рь уж точно – за границу. Спасибо, что Гамлет рядом, а не в отъезде. Вета решительно подошла к гадалкиному рабочему месту, почти оттолкнув рябого мужичка. Гамлет и охранник на минуту потеряли Виолетту из виду, что позволило ей и приблизиться, и спросить прямо и даже агрессивно:
– Что вы на меня смотрите? Что вам надо? Вы меня знаете?
И тут самым худшим опасениям Веты суждено было сбыться.
– Да что ты волнуешься, красавица, – промурлыкала гадалка и улыбнулась всем золотом своих зубов. Потом глянула хитро из-под косматых бровей и лишь только с оттенком вопроса, а, в сущности, вполне уверенно, сказала, – Виолетточка…
– С чего вы взяли? – побелев, прошептала Вета, – меня зовут…
– Виолеттой, – настойчиво и ласково продолжила гадалка. – Ты ведь дочка Елизаветы Васильевны, ага?…
Вета, невнятно мыча что-то, попыталась возразить.
– Не на-а-до от мамки-то отрекаться, нехорошо-оо, грех это, красавица, – назидательно завывала старуха, в то время как Гамлет с охранником уже подходили. – Что ж ты, Виолетточка, мамку-то не жалеешь совсем? – продолжала гадалка, косящая под цыганку, но скорее всего – не настоящая цыганка, что, впрочем, в Ветином положении значения не имело. – Мамка обыскалась тебя по всей Москве, а ты вон где спряталась. Вон с кем, – сказала она, кивнув в сторону подходящего Гамлета.
– Мамка плачет, ищет ее, – вступил в диалог рябой колдунок, – а она блядует тут с новыми русскими, – наградил он Гамлета новой национальностью.
– Помолчи, Трофим, – даже не оборачиваясь к нему, тихо, но угрожающе произнесла псевдоцыганка, и мужичок осекся, замолчал, только беспокойные пальцы продолжали бегать по его засаленному кожаному пиджачку. А потом она сказала, продолжая в упор смотреть на поникшую Виолетту, сказала с неожиданным сочувствием и пониманием, – зря ты все это затеяла, девонька. От нас ведь просто так не убежишь.
«От нас» – сказала она, и Вете стало по-настоящему страшно, она на мгновение почувствовала себя загнанной в угол, из которого только один путь – назад. Но только на миг, потому что назад уж очень не хотелось, а жизненные силы и воля в Виолетте были огромны, сдаваться она не желала ни при каких обстоятельствах, пусть даже они и выглядели абсолютно гиблыми. Однако это вам не шпана на чердаке и не влюбленные приставучие мужчины, тут все посерьезнее. И бороться придется, включая все резервы, в том числе и помощь Гамлета. Но эта старая коряга, эта кикимора конечно же думала, что Вета обречена, что теперь ее можно и пожалеть, потому что – а куда ей деваться. Поэтому она доверительно и даже сочувственно продолжила, чуть наклонив свой монументальный корпус в сторону Виолетты и поправив на могучих плечах черную шаль, усыпанную алыми розами.
– Тебя ведь уже почти нашли, моя хорошая. Приезжал к мамке специальный человек и по фотке твоей определил, что ты где-то здесь. Так что не сегодня – завтра тебя бы все равно нашли.
Подошел Гамлет.
– В чем дело? – спросил он, увидев, что на лице Виолетты не осталось и следа от хорошего настроения, бывшего всего 5 минут назад
– Ничего, – сказала Вета, – постой рядом, пожалуйста, я тебе потом все объясню, ладно?
Гамлет с охранником встали рядом, но с видом, который не оставлял сомнения в том, что в крайнем случае можно и пистолеты достать.
– Вы скажете маме? – быстро спросила Вета гадалку.
– Я должна, – ответила та, но с такой интонацией, что, мол, возможны варианты.
– Гамлет, – тихо обратилась к нему Виолетта, отведя его в сторону на несколько шагов, – дай 100 долларов. Не спрашивай, пожалуйста, дай, я потом все объясню, – повторила она. Затем снова подошла к столику одряхлевшей Земфиры и задала вопрос, намекающий на взаимовыгодное сотрудничество: – Могу я попросить вас кое о чем?
– Можешь, красавица, отчего не можешь? – и мужичку, – Трофим, ну-ка, отойди на дистанцию.
Тот, что-то бурча невнятным матерком, отошел.
– Можете помолчать хотя бы три дня? – попросила Вета, протягивая старухе $ 100.
– Могу и в два раза больше. Целую неделю могу, если денег не пожалеешь, – был ответ.
Проводив взглядом в буквальном смысле слова – исчезающую купюру, Вета вновь обернулась к Гамлету. Тот, уже не удивляясь, дал деньги.
– А Трофиму, – сказала старуха, – чтобы и он помолчал. Он же и без меня может стукнуть.
Пришлось попросить у Гамлета еще 50. Но уверенности в том, что это колдовское отребье, внезапно оказавшееся здесь, эти шестерки магической элиты сдержат слово, – не было ни малейшей.
– Смотри, – сказала Вета старухе, не только уже не боясь, не падая духом, а почти так же весомо и грозно, как Гамлет – базарным торговцам, – Смотри, – повторила Вета, демонстрируя гадалке, что и она в известных вопросах человек не случайный и не последний, – если ты меня наколешь, тебя и Трофима твоего найдут в канаве и не сразу. Когда вы уже разлагаться начнете, ясно тебе? Я об этом специально позабочусь. Помни об этом, – и, взяв под руку Гамлета, быстро пошла к выходу из рыночного павильона.
В машине, разбросав пакеты и вся вибрируя от только что пережитого шока, смешанного со справедливым негодованием, Виолетта поведала Гамлету, с кем она только что встретилась, и чем ей это грозит, что эмиссары колдовского сообщества настигли ее и здесь, на окраине Москвы. Гамлет ведь знал всю предысторию, но, как отпетый материалист, не придавал ей слишком уж большого значения, относя еще тогда, при первом объяснении с Ветой, стремление ее побыстрее убежать из маминого дома – на счет девичьей экзальтации и типичного для женского пола стремления все преувеличивать. Встречу Виолетты с фальшивой цыганкой на базаре Гамлет, честно сказать, тоже не считал чем-то особенным, однако волнение его любимой девушки имело такой накал, лицо ее у столика гадалки вдруг стало таким белым, что Гамлету пришлось за нее испугаться. Но он сохранял пока уверенное мужское спокойствие, которое Вету раздражало.
– Ты не понимаешь! – твердила она, стуча кулачками в переднее сиденье «мерседеса». – Ты плохо понимаешь, что эти люди могут сделать! Тут никакие помощники с оружием не спасут. Они могут и тебя сделать по одной только фотографии и одному твоему волосу. На расстоянии, понимаешь?
Гамлет скептически кивал головой, и Вета чуть не плакала от бессилия убедить его в значимости и возможностях магического братства. Она, конечно, могла бы и сама предметно показать Гамлету, что его материализм – всего лишь разновидность невежества и отказ от желания узнавать что-то новое, и в этом он от Димы-Таксиста недалеко ушел. Она могла бы ему прямо в машине продемонстрировать пару штучек, которые его по крайней мере – удивили бы, но… не желала. Не желала всем сердцем, потому что он должен был все время считать ее прекрасной девушкой, жертвой обстоятельств и злых людей; умной, но все равно наивной, почти ребенком; беззащитной и открытой, той, которую защитить кроме него – некому; временами, с ним в постели, почти развратной, но все равно – школьницей, уязвимой со всех сторон. Поэтому Гамлет должен был чувствовать себя единственным в мире бронежилетом, способным уберечь Виолетту от вражеской пули. А Ветины магические резервы пусть остаются при ней и никак Гамлета не пугают. Все равно истина состоит в том, что он – ее единственная надежда. Никто кроме Гамлета помочь в том, что она задумала, не может, ни у кого из знакомых таких денег нет.
Дима? Дима – шавка по сравнению с Гамлетом. К нему, конечно, можно было бы прийти с повинной головой и даже лечь с ним еще разок, а потом стрельнуть у него денег, но ведь он потом не отвяжется, прилипнет, как пиявка, никакое астральное карате не поможет. А Гамлет, во-первых, миллионер, в долларовом, естественно, эквиваленте, во-вторых, он по-настоящему хорошо относится к Вете и оберегает ее, а быть может, даже любит… да, скорее всего уже любит, и, наконец, третье – Гамлет в курсе всего, что с ней происходило, и чего она опасается; ему уже ничего объяснять не надо, хоть он сейчас и едет рядом, а на лице – скептическая гримаса. Словом, Гамлета не нужно было даже убеждать в степени опасности, ни к чему. Верит он или не верит – не важно, он все равно сделает то, что Вета попросит. И Вета на грани истерики, которая, впрочем, была весьма далека от истерики настоящей, кричала Гамлету:
– Мне надо сваливать отсюда, слышишь?! Он мне дали неделю, но могут и надуть. Мне сегодня же надо уехать из этой квартиры! Куда угодно, а в ближайшее время – за границу, и подальше! – И, припоминая рожденную с подругой Леной и ставшую уже навязчивой идею насчет штаб-квартиры НАТО, – умоляла, настаивала, требовала: – Гамлет, миленький, отправь нас с Леной в Бельгию!
– Почему в Бельгию? – удивился Гамлет, – и кто такая Лена?
– Отправь, отправь, спаси меня, ну, пожалуйста! – зарыдала Вета, спрятав лицо в ладонях, в основном для того, чтобы не было видно, что слез нет. Рыдания есть, а слез нет.
– Да успокойся ты, ради Бога, поедешь, конечно поедешь.
– Правда? – Вета отняла руки от лица и тут же бросилась обнимать Гамлета, вытирая у него за спиной несуществующие потоки слез и, вместе с тем, делая усидчивым трением глаза красными. Потом схватила его руку и стала ее часто-часто целовать.
– Ну что ты, что ты, – гладил Гамлет ее по таким любимым черным локонам. – Это же само собой. Если тебе что-то очень надо – я сделаю, ты же знаешь. Так почему Бельгия?
– У Ленки там знакомые, – сходу соврала Виолетта и, предупреждая следующий вопрос, сказала: – А Ленка – моя ближайшая подруга. В школе подружились. Родители ее ненавидят, а она – их, – продолжала Вета полет своей фантазии. – Она так хочет уехать что готова продаться кому угодно, даже девушкой по вызову готова стать.
Гамлет, будучи человеком быстрого реагирования, уже прикидывал, что можно сделать. Ну, что Вету надо будет сегодня же отвезти в свой загородный дом – это понятно. Спасибо, жена в Ереване, поэтому – не вопрос. Теперь насчет Бельгии. Был один шанс, смешной, но реальный: по приглашению от Олимпийского комитета Бельгии. Гамлет вспомнил свои кое-какие связи в мире спорта. И можно это сделать быстро, только заплатить придется людям в Российском спорткомитете за право девушек временно называться, допустим, – гимнастками. Теперь подруга Лена. Гамлет был благороде