Но потом… Потом, опять заснув, он оказывается в той же чаще, и опять начинает бояться, но вдруг гады начинают испуганно и быстро расползаться, а перед ним стоит прекрасная девушка в белой тунике и с золотистой цепочкой на шее. Цепочка светится, как гирлянда огней, а девушка улыбается и манит его, зовет куда-то. Он все в том же параличе, в оцепенении, как со змеями, но вдруг к нему начинает возвращаться способность двигаться. А девушка зовет и показывает – куда зовет. А там, в густой чаще обнаруживается просвет, а за ним – поляна. Он идет за нею. Она приглашает его присоединиться к тем людям, которые гуляют по поляне или сидят на траве. Все эти люди непередаваемо красивы, открывающийся за чащей пейзаж прекрасен так, что захватывает дыхание. Вдалеке озеро или море. Птицы над морем. Белые. Он смущен, чувствует, что недостоин вступить в эту красоту, но девушка доброжелательно улыбается, приглашает дальше. Никакого намека на эротику, девушка воспринимается совсем не так, как потенциальная партнерша, а как воплощение красоты и доброты, произведение искусства. Он идет. Его обступают все эти невозможно красивые люди в белых одеждах, все улыбаются ему, и он чувствует их полное, самое полное к нему расположение. Он чувствует впервые в жизни, что он любим всеми, любим и понят, и это ясно без слов. Никто ничего не говорит, но такой силы свет и доброта исходит от них, что Саша растворен в этом, он оттаивает, он чувствует невесомость во всем теле, он летит! Нет, пока не летит, но знает, что теперь может и полететь. И сам он так же любит их, и этот пейзаж, и море за ним, и весь мир. Ощущение счастья так полно и глубоко, что нестерпимо, как острая боль. И поэтому Саша снова просыпается. Но просыпается с улыбкой.
А когда засыпает вновь – опять змеи, опять джунгли, опять смерть и страх. И вот так чередовалось несколько раз, всю ночь, с регулярностью, которую при всем желании нельзя было принять за случайную. И вот в эту-то ночь Саша впервые стал что-то понимать про себя… И про выбор, который рано или поздно ему придется сделать в своей жизни…
Виолетта
Как было задумано, так и исполнено. Отношения стали развиваться, как красивый роман, и не только потому, что Вета так планировала, но и в немалой степени от очевидной предрасположенности Марио именно к такому стилю отношений. Португалец по гражданству, итальянец по происхождению со стороны отца, бельгиец по роду деятельности, работающий, тем не менее, на далекую Японию и свободно говорящий поэтому не только на всех основных европейских языках, но и на японском, Марио был, определенно – гражданином мира, однако итальянские корни временами властно заявляли о себе и даже мешали бизнесу. Чрезмерный темперамент, вспыльчивость и несдержанность – не лучшие помощники в деловой сфере. Но эти же несравненные черты итальянского характера плюс влюбчивость и некоторая наивность и простодушие в общении с женщинами делали Марио весьма уязвимым объектом для завоевания. Влюбчивость до поры спала, ей мешали проснуться деловая активность Марио и прелестные, гармоничные отношения в его семье.
Будильник в лице Виолетты зазвонил резко и требовательно: пора просыпаться, Марио, тебе уже немало лет, потом будет поздно, что-то ты скис совсем в области чувств, пора влюбляться, слышь, эй! – Пора-а-а! Разум тоже ничего не имел против: нельзя ж, чтобы такая привлекательная сторона жизни, как любовные страсти или, по крайней мере, сильные увлечения – шли мимо и даже не здоровались. Словом, к моменту встречи с Виолеттой Марио был вполне готов к настоящему, серьезному роману. Нужна была только точка приложения накопленных чувств. Точка была – что надо! И предпосылки – тоже, в том смысле, что невозможность полного соединения (семья, трое детей) – всегда является мощнейшим катализатором процесса. Марио собирался в обыкновенный поход налево, собирал рюкзачок, соответственно экипировался, но даже не предполагал, что маршрут окажется настолько экстремальным, что он домой не вернется.
Регулярные посещения бара, беседы с Ветой постепенно становились необходимостью, сопровождались радостным ожиданием встречи и заставляли даже всякий раз одеваться по-новому, менять костюмы и галстуки, стоимость которых потрясла бы воображение большинства жителей Российского Нечерноземья. Виолетта, в свою очередь, все это замечала и никогда не оставляла без внимания любое новшество в одежде влюбленного итальянца. Она никогда не упускала возможности заметить и – так, мельком, вскользь, – похвалить, чтобы он понимал, что его усилия не проходят даром. А Марио думал: ну, если она замечает во мне все, даже новый галстук, значит она тоже… Ну, если бы я ей был абсолютно безразличен, ну, просто клиент и все, она бы никогда не обращала внимание, ей плевать было бы, во что я одет, так? А если все происходит иначе, значит, что? Значит я для нее не какой-то там эпизод работы, а нечто бoльшее! Такой вывод согревал созревшее для любви сердце Марио и вдохновлял на дальнейшие шаги, поступки, которые должны были приблизить его к русской красавице.
Он все не решался пригласить ее в ресторан, долго не решался, а Вета не торопила события никак, зная, что если не вовремя подсечь рыбу, она сорвется. Поэтому она вела себя, как обычно, демонстрируя пока только чудесное искусство нравиться ему и всем окружающим, но ему (он уже смеет на это надеяться) – предпочтительнее, чем другим. Она хочет ему нравиться, пусть он это видит, но все-таки первый шаг должен сделать мужчина, а как же иначе! Пусть он считает себя инициатором событий, завоевателем женщины, пускай!
Они же все, дурачки, не понимают, что пока женщина не пошлет сигнал, флюид, пока она не поманит, не позовет, даже чем-то незримым и не звучащим реально, а чем-то особым – взглядом, улыбкой, застенчивым молчанием, всем, что наполнит пространство между ними каким-то особым смыслом – пока не будет этого, они ведь и шагу не сделают. Если речь идет, конечно, о серьезных отношениях, о завязке романа, а не о какой-нибудь там животной случке на часок для удовлетворения похоти, когда совокупиться – все равно, что набить голодный желудок. А вот красивая лирическая история – это совсем другое дело. Чтобы он полюбил, тут надо не продешевить, как подруга Лена, все должно сопровождаться естественной музыкой романа, без рывков и судорог; все должно сложиться, как красивая песня, роман-романс, вот как с поэтом Сашей, только не так коротко, совсем не коротко… И Вета, купаясь в этой игре, исход которой для нее был заранее предрешен, продолжала ткать свою прозрачную, почти невидимую сеть.
И наконец Марио отважился на второй шаг, он таки пригласил Виолетту в ресторан! «Молодец какой! Смелый, дерзкий мужчинка, мой маленький мачо», – подумала она, принимая приглашение после долгих колебаний и уговоров. Она отдавала себе отчет в том, что Марио жаждет пока только физической близости, выбирает (и, похоже, уже давно) себе любовницу для некоторого оживления своей половой жизни. Она думала верно, так как аналогичный опыт с Герасимом Петровичем у нее уже был. Вот и у Марио постаревшая жена и трое детей сделали секс – обыкновенным исполнением супружеского долга, занятием обыденным, скучным и более того – весьма редким, что вело, как известно, к застоям в предстательной железе и гнетущим перспективам аденомы, так что любовница необходима была ему еще и для здоровья, а как же!
Можно было, конечно, обратиться за помощью к дорогим проституткам, как это делало большинство его коллег, но не таков был Марио: в удачливом и расчетливом бизнесмене спал небесный романтик, ему любовь была нужна, он должен был по крайней мере видеть, что с ним не из-за денег, а что он нравится, а там и до любви дойдет, и тогда он даст любовнице все, что она пожелает.
Ход его мыслей был ясен Виолетте настолько, насколько ясен ихтиологу путь миграции осетровых рыб, но она также знала и другое: что после первой же близости, к которой Марио так гибельно стремится, он не только даст ей все, что она захочет, но уже сразу, после первой же ночи начнет подумывать о разводе. Он будет сначала гнать от себя эту мысль, говорить себе, что это несерьезно, что нельзя бросать женщину, с которой прожил столько лет и которая стала ему самым близким другом; будет думать, что надо оставить все, как есть, и почему бы Виолетте не продолжать быть любовницей на богатом пансионе; потом он станет думать, что хорошо бы и Виолетта родила ему ребенка, а она не захочет, потому что ребенок должен быть рожден в законном браке и носить его фамилию, и видеть отца не раз в неделю, а каждый день, словом, она будет говорить «нет», пока он действительно не разведется и не женится на ней.
Такое знание, предвидение, такую тактическую зрелость трудно было бы предположить в столь юном существе, коим и была наша героиня, но если вдуматься, оглянуться на некоторых своих знакомых, – не правда ли, читатель, мы заметим некоторую общность в ходе событий, забавную типичность многих романов и разводов. Вета была женщиной юной, но отнюдь не глупой, а мощная интуиция и уверенность в своих способностях вполне позволяли ей предположить, что все так и будет, как она наметила.
По свидетельству историков муж Варвары Лопухиной, известнейшей красавицы далеких прошлых лет, был страшным бабником. Ему красавицы-жены было мало. Она знала о его похождениях, но он всякий раз утешал ее одной своеобразной фразой: «Как ты не понимаешь, глупая, что люблю я тебя, а любовница нужна для натурального удовольствия». Вот и Марио на данный момент полагал, что любит только жену и детей, а Вета нужна ему для «натурального удовольствия». Но Вету такая убогая функция натурально не устраивала, ее устраивало только то, что в иных мелодрамах называется словами «испепеляющая любовь». Со стороны Марио, разумеется, ибо ей самой «испепеляющая любовь» никак не грозила. Так пусть она и обрушится на голову небедного итальянца, который даже сам не понимает, насколько он готов к такой любви, насколько ждет ее.
Настал наконец момент, когда можно было поддаться на уговоры, рискнуть работой и пойти с ним в ресторан. Рискнуть потому, что это время Марио не купил. Он ведь очень хотел перевести их отношения из официальных – в неофициальные. Ну так пусть ему это удастся! Это послужит прямым доказательством того, что Вета рискует работой не просто так: значит, он ей тоже нравится и, может быть, даже больше, чем нравится… И тогда его робость и неуверенность в том, что им может увлечься женщина такого класса, как Вета, будет окончательно сломлена. Виолетта знала, что сейчас