У перекрёстка высилось толстое голое дерево. На одной из веток висело и скрипело, покачиваясь на ветру, что-то вытянутое, завёрнутое в мешок. Крофтон лишь бросил туда мимолётный взгляд и начал подниматься по тропинке к строению.
— Неразумный выбор, провозгласил бы я, — Колин задыхался, но продолжал бубнить себе под нос, — трактиры, для покрытых пылью путников, не должны стоять на холмах. Проклятье подъёма в том, чтобы видеть, сколь много ещё осталось. Следует сообщить об этом владельцу. Когда сладкое сливочное пиво утешит горло, куски нежного жареного мяса и сочного пирога успокоят желудок, а Рябиновый отвар коснётся больных ног… Мордредовы колдомедики и их цены…
Он мотнул головой.
— В любом случае, такие действия должны получить преимущество перед описанием недостатков планирования. По моему субъективному мнению, конечно же.
Его монолог тонул в одышке, пока Крофтон карабкался по тропинке. Оказавшись у дверей, волшебник был уже настолько вымотан, что даже не огляделся, а просто толкнул потёртую створку и она отворилась под скрип ржавых петель.
— Увы! — воскликнул Колин, отряхивая пыль с рукавов мантии. — Прошу подать пенную кружку этому… — его голос стих, когда Пророк разглядел обращённые к нему грязные лица. — Сдаётся, дела здесь идут не слишком хорошо, — пробормотал он.
Это действительно был трактир или, по крайней мере, здесь был трактир лет сто назад.
— В воздухе ночи пахнет дождём, — объявил Крофтон полудюжине нищих, которые сидели на корточках вокруг толстой сальной свечи на земляном полу.
Один из бродяг кивнул.
— Мы удостоим тебя аудиенции, бедолага, — он указал рукой на соломенную подстилку. — Садись и развлеки нас разговором.
Маг приподнял бровь.
— Немало польщён вашим приглашением, уважаемый, — волшебник опустил голову и шагнул вперёд. — Но, пожалуйста, не думайте, что мне нечем почтить это достойное собрание.
Толстый мужчина, среднего возраста, закряхтел и уселся, скрестив ноги, а потом обратился к тому бродяге, который заговорил с ним:
— Я переломлю хлеб со всеми вами, — Колин извлёк из глубокого кармана небольшую буханку светлого хлеба, в другой руке появился маленький серебряный нож. — Друзьям и незнакомцам равно известен Колин Крофтон, что сидит ныне пред вами. Преподаватель Прорицания, живущий и работающий в знаменитейшей школе Хогвартс — настоящего самоцвета в венце магической Англии. Страны, что плод — сочной и зрелой, готовой к жатве.
В дополнении к хлебу, волшебник вытащил головку сыра и небольшой кусок вяленого мяса, после чего широко улыбнулся обращённым к нему лицам:
— И это — мой сон.
— Истинно так, — ответил бродяга и его морщинистое лицо прорезала улыбка. — Нам всегда нравился твой особенный вкус, Колин Крофтон, Прорицатель из Хогвартса. И нам всегда нравился твой аппетит путешественника.
Профессор положил на землю хлеб и стал отрезать от него по кусочку.
— Я всегда полагал вас лишь аспектами самого себя, полудюжиной «Голосов» среди многих других. Но, при всех ваших нуждах, к чему вы подтолкнёте своего господина? К тому, чтобы он отвратился от побега, разумеется. Сей череп, — ткнул он пальцем себе в голову, — вместилище и чертог всяческих обманов и хитростей и я уверяю вас, исходя из длительного опыта, что любой обман рождается в мысли и там кормится, покуда добродетели голодают.
Бродяга принял кусок хлеба и улыбнулся.
— Тогда, быть может, мы — твои добродетели.
Колин помолчал, разглядывая головку сыра.
— Сия мысль ранее меня не посещала, ведь я был занят, безмолвно разглядывая плесень на этом сыре. Но увы, предмет разговора может потонуть в лабиринте семантических тонкостей. Да и бродягам не стоит воротить нос, особенно от сыра. Вы снова вернулись и я знаю зачем, как уже объяснил ранее, с достойнейшим самообладанием.
— Проклятый Куб пульсирует, Колин, по-прежнему пульсирует, — весёлость сошла с лица бродяги. Маг вздохнул и протянул кусочек сыра нищему справа от себя, после чего начал резать мясо.
— Я слышу его, — устало согласился он. — Не могу не слышать. Этот вечный шум поёт в моей голове. Но что бы я ни видел, что бы ни подозревал, Колин Крофтон — всего лишь преподаватель Хогвартса, волшебник, который не может состязаться с сильными мира сего в их собственной игре.
— Быть может, мы — твои Сомнения, которых ты никогда не страшился прежде и не боишься теперь. Но даже мы просим тебя остаться, даже мы требуем, чтобы ты боролся за жизнь Хогвартса, за жизни своих многочисленных друзей и учеников. Ты будешь нужен им, когда Куб прекратит пульсировать и будет использован по назначению.
— Ритуал проведут через полгода, — произнёс Пророк.
Шесть бродяг одновременно кивнули, хотя их внимание по большей части занимали хлеб, сыр и мясо.
— Так что же, мне остаться? Я ведь ещё могу успеть сбежать! Но вместо этого всё же предпочту принять вызов? В конце концов, разве надменные волшебники не идеальные жертвы? — он улыбнулся, поднял руки и пошевелил пальцами, — особенно для меня, ловкость рук которого может сравниться только с ловкостью его ума? Гриндевальд — идеальная жертва самоуверенности, вечно ослеплённый гордыней, вечно убеждённый в своей непогрешимости. Разве не удивительно, что он продержался так долго?
С набитым ртом бродяга пробормотал:
— Быть может, мы — твои Таланты. Глубоко зарытые в землю, похоже.
— Не исключено, — прищурился Крофтон, — но говорит лишь один из вас.
Бродяга проглотил сооружённый им бутерброд, а потом рассмеялся и свет свечи заплясал у него в глазах.
— Быть может, остальные ещё только ищут свой голос, Колин. Они ждут лишь приказа своего господина.
— Кто бы мог подумать, — вздохнул маг, намереваясь встать, — что я столь изобилен сюрпризами.
Бродяга поднял глаза.
— Ты возвратишься в Хогвартс?
— Разумеется, — ответил Пророк, поднимаясь на ноги с прочувствованным стоном. — Я ведь только вышел подышать ночным воздухом, столь чистым за пределами старых стен школы, не так ли? Мне нужно пространство, чтобы оттачивать свои и без того изумительные умения. Прогулка во сне. Уже скоро, — сказал волшебник, закладывая руки себе за спину и потягиваясь, — Куб прекратит пульсировать и я должен занять своё место в центре событий. Мне остаётся только вернуться к себе в постель, пока ночь ещё молода.
Мужчина окинул глазами нищих. Все они словно набрали вес и на их лицах появился здоровый румянец. Крофтон удовлетворённо вздохнул.
— Вечер, могу я вам сказать, выдался весьма приятным, господа. Однако в следующий раз давайте же выберем трактир, который не стоит на вершине холма. Договорились?
Бродяга улыбнулся.
— Но, Колин, Дарования, как и Добродетели, не так-то легко получить, Сомнения нелегко одолеть, а Голод всегда гонит человека вперёд и вверх.
Волшебник сощурился, глядя на него.
— Нет уж, Колин куда умнее, — пробормотал он.
Маг оставил нищих и закрыл за собой скрипящую дверь. Спустившись по тропе, добрался до перекрёстка и остановился перед закутанной в мешковину фигурой, которая висела на ветке дерева. Крофтон упёр кулаки в бока и внимательно осмотрел тело.
— Я знаю, кто ты, — весело воскликнул профессор. — Мой последний аспект, который дополнит галерею моих собственных лиц, взирающих со стороны. Точнее, так ты будешь утверждать. Ты — Скромность, но как всем известно, Скромности нет места в моей жизни, запомни это. Так что тут ты и останешься.
Потом волшебник перевёл взгляд на огромный замок, едва заметный на горизонте его взора.
— Ах, этот чудесный, светоносный самоцвет — Хогвартс, родной дом Колина. Где, собственно, — добавил он, выходя на дорогу, — мне и место.
Как и ожидалось, новое собрание «Тёмного братства» было запоминающимся. Я даже предложил Тому немного снизить накал собственного тщеславия и жестокости. Не нужно отпугивать других.
Само собой, что некоторым так понравится даже больше, кто-то будет откровенно рад и лишь ещё больше будет уважать и преклоняться перед Реддлом. Но не все. А потому, нужно подводить их к этому постепенно, заманивая сочной костью, как собак.
Том усмехнулся и согласился. И вот сейчас он стоял перед группой наших ребят. Здесь была большая часть второго курса Слизерина, включая наших дам. А ещё половина первого.
Реддл как всегда разглагольствовал. Он любил звук своего голоса, любил эту театральность, пафосность, эффектность. И не то чтобы я был против, ведь и сам зачастую прибегал к этому трюку. Когда ты силён, то можешь позволить себе подобную слабость. Недаром тот же Дамблдор славится своей эксцентричностью.
Иллюзии стали излюбленным делом на этом поприще. С их помощью я и Том создавали нужный антураж: игру света и тени, мрачный густой туман, шорохи, скрипы и пощёлкивания. Это нагоняло страх, особенно, когда я поделился с другом «идеями» нагло стыренными из фильмов ужасов будущего. О, какие только приёмы не использовали творцы, чтобы выделить свою кинокартину! И всё это можно повторить. Хотя бы атмосферой, для начала.
— …величие магии! — а Реддл всё говорил и говорил. Нет, я не жалуюсь, он полностью завладел вниманием публики, его было интересно слушать и парень поднял важные темы. Важные даже для нас — по сути, детей. И хоть раннее взросление толкает нас на путь откровений гораздо раньше, чем обычных людей, и пусть воспитание аристократов, — а здесь были лишь их представители, — позволяет понимать, о чём конкретно говорит этот юноша, стоящий перед ними на небольшой трибуне, но лично мне казалось, что Том перегибает.
За его спиной стояло трое наказанных ребят: Родрик Блетчли, Дуглас Пьюси и Филипп Роули. Как здесь появился последний? По глупости, конечно же. Все ошибки и косяки всегда совершаются по двум вещам: глупость или невнимательность. Роули не был исключением.
Задержался в клубе Плюй-Камней, после отбоя наткнулся на старосту Гриффиндора — Тиберия Маклаггена и не придумал ничего умнее, чем попытаться сбежать. А ведь тот уже видел его лицо!