Но он сработал на опережение, снижая градус беседы и низводя его до дежурно-мимолетного:
— А места и в самом деле красивые. Вот только мост этот, который дамба, сугубо на мой вкус, не уместен. Хм… Мост — неуместен. Почти каламбурчик. Да, кстати, это вам.
Стараясь более не смотреть сестре в глаза, он неловко сунул Ольге букет.
— Мне? Но почему? За что?
— Просто так, — лаконично объяснил Барон и быстрым шагом направился обратно.
Туда, где его и в самом деле дожидалось такси и чрезвычайно воодушевленный показаниями счетчика водитель.
Нетрудно догадаться, что до крайности заинтригованные происходящим малярши тотчас возобновили свои смешочки и подколочки.
Уж такие они, женщины, создания — вечно щебечут, когда мужчина им симпатичен.
— Олька! Ты чего стоишь, рот раззявила? Жених уходит!
— Мужчинка! Куда же вы? Может, таперича со мной покурите? Зовут меня Манею — уделите вниманию!
— Девки, слыхали?! Машка-то наша? Бабушке ровесница, а все еще невестится!
Как вдруг…
Сперва робкое, несмелое, но при этом отчетливое:
— Юра?
А следом, продираясь сквозь общий бабий хохот, усиливаясь и, наконец, перекрывая его, отчаянное, до боли:
— ЮРА!
Барон вздрогнул спиной.
Стиснув зубы, ускорил шаг.
— ЮРОЧКА!
Почти сбиваясь на бег, Барон добрался до машины.
Рискуя оторвать с мясом, рванул на себя ручку, запрыгнул в салон.
— Трогай, шеф!
— Теперь куда?
— Прямо. Прямо и быстро.
— Понял.
Такси сорвалось с места и, лихо заложив полукруг, выскочило на трассу.
Дежурно покосившись в зеркало, водила удивленно откомментировал:
— Девушка бежит. Кажется, нам машет? Так и есть. Тормознуть?
— Нет. Поддай газку.
— Как скажете.
Таксист азартно поддал, а Барон в изнеможении откинулся на сиденье и обхватил голову руками.
Не удержав в себе рвущееся наружу, издал — то ли стон, то ли рык.
И… заплакал. Навзрыд.
Перед самой посадкой Ольга испуганно обернулась на стоящую за кордоном толпу, состоящую из обреченных, не попавших в спасительные списки людей-теней, ища и не находя среди них брата.
И тогда, встав на цыпочки, Юрка вытянулся во всю свою подростковую долговязость и, призывно замахав рукой, закричал, обжигая горло ледяным февральским ветром:
— Я скоро приеду! Слышишь? Жди меня! Я очень скоро приеду за тобой! О-БЯ-ЗА-ТЕЛЬ-НО ПРИ-Е-ДУ!!!
Человек с тремя судимостями, одна из которых за убийство, рыдал. В первый раз за последние не вспомнить сколько лет. Мало того — рыдал в присутствии постороннего. Что в тех специфических кругах, в коих человеку приходилось много и вынужденно вращаться, считалось признаком слабости. Выражаясь проще — западло.
Сидящий по левую руку от человека таксист спокойно вертел свою баранку и деликатно смотрел строго перед собой. За свою шоферскую практику он еще и не такое видал, еще и не таких пассажиров возил.
Хочется человеку поплакать — ради бога.
Пока стучит счетчик — любой каприз…
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ
По счетам
Глава первая
Слава богу, завтра выходной. Два последних дня Ирина провела словно в тумане, не в состоянии сосредоточиться даже на музейной рутине. Не говоря уже о более серьезных, требующих вдумчивой головы делах. Мысли неизменно возвращались к Юрию. Столь внезапно ворвавшемуся в ее жизнь и столь же стремительно из нее исчезнувшему.
Лишь теперь, запоздало, на расстоянии, Ирина осознала подлинную ценность их мимолетной встречи. А осознав — ощутила себя настоящей богачкой. Нет, она не питала заоблачных иллюзий по поводу возвращения Юры. Но, странное дело, все равно была ему благодарна: за душевный вечер, за волшебную ночь, за утреннее пробуждение вдвоем. За подаренную возможность наслаждаться самой мыслью о том, что наконец появился на свете человек, которого любишь. Как это сладостно — знать, что отныне такой человек существует не в одних твоих заневестившихся мечтах, но и во плоти. И тебе было с ним хорошо. И ему, хочется верить, тоже. Мечты — штука эфемерная. Зато вполне осязаема надежда, что укрепляет душу и придает сил для ожидания новой встречи. А если ей все-таки не суждено состояться, что ж… Она поймет, примет и это. Ах, если бы только…
Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Сегодня утром, проснувшись, Ирина долго лежала в кровати, все еще пахнущей ИМ, и размышляла о том, что, если случившаяся близость обернется зачатием, она не станет ни секунды раздумывать и оставит ребенка. Более того, она уже желала его.
В половине шестого, сдав помещения уборщице тете Глаше, Ирина вышла из музея и направилась в сторону кинотеатра. Не то чтобы ей так уж хотелось посмотреть какой-нибудь новый фильм — тошно было возвращаться домой. В пустую квартирку, где тебя никто, кроме дежурных хлопот, не ждет. Так что пусть готовка и постирушка поскучают до завтра, а сегодня Ирине захотелось немного отвлечься, развеяться.
Давали картину "Сорок девять". Название — ни о чем, но на рукописной афише красовалось море. Правда, в столь топорном и аляповатом исполнении, что Ирина даже поморщилась. А еще некстати вспомнила висящий в спаленке Ольгин пейзаж. "Если бы не рисунок, в тот день Юра мог бы остаться со мной", — кольнуло ревнивое. Гоня крамольные мысли, она прошла в кассу и купила билет на ближайший сеанс.
Фильм оказался про легендарную четверку — Зиганшин, Поплавский, Крючковский и Федотов. Про то, как 49 дней четверо молодых советских солдат дрейфовали на барже, унесенной штормом в Тихий океан. [89] Оставшись практически без воды и пищи, все это время ребята мужественно боролись за жизнь: когда закончилась картошка, сварили ремешки от часов и от гармони, потом в пищу пошли сапоги… Два года назад эта история прогремела на весь мир, а у себя в стране парни долго, пока в космос не отправился Гагарин, ходили в национальных героях. Ирина помнила, как уже на следующий день после выхода в "Известиях" очерка "Сильнее смерти" страница со статьей была безжалостно вырвана из музейной газетной подшивки и унесена кем-то из посетителей. А вскоре ученики ее изостудии, возвращаясь с занятий, горлопанили: "Зиганшин — буги, Зиганшин — рок! Зиганшин съел второй сапог". Но вот сам по горячим следам снятый фильм разочаровал. Хотя актеры играли неплохо.[90] Возвращаясь после сеанса домой, Ирина размышляла о том, что в реальной жизни наверняка все было гораздо страшнее. И не столь благостно-патриотично, как на экране.
Как именно это было, мог бы рассказать Юра, переживший страшную блокадную зиму. А еще — ее ученица и, как теперь выяснилось, его сестренка Оленька. Точнее — могла бы. Если бы Бог, либо некто, равный по могуществу, в свое время не смилостивился и не избавил ребенка от большей части самых кошмарных детских воспоминаний…
В Галиче темнеет рано, а с уличным освещением вечные проблемы. Вот и этим вечером на улице Подбельского горел лишь фонарь возле магазина. И как раз в его мягком электрическом свете, к ужасу своему, она различила фигуру амбала — того самого хулигана из шпанской троицы, что прицепилась к ним на берегу озера.
Ирина замедлила шаг, тревожно обернулась — ни единой души, звать на помощь некого. Меж тем амбал недвусмысленно перегородил ей тропинку к дому, до которого оставалось каких-то двадцать метров, и Ирина почти физически почувствовала, как душа ее, ища спасения, сиганула в пятки.
— Вы всегда так поздно домой возвращаетесь?
— А вам какое дело?
— Лично мне — никакого. С вами хотят поговорить.
— А вот я не желаю ни с кем разговаривать. Дайте пройти!
В следующую секунду со скамейки, на которой в дневное время томились бабки, ожидающие подвоза в магазин свежего хлеба, поднялся еще один мужчина.
Этот был много старше и не столь пугающей наружности. Когда он оказался под фонарем, подсветившим лицо и седовласую шевелюру, Ирине показалось, что этого человека она где-то видела. Но когда и при каких обстоятельствах — не вспомнила. Да и времени на раздумья не было.
— Или вы сейчас же уйдете, или я начну кричать!
Эту угрозу она произнесла чуть менее тревожным голосом: слегка успокоило появление седовласого, несшего в руках совершенно мирный предмет — букет кричаще-алых гладиолусов.
— Добрый вечер, Ирина Петровна! Умоляю, не пугайтесь. И — тысяча извинений за неожиданный и столь поздний визит.
— Добрый. А разве мы с вами?..
— Исключительно заочно. Я, признаться, люблю захаживать к вам в музей. Правда, это случается не так часто, как хотелось бы. Меня зовут Георгий Сергеевич.
— Чем обязана?
— Я хочу принести вам и многоуважаемому Барону извинения за безобразную выходку, второго дня учиненную этим оболтусом и его, с позволения сказать, спутниками. К сожалению, те двое в настоящий момент находятся на амбулаторном лечении. По известным вам причинам. И лишь потому не смогли присоединиться.
— И слава богу, — буркнула Ирина.
— Это вам.
Седовласый галантно вручил ей букет.
— Спасибо, конечно. Но… Я не вполне поняла… Про барона?
— Прошу прощения. Разумеется, я имел в виду Юрия Всеволодовича. Вы, часом, не в курсе: не собирается ли он в ближайшее время снова побывать в наших краях?
— Нет. Я не в курсе.
— Да-да, вы совершенно правы, Ирина Петровна. Мой вопрос абсолютно бестактен. И все же: если он вдруг объявится, не сочтите за труд передать мою просьбу?
— Какую?
— Передайте, что я буду душевно рад засвидетельствовать ему свое почтение лично.
— Хорошо, если случится такая возможность, я передам. Только… как он в таком разе сможет вас найти?
— Вы знаете шашлычную "Кавказ"?
— Знаю.
— Прекрасно. Юрию Всеволодовичу достаточно подойти туда и справиться за Непоседу. Так меня зовут… хм… близкие друзья. Заранее вам благодарен. А теперь — доброй ночи. Еще раз простите, что потревожили. Сеня, метнулись. У нас еще полно дел.