А на третий к нему сама подошла красавица, одна из явных претенденток на финальную часть конкурса и, трогательно смущаясь, попросила Сашу расписаться.
– Автограф? – удивился Саша, так как никто и никогда его об этом не просил.
– Да, – рдея не только лицом, но даже шеей, прошелестело это юное, чудесное создание.
Шеей, впрочем, называть то, чем рдело милое существо, – недостойно и грубо. То была конечно же – шейка, а над нею – совершенно обворожительное личико, именно личико, а никакое не лицо.
– На чем расписываться-то? – тоже смутившись, спросил польщенный Шурец.
– А вот, – протянула девушка ему тоненькую пачку красиво переплетенных листков бумаги, заполненных – Саша вгляделся и обомлел – его, Сашиными, стихами, не переписанными, а аккуратно напечатанными.
И этот чрезвычайно лестный для него Самиздат (да еще, наверное ею же переплетенный, а значит бережно хранимый в доме стоящей перед ним изумительной газели с глазами цвета влажного серебра) – вновь разбудил Сашины иллюзии, задремавшие было ненадолго. Он был вновь пленен. Его поэтическое тщеславие и ее сокрушительное обаяние, объединившись в едином мощном усилии, быстро разбили, как и следовало ожидать, неокрепший Сашин иммунитет к любовному приключению и разметали по небу Ижевска разрозненные остатки его здравомыслия.
Художника, знаете ли, легко подловить на тщеславии. Редко, кто не хочет, чтобы его похвалили за плоды его творческого труда. Причем прижизненно, чтобы укрепить в нем уверенность – что все не зря, не напрасно, что он способен и должен «не отнимать ладоней со лба» и «не оставлять стараний». Но, мама родная, сколько же можно! В который уже раз комплимент подкупает художника. Так было и до Виолетты, так продолжалось и после. Сама Виолетта – случай особый. Она делала с ним то, что ей хотелось, а не то, что ей было нужно. Нужно-то ей от Саши было тогда немного: простые функции первого настоящего мужчины, который будет влюблен в нее, и она тоже… чуть-чуть… но все-таки… Красивый симбиоз Мужчины и Поэта в качестве первого опыта был очень кстати. Не какой-нибудь там типичный скотский акт, сопровождаемый болью и страхом, а напротив – осторожность, бережность, нежность и любовь, то есть – физиология, окрашенная пастелью лирики. (Не приведи, Господи, случится опечатка и прочтется «постелью», и тогда вы подумаете: на кой ему сдались такие неточные и бездарные метафоры? Хотя… если вдуматься, в «постели лирики» тоже что-то есть… И все же объяснимся окончательно. С теми, кто не понял случайной игры слов: пастель – это способ живописи, там есть еще и акварель, и мастихин, и другие приемы, но не будем на этом останавливаться. Остановимся на «пастели лирики» и покончим с этим, закроем скобки.) И, продолжая художественную тему, подчеркнем еще раз, что Вета была иной, чем другие встречные девушки, она не вписывалась в палитру, состоящую из простых и слишком явных красок. Только в самом начале с Сашей она хотела использовать его, чтобы попасть на корабль, но вскоре эта цель показалась постыдно-низменной и вовсе пропала, Вета действительно хотела близости с Сашей, и он это чувствовал. От того-то и не осталось в нем разочарования или того хуже – досады после ее бегства; осталась не «только рана лишь глубокая», как поется в одном эстрадном шедевре, но и чистая, незамутненная никакой грязью память. И, как уже говорилось, – пустота, которую, как он ошибочно думал, возможно заполнить другим увлечением.
Другое увлечение было готово. Оно стояло перед ним, с великолепной грацией поправляя волну светлых волос, рассыпающихся сейчас над самодельным сборником Сашиных стихов. Она склонилась отчего-то так низко, что ее роскошная грива мешала Саше расписаться. И тогда он сам сначала отодвинул прядь ее волос с пути автографа, а затем, следуя неизбежной логике развития событий, провел рукой по всей длине волос и получилось, таким образом, что погладил. Девушка медленно выпрямилась, посмотрела прямо на него с тревожным ожиданием продолжения ласки, затем закрыла глаза и приоткрыла губы, словно созданные природой, как идеальный образец, эталон для лиц противоположного пола, хоть что-нибудь смыслящих в волшебной церемонии поцелуя и его, подчеркиваю, – эстетической ценности, да-да, именно эстетической, я настаиваю на этом, ибо соединение губ, рук, языков и прочего, решенное не в эстетическом ключе – попросту неказисто и автора не интересует.
Девушка едва заметно потянулась лицом к Поэту, и Поэт ее ожиданий не обманул. Если бы он ничем не ответил, это было бы пошло, безнравственно и несправедливо. Чтобы проигнорировать такие губы, надо быть либо ханжой, либо геем, а поскольку Саша не был ни тем, ни другим, то… они и проснулись утром в одной постели, в его гостинице, в которой персонал уже был далеко не так строг, как в период развитого социализма, и закрывал глаза на визиты ночных гостей. Да они и тогда закрывали, партийным вождям позволялось тут многое. А уж теперь и подавно. Все тут было оплачено и оговорено заранее, что кто-то будет приходить не один – подразумевалось, так что Саша с новой подругой абсолютно беспрепятственно вчерашним вечером проник в свой номер. Занятнее всего было то, что ее имя он узнал только после того, как акт полного взаимопознания уже совершился. Такое бывает нередко, однако у Саши это было всего лишь второй раз, но подряд! В первый раз так было с коварной квартиросъемщицей Катей. Этак можно было вообразить себя каким-нибудь супермужчиной, чья притягательность для женщин безусловна и убийственна. Едва только глянут на Сашу – все, пропали! Но нет, Саша оценивал себя довольно трезво, и на свой счет обольщался только в том смысле, что, мол, девушки были заранее подготовлены, что уже заочно любили его поэзию, и до поры не замечал ничего другого. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад», – написал когда-то в XIX веке еще один весьма недурной Поэт. Но это опять-таки – Поэт. Другой обманываться – рад не будет, и никогда не попадет в такую ситуацию, в какую попал Саша буквально на следующее утро. Однако, утро в нашем рассказе еще не наступило, и не стоит сразу перескакивать в него, минуя вечер и ночь.
В машине по дороге в гостиницу было не до имен. Они не сказали друг другу ни слова, потому что было нечем: источники звука были заняты куда более приятным процессом. Ну, а дальше… Ах, эта электризующая дрожь при раздевании! Ах, это непередаваемое изящество при сбрасывании на пол сначала кофты, а потом – вечернего платья! Ах, это опьяняющее: «Я на минуту в ванную»! Ах, это белье! О-о! Эта кожа! А эта чудесная родинка на плече (спасибо, что не лилия, как у миледи из «Мушкетеров»). Словом, все существующие междометия на всех языках планеты, включая сюда даже первобытное «уау», и к ним миллион восклицательных знаков, выражающих восторг и экстаз! До имен ли тут?! И все же, когда после скоропалительного утоления первой страсти девушка назвалась, Саша был почти шокирован, потому что его догнало эхо Севастополя, тень его роковой любви.
– Как тебя зовут? – с удовольствием разглядывая лицо своей юной читательницы, догадался спросить Шурец после первой близости.
– Вита, – ответила она просто и без лишнего кокетства, будто Вита – это так же обычно, как и, допустим, Маша.
– Ка-ак?! – привстал Саша на постели.
– А почему вы так удивились? – естественно удивилась его удивлению Вита. – Вита, так меня все зовут, иногда Вика, так сокращают мое длинное имя – Виктория, – так же просто объяснила она. – Родители еще до моего рождения решили: если будет мальчик, назовут Виктором, а если девочка, то Викторией. Наверное потому, что «Виктория» означает «победа». Папа у нас, понимаете, себя победителем считает, – улыбнулась она. – Но уже со школы все почему-то Витой зовут. Так что вы прямо вскочили, вы мне так и не ответили? – опять спросила Виктория.
– Да так, воспоминание, девушка у меня была, ее Ветой звать, сокращенно от Виолетты, Вета и Вита – очень похоже.
– Ну, так она была, а я – есть, – рассудительно сказала Вита, – и вообще – ни капельки не похоже. «Вето» по латыни – запрет, а «вита» – жизнь, – проявила она свою образованность. – Вы же знаете.
– Да, но я об этом никогда не задумывался. И правда ведь – «вето» – запрет… Хм-м… Ну, ладно… А чего это ты – на «вы» опять? – спросил он в свою очередь. – Во время… ну-у… во время… когда мы… это… тогда – «ты», а после – «вы»?
Вита привела убедительный аргумент в пользу своего «вы». В нем, оказывается, не было ничего обидного для Саши, дело, оказывается, было не в том, что он намного старше, а в том, что ее давит авторитет, и только большое уважение к нему, как к творческой личности, не позволяет ей так быстро начать общаться на равных.
– Но ничего, – сказала она, – я скоро справлюсь.
– С уважением? – усмехнулся Саша.
– Нет, – опять пленительно покраснела Вита, – со смущением. Я до сих пор не могу поверить, что это со мной произошло, и что я тут рядом с вами, да еще в постели.
Благодарная ласка Поэта в ответ на эти слова скоро переросла в новое возбуждение, и все продолжалось до утра, вперемешку с тихим лепетом, шепотом губ, щебетом птиц за окном, незатейливыми нежностями, шампанским и даже чтением новых стихов, которыми Шурец не мог не порадовать Вику (или все же лучше Виту – жизнь) – на заре начинающегося дня. Вита плакала. Короче – выражаясь языком возвышенным – занималась заря новой любви…
…будь она неладна, потому что в девять часов утра сильный напор отрезвляющего душа остудил горячий темперамент нашего героя и безжалостно пригнул к земле зелененький стебелек его едва пробившегося к свету чувства. Без ключа (видно, с замками у них никаких проблем не было) дверь Сашиного номера открылась, и на пороге спальни появились трое приветливых ребятишек в спортивных костюмах и со спортивным же – телосложением.
– С добрым утром, дети, пора встава-а-ать, – с ласковой интонацией телеведущей программы «Спокойной ночи, малыши» вымолвил самый приветливый.
Но, поскольку интенсивность ласк и прочего у «детей» ночью превысила их физические возможности, то усталость в конечном счете повергла их в глубокий сон, похожий на потерю сознания. Они не проснулись, мирно лежа в объятиях друг друга и не желая возвращаться к суровым жизненным реалиям. Другой спортсмен подошел к полигону необузданных страстей нашего героя и его новой избранницы. Беспардонно освободив Сашу из объятий возлюбленной, он ста