– Садитесь, – сказал он с едва заметным акцентом.
Об условиях извоза полагалось договариваться сразу. Такая машина обязывала заплатить побольше, чем «жигулям», например. Вета сказала:
– Мне на Трубную площадь. 500 рублей.
Водитель чуть усмехнулся и опять повторил со своим южным акцентом:
– Да садитесь же. Здесь стоять нельзя.
На всякий случай Вета села сзади и заметила, что водитель снова улыбнулся не ей, а чему-то своему. 500 рублей его рассмешили, что ли? Когда подъезжали, Виолетта уточнила:
– Вот сюда, в этот переулочек, пожалуйста. И сразу направо.
– Я знаю, – таинственно ответил незнакомец.
– Откуда? – опешила она.
Он промолчал. Жутковато стало Виолетте, и захотелось побыстрее выйти из машины. Но уже приехали. Водитель, не глядя, протянул ей визитную карточку.
– Если вам что-нибудь понадобиться, – сказал он, – любая помощь, то позвоните мне. Любая! – подчеркнул он. – Вы поняли меня?
Он говорил скорее равнодушно, чем заинтересованно, и по-прежнему не смотрел ей в лицо. Лицо было – загляденье, а он не смотрел. Вета начала злиться. То, что он откуда-то знает адрес ее массажистки, а затем его предложение, его готовность помочь ей в любом вопросе, – указывали на то, что она села не в первую попавшуюся машину, что эта машина подвернулась ей не просто так. А говорит этот чернявый так, будто ни капли не сомневается в том, что она позвонит. Да и вообще, от него исходила непонятная, тревожная для нее, опасная сила, которой она инстинктивно стала сопротивляться. Сам господин из себя – ничего особенного. Не красавец и не урод, скорее худой, чем толстый, и роста, кажется, скорее маленького, чем высокого, сидя не видно, но похоже маленький. Единственное – глаза и тонкая рука на руле, с необычным золотым кольцом. На кольце с мелкими бриллиантами – синий камень, на котором выгравирован какой-то символ, знак, черт его знает, метка какая-то черная. Незнакомец перехватил ее взгляд на кольцо и снова усмехнулся.
– Камнями интересуетесь? Голубой топаз, не слишком дорого.
Эти его усмешечки, и не вопрос, а скорее – утверждение «камнями интересуетесь», будто знал, что действительно, с некоторых пор она очень интересуется, – окончательно разозлили Виолетту. И к тому же эти властные глаза, которые при вопросе о камнях впервые глянули Виолетте будто прямо внутрь мозга. Темные глаза со зрачком, сливающимся с радужной оболочкой, – они были, как пропасть, в которую страшно заглядывать. Эти глаза притягивали, гипнотизировали, повелевали. Вета уже в тот момент поняла, что судьба столкнула ее с мужчиной необыкновенным, что по силе он ей не уступает, а, может, и превосходит, что ей просто улыбнуться и уйти – не получится, надо подключать внутренние резервы. Схватка глаз продолжалась с минуту, и только злость помогла Вете выбраться из опасного омута, в который ее затягивал взгляд незнакомца. Злость и еще, быть может, позабытая за ненужностью колдовская энергия. Она выплыла с хамским вопросом:
– А акцент у вас откуда родом? Не из Чечни, случайно?
Он не обиделся. Он этак устало отвел глаза, потер переносицу и ответил просто:
– Нет, я армянин.
«Опять, – подумала Виолетта. – Опять армянин! Что же это за наказание такое? Гамлет, дружки его, Ромео, теперь вот этот. Что же это судьба подставляет мне периодически?» А вслух сказала:
– Спасибо, – она посмотрела на визитку. – Завен. Что подбросили. А визитка мне ваша вряд ли понадобится, заберите.
– Оставьте, оставьте, – он мягко отвел ее руку, – вдруг пригодится. Понадобится – не понадобится, одному Богу ведомо, – и внезапная улыбка вдруг осветила и преобразила его смуглое лицо. – Верно ведь, Виолетта?
– Вы откуда… откуда вы знаете… – задохнулась она. – Вы… кто?
– А то, что я знал, куда привезти, – вас меньше удивило, да? Идите, вы опаздываете, – он, явно подтрунивая над ней, взглянул на часы. – О! Уже опоздали.
– Ну-у… знаете!.. – с бурлящей смесью возмущения и испуга, даже ужаса перед ненормальностью происходящего, выдохнула Вета.
– Знаю, – перебил он ее. – Я многое о вас знаю… – он, похоже, наслаждался ее возмущением, удивлением и попыткой что-либо понять. – Только не спрашивайте почему и зачем я о вас все знаю. Как-нибудь потом я расскажу. Поверьте, ничего плохого для вас. Но лучше – потом.
– А вы уверены, что будет «потом»?
– Обязательно, – снова ослепил он Виолетту своей улыбкой и, смягчая ею фамильярность, дополнил, – моя дорогая…
– Я не ваша дорогая! – Вета резко отвернулась, вышла из машины и пошла к подъезду, а вслед услышала, негромко, но так, чтоб услышала:
– Да. Пока, – он подчеркнул слово «пока». – Пока – не моя дорогая. Но все же дорогая.
Вета фыркнула сердито и обернулась, чтобы какими-нибудь обидными словами поставить на место этого самоуверенного типа, но он, улыбаясь, уже отъезжал. Она скомкала и швырнула вслед машине визитку, которую все еще машинально держала в руке, надеясь, что этот тип увидит ее решимость отказаться от продолжения знакомства. Возле подъезда Вета привстала. Гнев уступал место сильнейшему любопытству, с которым большинству женщин бороться невозможно: кто такой этот армянин? Почему он за ней следил? А ведь следил! Иначе все другое – необъяснимо. И про массажистку знал. А ее имя? И адрес! У дома ведь тоже неспроста оказался. Кто он? Если очередной интересующийся мужчина, пускай и с большими возможностями, – тогда ладно, тогда проще. А если что-нибудь другое? Бельгия, что-то связанное с Марио? Тогдашний нелегальный переход границы? ФСБ? Что? Но ведь он сказал: «ничего плохого для вас». И это его «пока не моя дорогая»… Значит, мужской все-таки интерес.
Вета вернулась, нашла в траве скомканную визитку, расправила и спрятала в сумочку.
«Ну, если еще один влюбленный чудак, – думала она, – я с ним разберусь по-своему. Не таких обламывали». Она ошибалась. Таких она еще не обламывала.
Любопытство грызло Вету и во время массажа, и за чашкой кофе с массажисткой. Грызло настолько, что она решила накормить его сразу, не откладывая. Прямо оттуда же она позвонила. Достала помятую визитку. Там от руки был написан мобильный телефон, доступный, видимо, только для избранных. Она была избранной, значит. Вета позвонила и без малейшего оттенка просьбы в голосе, и не представляясь, сразу сказала:
– Если вы меня привезли, то, может, и обратно отвезете?
Вызывающе сказала, в прямом смысле. Будто вызывала на бой. Ответ открыл счет в его пользу:
– Я уже здесь, – сказал он.
– Ах, так… – только и нашла что сказать Виолетта. С отчаянной решимостью пантеры, проигрывающей схватку с «витязем в тигровой шкуре» пока по очкам, она плюхнулась на переднее сиденье и, нагло закурив, спросила: – Ну?..
– В ресторан? – осведомился «витязь».
– Поехали, – согласилась она.
Ресторан, как и все прочее, Вета оценила. Не что-нибудь заурядно-кавказское или китайское, а новомодная «Галерея» у Петровских ворот, один из самых дорогих в Москве. Там вечерами вокруг памятника Высоцкому громоздились джипы, шестисотые «мерсы» и прочие показатели достатка неинтеллектуальной элиты нашего общества. Они пробили себе неформальную стоянку в конце бульвара, прямо там, в пешеходной зоне. Вот и сейчас стоянка была забита до отказа. Но когда их машина причалила возле милицейской будки, оттуда, как ошпаренный, выскочил доблестный ревнитель прав дорожного движения, козырнул и, являя лицом и фигурой глубокое уважение, – показал заранее приготовленное Завену свободное место. Сопроводил машину, открыл дверцу – не ей, а водителю, тем самым доказав еще раз, что сервис у нас в разгаре, но до приличных манер еще далеко; и незаметно, движением неуловимым и стремительным, вот как хамелеон схлопывает муху, прибрал купюру в 100 долларов, которая исчезла в его кармане за долю секунды.
То же наблюдалось и в ресторане. И охранники, и метрдотель, и затем официанты – все олицетворяли собой сплошное уважение, переходящее в подобострастие.
«Да кто ж он такой, этот Завен? – опять подумала Виолетта. – В визитке – довольно скромно: генеральный директор фирмы… Мос,.. -хрен его знает, какой-то – строй, а обращаются с ним, как с президентом. Но все равно – понты, сплошные армянские понты! Елкина мать! Да проходили мы это уже! Поразить хочет шиком своим. Чтоб я заинтригована была. Вся – от головы до промежности. Ага! Уже готова! Тоже мне загадочный граф Монте-Кристо! Армянский, елкина мать!»
С некоторых пор Вета ругалась и про себя, и прилюдно именно так. Мат или традиционное «елки-палки» ее не устраивали. Если она хотела крепко выразить свои чувства, она говорила «елкина мать», не особо вдаваясь в этимологию слов – кто, мол, такая елкина мать, уж не та ли самая, точно такая же елка? Не липа же, в конце концов! Наверное, то был причудливый симбиоз двух самых распространенных выражений, произносимых обычно в сердцах «е… твою мать» и «елки-палки». А вместе – «елкина мать».
Когда двое официантов во главе с метрдотелем с лакейскими полупоклонами препроводили их к изолированному от всех дальнему столику, и они там наконец расположились, Вета опять, прямо посмотрев на него, повторила:
– Ну? Я жду объяснений.
И он рассказал.
О том, что строительная фирма для него – хороший бизнес, но и только. Деньги? Да деньги, но деньги он умеет делать из чего угодно и без труда. Он один из первых придумал частные хлебопекарни, он стоял у истоков производства новых сортов пива и так далее и тому подобное. Ему придумать новую схему, какую-нибудь новую комбинацию, которая будет приносить деньги – ничего не стоит. Это не очень интересно. Самое интересное для него другое: политтехнологии, аналитический центр, который он сейчас возглавляет, предвыборные кампании – то одного кандидата, то другого – с диаметрально противоположными взглядами, какие у них взгляды – неважно, главное – увлекательная возможность манипулировать людьми, переставлять их, как пешки, конструировать самому их успех или провал. Быть своего рода серым кардиналом.