остаток слов, как это делает обычно большинство русских туристов, зачем-то добавляя к своей русской речи иностранный акцент и отчаянно гримасничая. У Веты слов хватало, более того, она культурно складывала их во внятные фразы, и поэтому буквально через 5 минут ей предложили работу переводчицы.
– А моя подруга? – спросила Виолетта.
– А на что, собственно, ваша подруга рассчитывала, когда ехала сюда? – был резонный ответ, сопровождаемый язвительной кривой усмешкой. – Без знания языка, что ей тут делать? Телом торговать? – не сочла нужным скрыть свою неприязнь женщина-клерк, которая по природе была напрочь лишена этой любопытной перспективы.
Спасибо еще, Лена ничего не понимала из их разговора, а то могла бы со своим темпераментом разбить башку этой чертовой бельгийке ее же собственным дорогим ноутбуком, стоявшим перед ней на столе. Вета же, сохраняя невозмутимость, пыталась все-таки прийти хоть к какому-нибудь консенсусу с бельгийской стороной переговоров.
– Ну почему же только телом? – мягко улыбнулась Вета. – Разве нельзя придумать что-то другое? Мыть посуду, например, – сказала она, со скромным достоинством защищая подругу, о которой заранее знала, что в посудомойки та ни за что не пойдет.
– А что вы о ней так заботитесь? – спросила бельгийка. – Пусть едет домой, в свою Россию, здесь таких хватает. По десятку в день приходят. Как минимум.
– Мы – подруги, – терпеливо объясняла Вета.
– Ну и что? – продолжала недоумевать бельгийка.
– А то, – теряя терпение продолжила Вета, – что подруг у нас в России так просто не бросают. У нас в России, – подчеркнула она, – с друзьями делят не только радости, но и неприятности.
И хотя Вета так никогда не думала и, тем более – не поступала, но на вражеской в данном случае территории она предпочитала действовать по принципу «у советских собственная гордость». Поэтому, заканчивая свой краткий экскурс в русский менталитет, похожий скорее на краткий курс воспитания высоких нравственных принципов в зажравшейся бельгийской буржуазии, – она подытожила:
– Так что, пожалуйста, устройте нас на какую-нибудь работу вместе.
– Вместе? Зачем?! Вас что, не устраивает хорошая работа с приличной оплатой? – продолжала ничего не понимать бельгийка ни о русской дружбе, ни, тем более, о русской верности в ней.
– Устраивает все, – твердо сказала Вета, – но только с подругой.
– Солидарность? – вдруг догадалась сотрудница бюро по найму, будучи когда-то горячей поклонницей польской демократии во главе с Лехом Валенсой, и ее лицо наконец осветилось.
– Ага, вот-вот, солидарность, – с готовностью подтвердила Вета.
– Ну хорошо, – вздохнула работодательница. – Будем считать, что солидарность победила. Как всегда, – чему-то вдруг улыбнулась она, и было странно, невозможно даже, увидеть эту лукавую улыбку на ее непреклонном и, в прямом смысле слова, – мужественном лице.
Что-то почти хулиганское появилось в ней вместе с улыбкой. И к чему относилась она? К ее воспоминаниям об участии в демонстрациях перед польским посольством в защиту той самой знаменитой «Солидарности»? О том, как она кинула в окно польского посольства яйцо, но не попала, а попала по каске спиной стоявшего полицейского. Тот не увидел, кто кидал, и ее выходка осталась безнаказанной. Полицейский обернулся в ярости, ища глазами в толпе – кто посмел это сделать, а у него с каски так смешно капал желток…
А может ее улыбка относилась и к солидарности подруг в данном конкретном случае, но, так или иначе, слово было для нее не чужим, и разговор пошел уже по-другому, в правильном тоне и в конструктивном направлении.
– Тогда, что я могу вам предложить… Чтобы вы поработали вместе… Что-то приличное и чтобы денег хватало, так?
– Ну конечно. Хотелось бы, – с нужной в этот момент застенчивостью потупила глаза Виолетта.
– Так, так, – размышляла бельгийка, щелкая по клавишам ноутбука и вглядываясь в экранчик. Наконец, получив, видимо, оттуда какую-то полезную информацию, сказала: – Тогда в бар. – И, предупреждая заранее естественный вопрос Веты, добавила: – Род деятельности – хостесс.
Однако вопросы все равно были, и не один, поскольку слово «хостесс» было Вете и тем более Лене абсолютно не знакомо. И на робкий вопрос, в котором звучало заодно и извинение за свое невежество, последовал все равно непонятный ответ:
– Ну, «хостесс» – это, примерно, то же самое, что «консумация».
Она сказала это почти ехидно, явно наслаждаясь своим лексическим превосходством над Виолеттой, так как наверняка заведомо знала, что и слово «консумация» девушка слышит впервые. Хотя чего тут наслаждаться-то, когда эти слова знать интеллигентному человеку вовсе не обязательно. Она ждала, что Вета теперь обязательно спросит, что такое «консумация», но Вета, как ни странно, знала, ей Гамлет когда-то рассказывал, и потому она спросила другое:
– Это что-то типа японских гейш?
– Да, пожалуй, – с удивленным уважением откликнулась бельгийка. – Но все же я должна объяснить подробнее.
Она грамотно и терпеливо объяснила Вете, что такое консумация, и в чем именно здесь, в Бельгии, состоят обязанности хостессы. Но мы лучше прибегнем здесь к переводу на наш привычный язык и расскажем так, как сделала потом Виолетта, разъясняя подруге Лене специфику их будущей работы.
– В общем, это все – раскрутка клиента на дорогое угощение, особенно на шампанское.
– С интимом? – деловито перебила Лена.
– Что ты! Без секса. Абсолютно. Только потрошить клиента, чтобы он все время выставлялся. Сам он может пить, что хочет, но ты должна заказывать только дорогое французское шампанское. И пить его тебе придется, в основном самой, так как мужики предпочитают что-то покрепче: виски, там, или коньяк. Чем быстрее прикончишь бутылку «Клико», тем быстрее он закажет следующую. Поэтому важно научиться не пьянеть в хлам, как в России, а сохранять трезвость и поддерживать беседу. Надо, чтобы мужик к тебе интереса не терял, чтобы рядом сидела кокетливая молодая телка, желанная, но недоступная, а не какая-то пьяная корова-распустеха с Российских полей. Елисейские поля им ближе, понимаешь? И со всего им заказанного ты получаешь процент. 10% с каждой выпитой бутылки шампанского. А оно очень дорогое. От 200 долларов и выше. Так что соображай, чем больше он закажет, тем больше и ты получишь. Далее, тебе там могут предложить такой полустриптиз, топлес называется.
– Почему только мне, – заволновалась Лена, – а ты что? Только пить будешь? И на меня смотреть, как я раздеваюсь, что ли?
– Да прекрати, я про нас обеих рассказываю. Хорошо, нам! Не тебе, а нам могут предложить этот самый топлес. Что это? Это в принципе та же демонстрация тела, танец с раздеванием наполовину, грудь в конечном итоге обнажена, но трусики остаются, не снимаются, усваиваешь? Можно, конечно, отказаться, но это отдельные и довольно приличные деньги, поняла?
– Да, поняла, че тут не понять-то, – увлеченно слушала Лена, – кто отказываться-то собирается. А с клиентом что, правда ничего нельзя? А если красивый парень, если очень понравится? Или наоборот, какой-нибудь богатый дядя пообещает, ну, скажем 500 долларов. За час, что тогда? Все равно нельзя?
– Ни в коем случае, – отрезала Вета. – Только сидеть и разговаривать. В твоем случае – только улыбаться и молчать, пока он будет говорить. Есть люди, которым собеседник не нужен, они сами хотят высказаться, хоть кому-нибудь душу излить.
– Почему это я – «молчать»? – возмутилась Лена, забыв, что она разговаривать по-русски с клиентом бара сможет вряд ли, разве что кто из соотечественников забредет.
– Потому что именно ты – молчать, – сказала Вета, – пока не научишься сносно объясняться по-французски. Ты быстро научишься, я помогу, – пообещала она. – Про тебя насчет того, чтобы молчать и улыбаться, мне еще там эта бельгийская тетка сказала. Сказала, что на первых порах сойдет и так, только меньше будешь зарабатывать, но потом язык все равно выучить придется.
Но Лена была давно, еще в Москве, психологически готова к тому, чтобы пойти по извилистой тропе проституции, поэтому мысль о том, что надо только сидеть, пить и молчать, несколько удручала предприимчивую девушку, а уж то, что нельзя ни в коем случае уважить какого-нибудь старика за 500 баксов – просто бесило. Мысль эта не давала Лене покоя, поэтому она вернулась к теме.
– Послушай. Ну, я насчет клиента. Язык, понимаю, буду учить потихоньку, но вот это, интим в смысле, что, никак нельзя? А если втихаря, если никто не заметит? Так, тихонько встали, ушли в отель какой-нибудь, а?
– Никогда! – разозлилась уже Вета. – Ты же и меня этим подставишь, дура, ты что не понимаешь? Тебя на эту работу и взяли только вместе со мной. И мы, если ты там чего-то сотворишь, вылетим оттуда обе. В этом заведении другие правила, пойми. Оно солидное, только для очень богатых клиентов. Это не публичный дом какой-нибудь! Там покупают очень дорогие напитки и покупают время девушки для общения и только. Общения с ней за столом. Но покупают у бара: ее, девушки, время куплено заранее и по контракту принадлежит этому заведению. И время это – рабочий день, а точнее ночь с 8 часов вечера и до 6 часов утра, ясно? Если поймают на сексе, то есть, на неслужебных отношениях с клиентом, то уволят сразу, мгновенно. Правила такие, ясно?
– Так что же, тупо сидеть на одном месте и лакать это шампанское и все? – возмущалась Лена.
– Да, представь, вот это и есть твоя работа. Ты за нее будешь деньги получать. И 10% с каждой бутылки, не забывай. Или у тебя есть другие предложения? Не навалом, да? И вот еще что: клиент может тебя во время общения в ресторан пригласить, в другое какое-то заведение.
– Ах, так все-таки может? Ура, – сказала Лена.
– Не спеши, – продолжала Вета свой инструктаж. – Эту прихоть посетитель обязан будет оплатить, причем не тебе, а бару. Он должен выкупить у бара эти два часа, да и то не напрямую, а, например, заказать 4-5 бутылок дорогого шампанского и, естественно, не увезти их домой, а оставить там же. Впрямую деньгами такие вещи у них почему-то не поощряются. Или это личный доход бармена, который там еще и надзиратель – сама не знаю, да и чего вникать-то! Так что такой каприз – приглашение тебе отобедать где-нибудь, обойдется ему недешево.