ать свое разрушительное действие.
Виолетта
Бард пригрозил не напрасно: работа и вправду оказалась изнурительной. От клиентов уже через несколько дней не было отбою, а специфика самой работы вела прямым путем к хроническому алкоголизму. Пол-литровую бутылку легкого сидра рекомендовалось (а, значит, почти приказывалось) опустошать за 15 минут, бутылку шампанского – за 45. И если учесть, что клиент далеко не всегда разделял с ней эту бутылку, а предпочитал довольно скромную дозу виски или коньяка, то было действительно тяжеловато. Не всякая девушка может выпить целую бутылку шампанского, сохранить при этом трезвый вид и остаться собеседником. А через 45 минут немедленно надо было заказывать следующую бутылку. Шампанское Вета уже через неделю ненавидела всей душой, но пока держалась. Она и прежде знала за собой, что способна выпить много и долго не пьянеть, но ведь не каждый же день, вернее – ночь! Ловя временами на себе испытующий взгляд бармена, протирающего бокалы, она понимала, что тот нетерпеливо ждет, чтобы она где-нибудь, как-нибудь прокололась. Но хрен ему, не дождется! – так решила Вета, и отношения между ними стали напоминать этакий бесконтактный поединок на дистанции от ее столика до стойки его бара. Можно было бы плюнуть и уйти, но, во-первых, – пока некуда, а во-вторых, она упрямо решила пройти через это испытание жизнью и доказать себе, что она кое-что и сама может, без привлечения магии и своих наследственных навыков. А кроме того этот бар пока был единственным «водоемом», где она могла поймать по-настоящему крупную рыбу; местом, где такие рыбы водились. Именно сюда заплывали акулы их, бельгийского капитализма, размерами превосходящие во много раз ее, светлой памяти, прежнего покровителя Гамлета – акулу русского капитализма.
Но – не сразу сказка сказывается, и не скоро дело делается, особенно такое. Попадались пока одни морские котики и свинки, пусть богатые, респектабельные, но очевидные свинки и свиньи. Среди них был даже один барон, друг бельгийского короля. Этот странный субъект не нуждался в диалоге. Одним из его требований было то, чтобы девушки молчали. Говорить будет только он, а девушки должны были только пить и слушать. Он буквально заставлял их пить и рассказывал им, как он провел предыдущую неделю, и это было так же интересно, как, допустим, лекция на тему: «Сравнительное исследование веса коноплянки обыкновенной в различных ареалах ее распространения». Вторым условием его драгоценного присутствия в этом баре было то, чтобы хостесса, которая будет иметь честь провести с ним академический час (а «академический» потому, что он приходил всякий раз ровно в 17 час., а в 17.45 – отбывал), – с утра ничего не пила и не ела. Выполнение своего условия, его результат он с садистским удовольствием наблюдал сразу. Начиналось все с сидра. Томящаяся от жажды девушка сразу выпивала бутылку. А дальше – еще и еще. После 3-4-х бутылок сидра он брал еще и шампанское. Он аккуратно следил, чтобы бокал хостессы не был пустым и с удовольствием не совсем нормального человека все время сам подливал, не переставая излагать соловеющей на глазах девушке свой дурацкий жизненный путь за прошедшую неделю: с кем он встречался, где бывал, куда ехал на машине и с какой скоростью, чем завтракал и обедал с понедельника по четверг, сколько раз за день у него был стул и какого он был качества – твердым, мягким или, если запор, то шел анализ – почему, что он такое неудачное съел, отчего этот запор случился, а если понос, то тоже следовало при девушке разобраться – что же послужило причиной бунта его – обычно безотказного – кишечника.
Девушка с милой улыбкой обязана была слушать всю ахинею барона-извращенца, который обслуживался по, так сказать, – спецзаказу. Смена бельгийской гейши начиналась, напомним, в 8 час. вечера, а заканчивалась в 6 утра, но барон приходил ровно в 17 часов и вот так изощренно издевался над девушками строго по расписанию – 45 минут, не более и не менее. Такое тонкое, аристократичное по его мнению унижение девушки, видимо, входило у него в распорядок дня, дня планового посещения этого бара.
Центральной позицией, изюминкой такого унижения было для него то, что после 3-4-х литров принятой жидкости, девушке вполне естественно хотелось в туалет. Но в том-то и дело, что было нельзя, потому что барон в таком случае имел право уйти, не заплатив и не встретив против своего ухода ни малейшего возражения со стороны хозяина. Клиент прав, таково правило: она ушла, а он ведь купил все ее время. Все 45 минут! Она должна все 45 минут сидеть и никуда не отлучаться! Барон ловил свой аномальный кайф от того, как девушки напивались и как ерзали на стуле, из последних сил сдерживая желание избавиться хотя бы от части выпитой жидкости. Все, в том числе и Бард, понимали, что их клиент – параноик, что ему место не в баре, а в приюте для душевнобольных, но никто ему и слова поперек не мог сказать: аристократ, владелец конюшен и гольф-клубов, да к тому же друг короля Альберта посещает их скромное заведение и, бывает, выкидывает здесь совершенно дикие деньги. Ну извращенец, ну и что, у каждого свои причуды, в особах голубых кровей еще и не такое бывает, вспомним хотя бы пьесы Шекспира, но зато – престиж, почет.
Все девушки, впрочем, общение с бароном почетом не считали, а справедливо принимали его за обычную 45-минутную пытку, и когда он на свою зловредную вечеринку выбирал кого-то из них, то подруги смотрели на жертву сочувственно, а девушка считала, что для нее сегодня – день пропащий. Но вскоре после того, как Виолетта приступила к своим обязанностям, у остальных девушек появился реальный шанс избегать общения с аристократическим идиотом, ибо он стал всем прочим хостессам предпочитать именно Виолетту, что, конечно, было неудивительно. Ему особенно хотелось посмотреть, как будет напиваться и ерзать новенькая русская красавица. Полного удовлетворения барон однако не получил ни в первый раз, ни на следующей неделе. Виолетта с обаятельным вниманием спокойно выслушивала баронский бред все его 45 минут, и это его приводило почти в ярость. Она была выносливее прочих, но к тому же иногда умела (совершенно непроизвольно!) внушить барону, чтобы он несколько умерил свой джентльменский пыл и не подливал ей так часто и много. И там, где у других девушек не обходилось без 4-х литров слабоспиртных напитков, – у нее выходило полтора-два, а такая доза для нее была почти пустяком. То был единственный случай, когда Вета прибегла к своим необычным способностям, да и то – вполне непринужденно, играючи. Барон не понимал, что происходит. Почему не пьянеет, не ерзает? – терзался он вопросом, а затем разочарованно покидал помещение. Досадная растерянность читалась на его благородном лице, обрамленном плешивыми бакенбардами, но попыток барон не оставлял и продолжал упрямо заказывать Виолетту к своему приходу. Пытки-попытки барона-извращенца были явным доказательством вырождения бельгийской аристократии. Бард тоже удивлялся стойкости русского характера и начинал подозревать, что его затея измучить девушку, а потом все-таки женить на себе – начинает потихоньку проваливаться.
Ну, а что же легкомысленная подруга Лена? Лену тоже не следует оставлять без внимания, ибо Виолетта волей-неволей участвует в ее судьбе. Этот патронаж, это вынужденное опекунство временами сильно напрягают нашу героиню, потому что в силу специфики своего характера Лена все время попадает в зону риска, а проще – вляпывается во всякие ситуации, которые возникают постоянно из-за неверного представления Лены о смысле ее жизни: о том, что ей нужно, а что не нужно, что выгодно для нее, а что нет. Вот например, Лена вдруг решила подзаработать в свои выходные дни, в субботу и воскресенье, не чем иным, как все той же проституцией в соседней Голландии. К слову сказать, выходные были только для Лены, Виолетта такого уик-энда не имела вот уже несколько недель. Бард додавливал ее как только мог, ну а Лена без знания языка мало кому из клиентов была нужна, и даже пресловутый барон, который даже требовал полного молчания хостессы, – Леной не заинтересовался, а предпочел Виолетту. Наверное, ему нужно было, чтобы молчали, но при этом понимали, о чем говорит он, а у Лены с французским языком были все еще большие проблемы. Лене, конечно, было тоскливо на ее первой пробной работе, а к проституции ее тянуло, эта профессия манила ее властно. И заманила-таки. Гонорар, от пятисот долларов до тысячи за ночь, приятно освежал Ленин бюджет, а что на основной работе узнают и выгонят, она не опасалась: она же все-таки подальше поедет, в соседнюю страну, а там ее никто не застукает, ну а в случае чего – эту основную работу можно и послать, немного она потеряет в случае чего, вот так она думала. И Лена стала ездить, ездить до тех пор, пока не влипла в то, чего и следовало ожидать, потому что иногда попадались в Голландии клиенты страшные. Лена однажды обнаружила, что у нее начала гнить нога.
– Что с тобой? – подозрительно спросила Виолетта, бесполезно возражавшая поначалу против очередной авантюрной затеи подруги.
Лена некоторое время скрывала свой злополучный недуг, думала, что обойдется, пройдет, но не прошло, а стало только хуже. Пришлось признаться, что в одну из рабочих ночей в Голландии ее… укусил клиент.
– А чего это вдруг укусил? За что? – логично поинтересовалась Виолетта.
Но логика здесь была ни при чем. В свободной демократической Голландии, оказавшейся при личном знакомстве поистине «загнивающим Западом» (так же, как и Бельгия, вспомним барона, не к ночи будь помянут), обычный секс уже давно никого не волновал, нужны были дополнительные искусственные стимуляторы, и пресловутый кусачий клиент возбуждался только тогда, когда кусался своими – по всей вероятности, ядовитыми (а иначе, с чего бы это нога начала гнить) – зубами. Хорошо с грудью пока было все в порядке, хотя он кусал и грудь Лены, но не до крови, поэтому можно было надеяться, что его голландские токсины в эту область не проникли. А в ногу проникли, и вот результат.