— «Да уж! Можно сказать, что мне повезло! Могло быть и хуже!?».
— «Ничего! Всё у тебя скоро заживёт! Вон, видишь, у меня на шее уже почти не видно!?».
— «Платон! Я смотрю, мы с тобой во многом одинаковые!? Начинаем по-разному, а потом приходим к одинаковому финалу!» — показал он на свои болячки, имея ввиду и своё не поступление в Плехановский институт в прошлом году и вылет из него Кочета в этом.
И оба саркастически рассмеялись над собой.
Но почти тут же Платону стало не до смеха. Очень большой по объёму заказ на очень мелкие детали поручили Виктору Пронину, сидя работавшему на маленьком станке у окна и часто использовавшему для проточки мелких деталей цанговый патрон. Поэтому, как к человеку творческому, достаточно квалифицированному, не обременённому семьёй и незамеченному в страсти к зарабатыванию больших денег и любящему технически новые, пусть даже сложные заказы, мастер обратился за помощью к Кочету. И Платон согласился, с удовольствием и любопытством сев за соседний пустующий станок. В процессе работы он ближе познакомился с Виктором Прониным, внешне похожим на цыгана и даже имевшего аналогичное прозвище. Это был маленький, стройный и весьма симпатичный курчавый брюнет средних лет, имевший такую же маленькую красавицу жену и такую же малышку красавицу дочку, оканчивавшую школу. Виктор быстро научил Платона операциям и тот принялся точить мелочёвку, спасая план цеха. Поскольку они сидели близко друг к другу, а их настольные токарные станки были малошумны, то это позволило им свободно общаться во время работы, беседуя на разные темы.
— «Платон! Ты смотри! Тебя цыган явно в зятья наметил! Я видел его дочку. Красавица, но очень маленькая! Ты ей там всё порвёшь, когда … жить будешь!» — поделился с Платоном опытом, всегда сочувствующий ему старейшина цеха Сергей Фёдорович Шашалев.
— «Да у меня есть, кого!» — в пику ему не удержался и выдал свою тайну Кочет.
И это тайное видимо вскоре стало явным, дойдя и до Пронина, ставшего с Платоном суше и официальней, но не повлияв на их дружеские отношения.
Работой Кочета и выполнением плана был доволен и мастер токарного участка Владимир Фёдорович Афиногенов, при всех похваливший Платона и предложивший ему и в будущем, в случае чего, быть в этом деле на подхвате.
В выходные дни 13 и 14 мая на даче Платон рассказал своему отцу о Якове Родине и его отце, тоже воевавшем в Корее, неожиданно увидев его эмоциональную реакцию на эту информацию.
— «Так я же знал его отца — рядового Сашу Родина! Мы с ним вместе отбивались от этих недобитых япошек! И погиб он на моих глазах, как герой! Может он своей смертью даже жизнь мне спас?!» — прослезившись, подробно поведал Пётр Петрович сыну о том единственном в его жизни бое после победы, за который его наградили медалью «За отвагу».
И в понедельник 15 мая Платон насколько смог подробно рассказал Якову Александровичу Родину о последнем бое и гибели его отца.
— «Платон! Спасибо огромное! Мы теперь с тобой стали, как наречённые братья!» — растрогавшийся и в слезах, обнял Яков Александрович Платона, крепко пожимая его руку.
Эта информация надолго сцементировала их дружбу. Они даже стали чаще общаться, обсуждая не только спорт, но и политику.
А первым поводом для их совместного обсуждения явилось сообщение о переизбрании 17 мая Иосифа Броз Тито президентом Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ).
На следующий же день, 18 мая, стало известно о назначении Председателем КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова. На этом посту он сменил Владимира Ефимовича Семичастного, назначенного заместителем председателя Совета министров Украинской ССР.
— «Видимо Семичастного сняли из-за Греции?!» — предположил Платон.
— «Нет, не думаю! Ведь в шестьдесят первом он стал преемником Шелепина в КГБ, будучи до этого его преемником и по комсомолу! Так что, скорее всего, это проявление борьбы Брежнева с наступающим ему на пятки Шелепиным!?» — не согласился с поверхностной оценкой сына Пётр Петрович.
— «А я слышала от знающих людей, что это всё из-за отказа Светланы Аллилуевой возвратиться в СССР из Индии, и её книги об отце — Сталине!» — внесла свою лепту и вращающаяся в высоких московских чиновничьих кругах Алевтина Сергеевна.
— «Но это, скорее всего, лишь формальный повод!» — уточнил бывший аналитик советской политической разведки.
— «Так это, что? У нас в руководстве такие плохие люди стоят!?» — удивился словам родителей Платон.
— «Да нет, сын! Это не так! Запомни, что хороших людей намного больше чем плохих! Просто от плохих людишек всегда шуму и вони много! Но они бывают везде!» — объяснил отец свою позицию.
В этот же день Египет потребовал вывода войск ООН с Синайского полуострова.
А на следующий день в пятницу 19 мая Платона Кочета вместе с Борисом Лапшиным ждала новая местная командировка. На этот раз нужно было вскопать отведённый участок футбольного поля для посадки травы.
Директор стадиона «Старт» отставной военный и участник Великой отечественной войны Пётр Матвеевич Панов дал парням, прибывшим на стадион первыми, лопаты и рукавицы, указав их участок у дальнего угла поля, простиравшийся от самого углового флага, лицевой и линии ворот до ближайшей боковой линии штрафной площадки.
— «Копайте всё подряд глубиной на штык лопаты и чтоб без пропусков — я проверю!» — дал он чёткую по-военному команду.
И работа началась. Встав в разные концы от лицевой линии, полосой от лопаты отгородив свой участок от остального поля и разделив его пополам, они начали копать, каждым рядом приближаясь друг к другу и замыкая его.
Платон копал на правом фланге, двигаясь влево от линии ворот и отступая назад вдоль неё. А Борис — вправо от разметки до разметки, также спиной смещаясь к линии штрафной.
Как опытный землекоп со стажем Платон копал спокойно, вгрызаясь в землю на штык, и отрезая пласт шириной в треть штыка, чуть отваливая новый пласт на предыдущий. Поэтому его работа была качественной.
Борис же стремился поскорее закончить работу, чтобы пораньше уйти домой, потому торопился и халтурил. Лопату он втыкал в землю неглубоко, пласт срезал толстый и тут же его бросал, разбивая о землю, часто пропуская не вскопанную землю. И он быстро стал лидером по «копке».
— «Вот, как надо работать! А ты там всё чего-то возишься!? Кому это надо, отстающий?!» — бахвалился он перед Платоном, подкалывая его.
— «Как кому? Мне! Я же здесь потом сам играть буду! И перед товарищами мне не стыдно будет! А ты халтурщик! За такую работу раньше три шкуры спускали, а тебе по сегодняшним меркам морду можно набить! Я в футбол с тобой больше играть не буду! Не приходи! Я раньше не знал, что ты такой подлый!?» — поставил Кочет наглеца на место, больше с ним не разговаривая.
А Бориса, бросившего лопату и рукавицы, уже и след простыл.
Когда Платон уже без Бориса заканчивал копать свою часть поля, то он специально не стал смыкать борозды, чтобы было видно разное качество работы на их половинках.
— Пусть те, ко придёт копать за нами, увидят халтуру и может подправят? — решил он, относя на склад лопаты и рукавицы.
— «Пётр Матвеевич! И я свою часть работы закончил!» — сообщил он директору.
— «А этот, твой напарник — ударник, где?!».
— «Так он давно закончил и убежал! Я чуть по морде ему не дал за такую халтуру! Идите, убедитесь! Мой участок самый дальний, у углового флага!» — ответил Кочет.
— «А ты молодец! По-честному работаешь! Как фамилия?».
— «Кочет! Платон!».
— «Спасибо тебе, Платон Кочет! Пойду, посмотрю!» — попрощался он, добродушно улыбаясь.
Домой Платон шёл с чувством установленной справедливости.
— А я не заложил Борьку! Не предал, а восстановил справедливость! А если все так будут работать, когда контроля нет?! Какую и когда мы построим материально-техническую базу коммунизма?! — по дороге рассуждал он.
В два последующих выходных дня Кочеты опять работали на даче, а Настя там же готовилась к экзаменам, под яблоней развалившись в раскладном кресле. Погода была уже жаркой и солнечной, и лишь ранним утром под воскресенье прошёл небольшой дождь.
В этот раз Алевтина Сергеевна ещё в субботу уже как следует прожарила постельное бельё, после чего жар солнца ощущался под одеялом, на подушке и даже под простынёй. Из-за дождя в воскресенье встали позже, отоспавшись за всю неделю. И в этот раз все члены семьи за исключением, сидевшей в теньке Насти, заметно загорели.
А в понедельник вечером 22 мая Насте Кочет отметили семнадцатилетие.
Тем временем увеличилась напряженность на Ближнем Востоке, когда 23 мая президент Египта Гамаль Абдель Насер объявил о закрытии залива Акаба для прохода судов и кораблей стран, поставляющих стратегические грузы в Израиль.
— «Видимо дело идёт к войне?!» — прокомментировал новость Пётр Петрович.
Но Платона напугала не эта международная новость, а новость на работе. Всех работников предприятия переводили на новые пропуска.
Одновременно всем работникам их цеха, проживающим в Реутове, объявили о переводе их в Гагаринскую проходную.
И Кочет, как житель Реутова, оказался в «Гагаринской» проходной № 2.
И хотя ему от дома до неё стало идти чуть ближе, а на территории до цеха — чуть дальше, при общем том же времени в пути, но ходить с предприятия на станцию ему стало намного дальше. Особенно это касалось бы тех вечеров, когда ему надо было бы сразу ехать в институт или особенно летом утром приезжать на работу с дачи.
Но самой главной для него причиной, по сути являвшейся единственной, стало отсутствие возможности по пути на работу и с работы иметь шанс встречи со своей любовью Таней Линёвой.
И, несколько дней проходив через другую походную, Кочет обратился к своему руководству с просьбой вернуть его в Центральную проходную, мотивируя это ещё и тем, что часто ночует у отца в Москве.