треском, а потом превратятся в черные палочки, чей дальнейший путь – только в мусорный ящик. Но они об этом и не думают. Им так нравится блистать хоть две минуты и воображать себя звездами, что они окружают себя всяческими звездными аксессуарами – спутниками, искусственными спутниками, я телохранителей имею в виду, стилистами, имидж, блядь, мейкерами и прочими; они страстно борются за место на звездной карте, разогревают интерес к себе скандалами, браками, разводами. А как же! Надо разогревать, ведь своего тепла-то не хватает, как у тех, настоящих, – Петя задрал голову и посмотрел на звездное небо. – Вот она, разница, – произнес Петя торжественно. – Это (он показал на небо) и это (он брезгливо скривился и повел рукой вокруг). Это – всего лишь фейерверк на народном гулянии, который только и делает, что шумит, сверкает и трескает. А народ это тешит. Но помнит он их только пока они шумят и трескают. Только! А потом – только черные палочки и в мусорник! – закончил Петя категорически. Он замолчал, давая возможность оценить слушателям и его лекцию, и его самого, который сейчас вот взял и показал, что он не просто щелкопер, что он тоже владеет – и образами, и сравнениями; что если его разозлить, да еще налить, он способен удивить даже друга Сашу. Саша и впрямь был удивлен: таким он Петю еще не знал. – Давайте выпьем, удовлетворенно сказал Петя, – за настоящих звезд. За больших. Чем больше звезда, тем меньше от нее шуму, тем меньше она трещит. Чем крупнее, тем дольше светит. Вот как наш Шурец. Выпьем за Шурца! Вот он себя звездой не считает, хотя имеет на это полное право. Мы все рядом с Шурцом – очистки картофельные, а те – просто помои, свиной корм.
– А я, стало быть, – клубень, сама картошка, – постарался перевести все в шутку сконфуженный от лобового комплимента Саша.
– Ты картошка, капуста, лук, редиска, все! Ты – витамины! – закричал Петя. – Витамины для нашей отупевшей, оболваненной публики. Она – ребенок, у которого уже диатез от того, что его все время кормят только сахарной пудрой, вареньем и повидлом. Ребенок, который вместо того, чтобы завтракать, обедать и ужинать, все время «сникерсняет». За витамины! – орал Петя, – за Шурца!
– Пойду, закусить чего-нибудь возьму, – сказал «витамин» Саша, чтобы хоть как-то приземлить только что спетую оду в свою честь.
– Да-а-а, – протянула Виолетта, уважительно глядя на Петю, – ты тоже сказать умеешь.
– Не хило у тебя получилось, – подхватила Анжелика. – Молодец! Да и друг ты, видимо, настоящий…
– Но у меня есть вопросы, – сказала Вета. – Что же, по-твоему, все так безнадежно? Все, что ли, – сплошные бенгальские огни? Неужели нет никого, кого можно было бы уважать?
– Есть, – сказал Петя. – Некоторые. Хотя, с другой стороны, их и не должно быть много. В то время, как основная масса наших свежеиспеченных «звезд», которых и вправду пекут, как пирожки, на «фабрике звезд», пробирается по, так сказать, эстрадному тракту (обласканный и оцененный по достоинству Петя был теперь окрылен и его несло по словам легко и вдохновенно, так что он сам себе удивлялся: что ж он никогда так не пишет, как сейчас говорит!), – в то время, как они уже и не знают, что придумать, чтобы их заметили и чтобы о них говорили – что педераст, что ограблен или купил такую-то машину, а ее угнали, что спивается или наоборот – завязал, – не имеет значения, лишь бы только не забывали, говорили, любой ценой, но – на виду. – Петя еще выпил и продолжил, важно и таинственно. – Так вот, в это же самое время рядом существуют редкие индивидуумы, которые сходят с этого эстрадного тракта и протаптывают свою тропу. Им толкаться и тусоваться противно, они ходят отдельно и живут не по правилам шоу-бизнеса. Они за эфир не платят и поэтому в телевизоре их гораздо меньше, чем других, тех, кто по правилам. И по радио – меньше. Их и знают меньше. Бывают исключения, когда мощный талант, как сорняк, пробивает себе дорогу сам: его выпалывают, с ним борются, а он все растет и растет…
– Ну, например… – попросила Вета.
– Например, Камбурова. Она ведь что делает, – Петя с видом эстетствующего гурмана почмокал губами. – Она ведь к звуку прикасается…
– А еще?
– Ну, Тальков, например, но тоже ведь застрелили.
– А почему, почему его?… – живо заинтересовалась Анжелика.
– Да все потому же, если без подробностей. Раздражал! Слишком независим был…
– «Больно умный», – подхватил Саша, который в это время расставлял тарелки с едой.
– Ага! «Больно умный», – это ко всем настоящим относится, – сказал Петя, – а надо «не больно», а в меру… Средне.
– Ой! – неожиданно схватилась за сердце и вдруг осела на стуле Анжелика. – Ой, смотрите!…
Все обернулись. На палубе показалась та самая группа, в полном составе. Да, да, именно она – созревший плод авантюрного замысла наших подруг, голубая мечта всех студенток профтехучилищ, венец эстрадного творения их руководителя – Гарри Абаева – который шел чуть впереди, отвечая на многочисленные приветствия и на ходу отшучиваясь. Но главным было даже не их появление, не то, что мечта, наконец, материализовалась, а то, что они шли в сопровождении четырех девушек, а двое из них – (о, ужас!) – были те самые Наташи, сопливые девчонки, с которыми Анжелика с Виолеттой познакомились накануне, и с которыми сегодня к пароходу пришли вместе. Голенастые молокососки, обнимаемые сейчас за худенькие плечи именно Сeмкиным и Буфетовым, гордо поглядывая вокруг, шествовали по палубе к дальнему столику, пустому и, видимо, заранее заказанному. Мало того, одна из них углядела среди всех Анжелику с Виолеттой, толкнула в бок вторую, и они обе приветливо, но, как показалось нашим подругам – и торжествующе! – помахали им своими худыми, как сломанные пополам спички, ручонками. А одна из Наташ еще и ликующе вскрикнула: «Привет!». О-о-о! Это было невыносимо!
Петя с Сашей сидели в явном недоумении: что же это девушек так потрясло? Ну неужели же появление шоу-группы? Состояние Анжелики поддавалось описанию только средствами мелодраматических штампов, типа «смертельная бледность покрыла ее лицо», да и Вета, похоже, была не в себе. Реакция была такая, что ребята могли теряться в каких угодно догадках: ну, по меньшей мере, что кого-то из девушек соблазнил и бросил прошедший мимо негодяй-солист; что она ждет от него ребенка; или, наоборот, заразилась от него страшной венерической болезнью и теперь жаждет мести – черт те что можно было вообразить после их реакции! Ребята не могли знать про Наташ и про то, какую роль они сыграли во внезапной перемене состояния их дам. Анжелика сидела в совершеннейшем трансе, почти в слезах, глядя в ту сторону, куда ушел ее несравненный Буфетов, ну а Вета, быстро поборов в себе досаду, была в некотором замешательстве. Надо было объясняться. Особенно после честной и именно поэтому – красивой – любовной игры с Сашей. Да к тому же – очень даже взрослой любовной игры, после которой вся их затея радостного секса с шоу-группой, это слабоумное намерение двух школьниц-дурошлепок – представлялось сейчас особенно глупым и постыдным. Вете сейчас казалось, будто и не она все задумала и подбила Жику на это дело; будто все это происходило в другой жизни, давно, когда она была еще совсем ребенком, поэтому стыдно было и неловко и перед собой, и перед Сашей. Но признаваться надо было! Надо было открываться, может, удастся еще пошутить по этому поводу или свалить все на мечту одной только Анжелики, что она только ради подруги пустилась в это странное предприятие. Вон она какая сидит, до сих пор опомниться не может. Но это и понятно: Вета все-таки и поумнее, и постарше чуть-чуть. По возрасту – само собой, но главное все же, что за истекшие два часа Вета повзрослела сильно, а Анжелика как была девчонкой, так девчонкой и осталась. А в данный момент – девчонкой травмированной: ну надо же, ее сокровище Буфетов с другой девчонкой, еще моложе! Вон сидит, вся обмерла, не дышит даже… Ну ничего, с ней я потом поговорю, придется ее убедить, что на ее кумире свет сошелся не клином, вернее – клином не сошелся, вернее – не свет сошелся… Тьфу! Да неважно! Что Петя наверняка лучше, умнее и к тому же не так избалован женским вниманием, как этот нарцисс Буфетов, словом, она ей мозги вправит, а теперь надо с Сашей объясниться, Саша поймет, простит то, что мы их использовали для прохода на корабль, простит обязательно, он добрый и с юмором, и мы вместе посмеемся. Все это промелькнуло в голове Веты за считанные секунды, а вслух она сказала:
– Саша, пойдем, потанцуем. Я тебе заодно расскажу кое-что.
Танец по счастью был медленный. На эстрадке сейчас выступал певец голубых дорог Андрей Пеночкин. Отличный, надо сказать, певец и, если бы он не обращался всякий раз к залу перед и после песни словами «цыпочки мои» и «курочки мои» – было бы совсем хорошо. Сейчас он исполнял песню «Чувства», что давало возможность медленно двигаться и спокойно поговорить. Вета все Саше и выложила, пытаясь, однако, все представить, как шутку, как смешное заблуждение двух учениц 8-го класса, только что перешедших в девятый. Истинный возраст тоже пришлось раскрыть. Повзрослевшая девичья интуиция подсказала Виолетте, что надо продолжать честно, и если убеждать, то искренностью. При этом надо исхитриться так, чтобы Саша не терял к ней мужского интереса. То есть, искренность не должна выглядеть, как детская наивность. Вообще, все детское надо оставить за бортом, все это – вчерашнее, сегодня она другая. Да, она совсем юная, но не девочка, а почти женщина, а совсем женщиной она станет этой ночью и именно с Сашей, если он не будет против, если он не испугается ее возраста. Она очень молодая, но женщина, а не нимфетка какая-нибудь, не ребенок – предмет болезненной страсти педофила, а именно женщина, и все женское у нее уже есть, и получше, чем у женщин взрослых. Она настаивала на этом, вновь обольщая Сашу, искушая, совращая (да, только так! Не он ее совращал, а именно она его), прижимаясь к нему всем телом, приближая лицо к лицу, лаская его руками.
Песня «Fellings», исполняемая Пеночкиным по высшему классу, зазвучала на «бис» вторично, что было для Виолетты очень кстати. В первый раз она успела все рассказать, а теперь добивалась эрекции у Саши, но мягко, неназойливо, деликатно… А Саша, по мере рассказа, грустнел и ругал себя. Он пока ничего Вете не сказал и не только потому, что