В этом коллективе она, ещё работая простым инженером, всегда пользовалась уважением и даже любовью коллег.
Прежде всего, её выделяло чувство такта и постоянная борьба за честность, аккуратность и справедливость. Она доверяла и коллегам и подчинённым, не забывая при любом удобном случае хвалить их. А к ошибавшимся и нерадивым она относилась с терпением, наедине объясняя им их ошибки и выражая уверенную надежду, что те исправят их и добьются качественной работы. И подчинённые часто отвечали ей взаимностью.
За свою работу Алевтина Сергеевна Кочет неоднократно поощрялась и руководством. Если до 1959 года это были сплошь денежные премии, то после этого они чередовались с благодарностями и памятными подарками к 8 марта от руководства министерства.
И, словно равняясь на мать, после зимних каникул Платон взял самый серьёзный настрой на подготовку к школьным выпускным экзаменам. Он стал внутренне больше собран, даже как будто повзрослел, а свои любимые увлечения и занятия временно отодвинул на второй план.
Чуть забрезжившее в его подсознании чувство опасности помогло ему собраться и внутренне мобилизоваться. Он стал более внимателен, целеустремлён, настойчив, даже расчётливей.
Это сразу сказалось и на учёбе, особенно на математических предметах. Каким-то чудесным образом Платон с третьей четверти вдруг перестал торопиться при решении задач и потому не стал досадно ошибаться.
А слова его школьного учителя по математике В.В. Петрова:
— «Вы спешите, потому ошибаетесь. Такая скорость решения не нужна. Возьмите себя в руки и престаньте спешить. Вот увидите — ошибки ваши исчезнут, и вы станете учиться только на отлично!» — оказались пророческими.
И с нового года Платон стал получать по всем математическим предметам только пятёрки, так как его прежние ошибки и описки полностью исчезли.
Сам себе удивляясь, довольный Платон поднажал и по другим предметам.
Правда, его ударная третья четверть сначала началась для него с досадной двойки по его коронному предмету геометрии. При повторении её курса за 6–8 классы, он не смог найти соответствующего учебника. И во время ответа у доски он сам по своему пониманию вывел доказательство одной теоремы, опираясь на другую. А оказалось, что надо было наоборот.
Увидев и услышав это, Владимир Владимирович засунул обе руки себе за спину и стал в задумчивости молча расхаживать между рядами парт. Не зная, что и сказать, он от своих мыслей и внутренних переживаний то бледнел, то краснел, смешно вращая от удивления чуть выпученными серыми глазами, при этом сопя и вздыхая. Он не знал, что сейчас надо сказать местному гению.
А класс сидел, затаив дыхание — что будет?!
Ведь большинство знало, что Платон доказал всё наоборот. Но ведь он этим доказал обе теоремы?!
Наконец Владимир Владимирович подошёл к Кочету, который был выше него почти на голову, и, глядя глаза в глаза, молвил:
— «Кочет, голубчик! Плохо!».
От таких неожиданных слов Платон даже сначала растерялся, невольно взглянув на класс, откуда некоторые ученики показывали ему знаками, что надо было наоборот.
— «А-а! Надо было наоборот!? Но я не нашёл учебника, потому придумал сам!».
— «Что сам — это хорошо! — чуть улыбнулся Владимир Владимирович — Но надо бы и быть с усам! Двойка!».
Расстроенный вновь испечённый двоечник, так как эта двойка была первой в его жизни по геометрии, молча направился к своей парте, встретив чуть сочувственный, но больше злорадный взгляд Сталева.
В один из зимних вечеров мать подошла к делавшему уроки сыну и извинившись, сообщила:
— «Сынок! Тут от дяди Жени пришло письмо. Там есть кое-что интересное и для тебя. Закончишь, почитай!».
— «Так давай я сразу и прочту его!» — ответил сын.
Но мать, держа в руке толстенный конверт, прежде, чем отдать его, прокомментировала:
— «Мы тут с ним списались по поводу твоего поступления в институт и решили, что дядя Женя поможет тебе поступить в их городе! Ведь в Москве тебе поступить будет трудно!?».
— «Мам, да ты что!? В Йошкар-Олу я не поеду! Хватит мне Реутова!» — в сердцах бросил он упрёк матери за их переезд из Москвы.
— «Да ты только пока порешай задачи на подготовительные курсы! Потренируйся, почувствуй трудности! А вообще-то тебе было бы полезно вылететь из-под моего крылышка в самостоятельную студенческую жизнь! Так дядя Женя за тобой присмотрит! Подумай!» — не унималась она.
— «А чего тут думать?! Я не маленький! Опека мне ни чья не нужна! А поступать я буду только в Москве! И всё об этом!» — решительно возразил Платон, чуть лукавя, так как прекрасно понимал, что под материнской бытовой заботой ему будет жить намного проще и комфортней, чем одному.
Мать сама в юности рано выпорхнула из родного гнезда в самостоятельную жизнь, потому считала для сына такой путь естественным.
А Платон тем временем думал про себя:
— Ну, мать, даёт!? Сама совершила ошибку, вывезя меня из Москвы в Реутов, а теперь хочет заслать меня ещё дальше, за Мажай!? Да ну, к чёрту! Поступать буду только в Москве и нигде больше! Или вообще не поступать в ВУЗ?! Хе-хе! Решили они за меня, деятели! Да фиг вам и всё тут!
И Алевтина Сергеевна отписал брату Евгению:
— «Платон настроился не ехать. А когда я после твоего звонка предложила пересмотреть своё решение — опять ответил: Я решения не меняю! Намерен сам заниматься для поступления в ВУЗ!».
Платон теперь успевал делать все уроки, даже литературу, за которую всегда брался последней. Он даже смог прочитать более половины, заданной к прочтению по литературе, книги «Отцы и дети» И.С. Тургенева.
Наибольшее впечатление на него произвела, затронутая в ней проблема взаимоотношений отцов и детей. И это было понятно. Ведь его отец, по сути, с семьёй не жил, официально находясь в разводе. И сам он на своей шкуре испытал эти проблемы, понимая поведение и отцов и их детей. И у Платона на этот счёт появились мысли, которые он записал в свою тетрадь по литературе. На следующий день на уроке литературы его вызвали к доске отвечать домашнее задание по этой теме. Платон рассказал то, что успел прочитать, но этого было недостаточно.
Учительница Маргарита Викторовна, имевшая звание кандидата педагогических наук и защитившая диссертацию по русскому мату, попросила Платона принести ей тетрадь по литературе. Платон поначалу застеснялся показывать ей свои мысли, но тут же понял, что рано или поздно она их всё равно прочтёт, и отнёс тетрадь, возвратившись на своё место. А учительница углубилась в её изучение. И это длилось несколько минут. Весь класс даже затих в удивлённом и нетерпеливом ожидании.
А Сталев даже шепнул Платону:
— «А ты что там понаписал?!».
— «Да так, некоторые мысли по этой книге появились, вот я их и записал, чтобы не пропали даром» — в ответ шепнул Платон.
Наконец Маргарита Викторовна подняла свой восхищённый взгляд в очках и, чуть ли не торжественно улыбаясь, неожиданно объявила, вроде даже немного смущаясь и сделав короткую выжидательную паузу:
— «За ответ я вам ставлю три, а за тетрадь … пять!».
И немного покрасневший Платон под полуулыбки восхищённых и удивлённых одноклассников забрал свою, в один момент ставшую загадочной, тетрадь.
— «Покажи, что ты там написал!» — потянулся было Сталев к тетради Платона, но сразу заржавел, получив ею звонкую затрещину.
Учёба же Кочета по французскому языку напоминала прошлогоднюю, хотя он и старался добросовестно делать домашние задания. Вылезал он только за счёт чтения и ответа на домашнее задание в конце урока. Зато когда класс стал готовиться к выпускным экзаменам, изучая тему устного пересказа, Кочет блеснул быстротой понимания текста ещё до его перевода и приличным произношением. Однажды учительница попросила их, используя звуковые ассоциации попытаться перевести незнакомое слово «autour».
Платон, вспомнив о велогонке Тур де Франс, невольно сделал пальцем круговое движение, вызвав восторг у учительницы:
— «Правильно! Это слово переводится, как вокруг!».
Он уже привык, что их учительница французского благоволила ему. А он жалел красивую женщину с испорченной родами фигурой, старясь оправдать её доверие.
А дома Платон не забывал помогать бабушке по хозяйству. Он ходил в магазины, подметал полы, вытрясал половики, в том числе домотканые из разноцветных полос обрезков различных материалов, которые в своё время Нина Васильевна самостоятельно выткала ещё в деревне, и мыл за собой посуду. И бабушка, которой 20 января отметили шестьдесят три года, была довольна старшим внуком. К тому же их отношения давно восстановились, стали доверительными и с чувством юмора.
Ещё осенью Нина Васильевна опять хотела вернуться на свою прежнюю работу санитаркой в больницу, но её взять могли только на постоянную. Поэтому она посвятила всю себя ведению домашнего хозяйства, что делала теперь качественно и с душой, став настоящей домоуправительницей, сняв нагрузку с Алевтины Сергеевны.
Под влиянием внука Нина Васильевна даже стала интересоваться международными событиями и политикой.
— «Я теперь в доме буду, как Индира Ганди!» — шутила она, узнав, что 24 января та возглавила правительство Индии, став вторым премьер-министром в истории страны.
Но особенно Нина Васильевна радовалась нашим космическим успехам. Более того, Платон заметил, что бабушка перестала молиться и разговаривать на религиозные темы. И это радовало молодого атеиста.
Новым успехом советской космонавтики явилась посадка 3 февраля на поверхность Луны первой Автоматической межпланетной станции «Луна-9», и передача на Землю панорамы лунного ландшафта.
А на Земле лунный ландшафт можно было увидеть на заснеженных полях Подмосковья, по которым отец и сын Кочеты ходили по воскресеньям.
Но теперь Пётр Петрович не был сотрудником министерства и ездил с сыном на лыжную базу «Труд» в Сокольники хоть и в частном порядке, но, по старой памяти, всё же прикрепившись к коллективу лыжников, финансируемому профсоюзным комитетом министерства.