Женька долго стоял на запыленной обочине дороги и махал кепкой, а у Пети руки были заняты, потому что он правил лошадью и не мог помахать так же кепкой на прощание. Вожжи пахли дегтем, как дедовы сапоги, и этот непривычный запах нравился Пете.
Лошадь свою дед Емельян называл Рыжухой. Она шла неторопливо, кивая головой, точно кланяясь прохожим.
Сначала ехали по длинному селу Донскому, потом по пыльной столбовой дороге мимо ржи и снова по селу со странным названием Татаново. Дома крыты соломой, стоят вплотную друг к другу. Лес был виден за рекой Цной, и Петя недоумевал: «Почему же дедушка не сворачивает к лесу?»
Старик, свесив ноги с телеги и положив большие красные руки на колени, рассказывал о каких-то делянках, просеках, о лесорубах и о том, что война может погубить и лес, и птицу, и зверей. Но телегу на ухабах сильно подбрасывало, она громыхала, поэтому Петя едва улавливал, о чем говорил дедушка. Он лишь в знак согласия кивал головой, и, видимо, леснику это нравилось.
— Погоди. Наши остановят его, а потом турнут, как Наполеона гнали из России.
— Дедушка, а ты был на войне? — спросил Петя.
— Как же, еще в империалистическую сражался с германцем. Как-нибудь расскажу тебе. Эй, Рыжуха, пошевеливай!
В конце села Татаново свернули с пыльной изъезженной дороги к реке, прогромыхали по деревянному мосту и остановились на свежей зеленой лужайке. Дед напоил Рыжуху, умылся в реке и долго стоял на берегу, прищурив воспаленные глаза. Вспомнил о сыне Алексее. Каково-то ему там, на фронте? Давно ли он так же, как Петя, сидел в телеге, уезжая с отцом из деревни в лес, где жил до призыва в армию. А отслужил, ушел работать на завод. Не захотел идти по стопам отца. Жил где-то в Донбассе, работал на шахтах и лишь перед войной приехал в Тамбов.
А Петя, засучив штаны, доставал из воды белые лилии и сожалел, что не сможет отослать их в Тамбов своей маме и Тане.
Дед Емельян нарвал полевых ромашек, связал в пучок и бросил в Цну;
— Пусть на фронт плывут Алексею в подарок…
— А разве Цна течет к фронту? — удивился Петя.
— Конечно, — ответил дед Емельян. — Цна впадает в Мокшу, а Мокша в Оку, а Ока в Волгу. Вот теперь там, на Волге, идут жаркие бои.
Петя, хотя и сомневался, что его отец выловит цветы, но все же собрал большой букет колокольчиков и ромашек, в середину положил самую красивую лилию и бросил с моста в реку. Папе в подарок.
После небольшой передышки поехали дальше. Когда наконец оказались в густом молодом дубняке, дед вздохнул:
— Вот это и есть наше лесничество.
Он часто понукал лошадь, но та шла все равно лениво, хвостом отгоняя оводов, словно ее и не касались дедовы команды.
— Тс-с! — сказал дед, когда въехали в высокий сосновый лес. — Чуешь? — Петя насторожился. Неужели зверь какой? Мало ли кто там за деревьями. — Сойка прокричала, — пояснил дед Емельян. — Красивая птица. А ты погляди, какая красота!
— Только страшно в лесу, — признался Петя. — Зверей, наверно, полно?
— Разъезжаешь с отцом по всяким городам, вот и боишься леса, — сказал дед Емельян. Он долго молчал, смотрел по сторонам, потом улыбнулся: — Это, внук, не ссылка, как сказал этот дергач длинноногий. Что он понимает в лесе! Оно конечно, фабрика или завод тоже важны, но и лесное дело благородное. Вот они, сосны. Им полсотни лет. Я сажал. Красавицы… Это же богатство народное. Без леса жить нельзя. Помрет все живое без лесов.
Дед говорил и о том, что лес — родина птиц и зверей, защищает поля от суховеев и что реки не мелеют благодаря лесу. Потом положил ладонь на плечо внука и сказал:
— В лесу и партизанить легче. Враг-то в лес не пойдет, побоится.
— А воевать в лесу как? Может, фашисты вон там притаились? — рассуждал Петя. — Пойдешь, а они: тра-та-та!
— Воевать в лесу лучше. Разместил в кустах, к примеру, танки, укрыл в тенистых рощах артиллерию — и не видно с самолета. Эх, если бы Алексей воевал в лесу…
— А там, у Волги, есть лес? — спросил Петя. — Такой, как у нас.
— В том-то и дело, что нет, — ответил дед Емельян. — Степь голая.
— Да, это плохо, — заключил внук. — В степи все видно, негде танки спрятать и людей видно.
— Эй, Рыжуха, пошевеливай!
Откуда-то издалека доносился печальный голос кукушки, на высохшей сосне ворковали горлинки, в кустах пересвистывались синицы. Хорошо в лесу, но Пете без привычки было немного грустно.
Дед тихо запел какую-то протяжную песню и обнял за плечи внука. А когда закончил петь, сказал:
— Поживешь, полюбишь лес, уверяю, лесоводом захочешь стать. Лишь бы война скорее кончилась.
— Я буду электрички водить, — ответил Петя.
— Неплохо, но лесоводом быть лучше, — настаивал дед. Он снял картуз, поскреб желтыми ногтями круглую, как блин, лысину и продолжал, вздыхая: — Все хорошо бы, да вот война. К Тамбову враг подбирается.
Петя с тревогой подумал о том, что вдруг фашисты придут в Тамбов, спалят дом, убьют маму, Таню, а потом доберутся до леса. И он спросил у деда:
— А если они и сюда ворвутся?
— Не бойся, не ворвутся. A если чего, то партизанить будем: и ты, и я, и мать. Вся округа подымется.
— А оружие где?
— Найдем и оружие, — ответил лесник. — Иной мужик оглоблей хватит по башке похлеще оружия.
Петя подсел поближе к деду:
— А ты не скажешь никому, если я тебе тайну сообщу?
— Можешь положиться, — ответил дедушка Емельян. Это еще больше вызвало у Пети желание рассказать ему о штабе юных тамбовских фронтовиков. И он рассказал все, как было и как наказал Женьку за это отец ремнем.
— Ни к чему это. Баловство одно. Фронту помогать надо не так.
— А как?
— Это мы еще подумаем, — ответил старик. Улыбнулся, расправил бороду и усы. — Вот есть там у меня на кордоне волкодав, маленький еще, воспитаем его для фронта.
— Овчарка?
— Порода неопределенная, но пес сообразительный.
Пете хотелось поговорить о том, как они будут обучать пса для фронта, как потом отправят его на фронт и там он будет ходить в разведку или выносить с поля боя раненых, но дед обнял внука и снова запел ту же протяжную песню: «Степь да степь кругом…»
Дорога показалась Пете очень долгой. Где-то поднимались в гору, слезали с телеги, чтобы Рыжухе было легче, затем спускались с горы и дед вставлял в спицы колес толстые палки для притормаживания телеги. Где-то пили холодную воду из ручья, отдыхали и кормили лошадь овсом прямо из мешка, а что было потом, Петя не видел. Он крепко заснул в телеге и не слышал, как его снял дедушка и отнес на постель, когда приехали на кордон.
На кордоне лесника
Петю разбудил громкий разговор. Дед Емельян спорил с какой-то женщиной. Сначала Петя не мог понять, как он мог оказаться в незнакомом доме, потом вспомнил: он же приехал к дедушке.
— А я на тебя надеялась, чай, отец ты мне.
— Денег не дам! — говорил дед Емельян. — Война идет, а ты дом задумала строить.
— Да оно так, но пока и лес купить проще и все прочее, — ответил незнакомый голос. — Кому война, а иные наживаются…
— Постыдилась бы, Матрена, брат на фронте, всем нынче туго, а ты о какой-то наживе, о доме. Нет чтобы отдать свои накопления на танк брату или на пушку, как иные колхозники делают, а ты о своем сундучке печешься.
— Ну чего ты все ладишь «отдать», «помочь». Мало нам, что сын и зять воюют, мы сидим на одних щах, ты дни и ночи работаешь… Надо и о себе подумать, изба разваливается.
Как монотонно и тоскливо говорит Матрена, Пете даже противно слушать. Он осмотрелся: просторная комната, мало вещей, стены из почерневших бревен, на гвозде ружье висит. Встал. Решил заглянуть в раскрытую дверь, напомнить дедушке о себе. Вот, мол, я уже проснулся.
— А, Петруша встал, — улыбнулся дед Емельян, увидев Петю. — Ну, как спалось на новом месте?
— Доброе утро, — сказал Петя и окинул недовольным взглядом тетю в длинном черном платье и в черном платке.
— А, племянничек приехал, — запричитала тетка, увидав Петю. — Видать, в Тамбове не дюже хорошо, ежели к бирюкам заявился?
— Там хорошо, — ответил мальчик. — Я приехал дедушке помогать.
Теперь Петя узнал тетю, которая приезжала в Тамбов продавать помидоры. Та самая папина сестра, которая сказала, чтобы ее звали Матильдой. С Петей она заговорила вкрадчивым, писклявым голосом:
— Вот какой молодчина… Весь в деда. Помогать, сынок, надо всем, особенно бедным, как я.
— Ты, Петрушка, умывайся, — сказал дед, — да завтракать будем. А то у меня нынче дел по горло. Рукомойник, как выйдешь, сразу возле двери, мыло там и полотенце висит.
Едва Петя открыл дверь, как в дом между ног прошмыгнул лохматый мордастый щенок.
— Ты куда? — закричал дед. — Ух ты, волкодав негодный!
— Вот это да! — удивился Петя. — Смехота одна… А как его зовут?
— Барбос, — ответил лесник.
Петя поймал щенка, взял на руки, хотел посмотреть, какие у него глаза, но тот лизнул мальчишку в щеку — поцеловал для первого знакомства.
— Не трогай его! — закричала тетка. — В нем блох полно!..
— Не шуми, — сказал дед, — я его в табаке купал, полынь подстелил в будке. Никаких блох нет.
Петя прижал маленького и толстенького щенка к своей груди и гладил по густой серой шерстке, и это тому очень нравилось: он не вырывался, доверчиво смотрел на мальчика преданными, еще глупыми глазами. С ним вместе Петя вышел во двор, осторожно опустил на порог, и тот, радостно виляя хвостом, засуетился возле ног.
Пока Петя умывался, из дома слышался хриплый, ворчливый голос тетки Матрены:
— Значит, не хочешь помочь?
— Потребуется — помогу, не откажу, а на дом не выделю, пустое это, — сказал лесник. — Я свою линию изложил, и нечего об этом. Давай позавтракаем, а то мне пора на делянку. Ну, как ты там, Петруша, умылся? — крикнул дедушка. — Ждем тебя!
Когда Петя возвратился в дом, разговор между дедушкой и тетей о деньгах прекратился. Сели завтракать. На столе в миске — отварная картошка, соленые огурцы, грибы и на сковороде жареные караси.