреха. Я в шерстяных чулках.
— А, — махнул рукой Ваня, — свяжись с такими…
Разгребая ломкий камыш, полез без оглядки, и Рая опять отстала. Еще не пробившись сквозь заросли, Ваня увидел зарево: на озере уже пылали костры.
Еще несколько трудных шагов, и запыхавшийся мальчишка выбрался на большое заснеженное ледяное поле. Вслед за Ваней вышел из камыша незнакомый дяденька. Он нес на плече человека.
— А, пролез все же. Ты и мне проложил дорожку.
— А вы кто?
— Кто и ты. Партизан. Вот жинку командира ранило. Тоже приказано в самолет. Молодцы, запалили сами… Догадались.
— Эй! Кто там? Кто у костров? — крикнул Ваня.
— Эй-эй! — эхом отозвалось в ответ.
Ваня побежал к кострам. Навстречу шли два подростка.
— А мы чуем, там пальба, давай зажигать. Видишь, уже идет на посадку.
— Ну и правильно, — похвалил Ваня.
Рядом сквозь рокот мотора он услышал знакомый голос Раи:
— Мамуля! Мама!
Подошел тот же высокий дяденька, который нес Раину маму, развел руками:
— Ну как тут быть? Умерла жинка командира…
Самолет заходил на посадку.
— Умерла! Умерла! — горько плакала Рая. — Мамочка!
Ваня, как никто другой, понимал всю тяжесть потери матери. Ведь совсем недавно у него на глазах фашисты убили родителей. Сердце мальчишки разрывалось от скорбного крика Раи, но чем он мог утешить ее?
Павлик тоже ранен. Это же война, бой… Сейчас главное — самолет. Он уже приземлился. Костры погасли. Где-то далеко еще слышен бой, а здесь все стихло. Только тонкий девчоночий голос:
— Мамочка, родненькая…
Когда приземлился самолет, Павлик был еще жив.
— Прилетел! — кричал Слава другу. — Прилетел! Очнись же, Павка!
Павлик открыл на минуту глаза и тихо сказал:
— Славик, беги туда… Может, там папа, позови его. Скажи… — И Слава кинулся в надежде, что тотчас вернется, приведет отца Павлика и сообщит летчикам, чтобы не улетали без Павки.
Подбегая к самолету, он запутался в стропах парашюта. Оказывается, сначала спустился парашютист, проверил место посадки, а уж потом дал сигнал из ракетницы.
Самолет был уже разгружен, и едва показался Слава, как один из летчиков крикнул:
— Так вот он какой Чапай ваш! А ну, марш в самолет!
Слава так запыхался, что, вместо того чтобы объяснить летчикам: Павка там ждет помощи, без него не нужно лететь, лишь пробормотал:
— Я не… я не… я не Чап-пай.
— Лезь, тебе говорят! — требовал летчик. — Некогда мне!
— Я сейчас его сюда! — выпалил Ваня и пустился бежать обратно к лесу.
— Куда?! — закричал летчик. — А ну назад! Мне ждать нет времени! — Он схватил Славу на руки и тут же скрылся в самолете. Второй летчик распорядился: «Всем отойти подальше!» — и уже взялся рукой за лесенку. Но в это время высокий партизан в черном пальто принес Раю.
— Вот, заберите ее, дочку командира нашего, — сказал он, — сироту круглую… и скорее улетайте!
— А сын Родина, или, как его, Чапай, где?
— Не полетит. Погиб Чапай… Я только что видал его… Улетайте, товарищи! Спасибо за груз.
Пилот молча взял Раю на руки и вместе с ней взобрался по лесенке в самолет.
— Павлик! — кричал Слава из самолета. — Ваня! — но голос его заглушал мотор, набиравший силу.
Самолет медленно тронулся и побежал по широкой, расчищенной от снега дорожке. Вскоре он исчез во тьме и показался уже на взлете, над черной щеткой камыша.
Опомнившись от всего случившегося, Слава выглянул в окошко. Под крылом на снегу темнели небольшие группки людей. По дорожке вслед самолету бежали два человека. Один из них, который поменьше, отчаянно махал шапкой. Сердце Славы сжалось от страшной боли. В глазах потемнело.
Самолет ушел за облака. Рядом с мальчиком кто-то тихо сказал:
— Письмо у меня для Чапая. Отец то ждет его…