Дамы в унисон завизжали, а тот, который Семен, бросился на Юрку с намерением поквитаться. И — понеслось…
— …Дальше всё как обычно. Шик, блеск, тру-ля-ля. Обедавшие в ресторане офицеры увидели, как гражданский накинулся на парня в форме и, понятное дело, посчитали долгом вступиться. Кто-то по ходу дела под горячую руку попался. Туда-сюда. Шум, возня, битье посуды, свисток заполошенный.
— М-да… Вот и покушал. С ножом и вилкой. Юный, блин, эстет.
— Всех троих доставили в ближайшее отделение милиции. Там изучили документы, поняли, что связываться себе дороже, и вызвали: за Алексеевым — патруль комендатуры, а за нашими — ответственного с Литейного.
— Так это что? Госбезопасность с дамами гуляла?
— В том-то и дело, Володя. Такое вот роковое стечение обстоятельств. А потом и часа не прошло, как они, обстоятельства, еще роковее стали…
В ожидании вызванных для разбора полетов отцов-командиров троица ресторанных дебоширов коротала время на лавке в предбаннике милицейского околотка. Под приглядом сидящего за своей конторкой дежурного.
Дежурный заполнял толстенный гроссбух и время от времени искоса посматривал на залетчиков, всякий раз неодобрительно качая головой. В какой-то момент он не выдержал и с редким для подобных присутственных мест сочувствием протянул:
— Да-а, мужики! Честно говоря, я вам не завидую.
Все еще не протрезвевший Димасик неопределенно булькнул в ответ. А вот его приятель Семен подошел к конторке и, оглядываясь на дверь, предложил негромко:
— Может, того, договоримся? Без протоколу? А ущерб мы оплатим.
— Извини, братишка, не получится. И рад бы, но не могу. По вашим епархиям звонки уже сделаны, люди за вами выехали.
— Ч-черт! — досадливо скривился Семен и, оборотившись, сердито высказал Юрию:
— А всё из-за тебя, пехотун!
— А может, из-за себя?
Дверь распахнулась, и в дежурку в сопровождении милицейского сержанта важно прошествовал суровый грузный мужчина в форме капитана госбезопасности. То был хорошо и печально известный Кудрявцеву и Яровому собственною персоною товарищ Синюгин. Человек, некогда самолично выезжавший на арест инженера-путейца Алексеева. Человек, непосредственно причастный к смерти Юркиного отца. О чем сам Юрка, слава богу, знать не мог. Узрев старшóго, Димасик подскочил с лавки, вытягиваясь в подобие фрунта. Вот только ноги при этом, для пущей устойчивости, расставил неуставно — широко, по-матросски. И со стороны сие смотрелось, мягко говоря, нелепо. Следом за Димасиком, нехотя, сугубо из уважения к мундиру, поднялся и Юрка.
— Прекрасно! — резюмировал Синюгин, брезгливо оглядев подчиненных. — Теперь точно все девки ваши. Станете им впаривать, как героически пострадали лицом и иными частями тела при задержании опасного преступника.
— Иван Иваныч, мы… э-э… — заблеял было Димасик, но, спохватившись, клацнул челюстями, гася выхлоп.
— Я еще с порога учуял, что вы — ни бе ни ме. Ладно, с вами после поговорим. — Синюгин переключился на Юрия: — Этот?
— Так точно, — подтвердил сержант. — Он самый.
— Эге ж. Мал клоп, да вонюч. Эка пацан вас уделал, любо-дорого. Документы?!
Дежурный выполз из-за своей конторки и подал Синюгину изъятые у Юрки армейскую книжку и отпускную бумагу.
— Та-ак. Лощинин Василий. 368-я стрелковая дивизия, рядовой. Как очутился в Ленинграде, рядовой Лощинин?
— Отпуск получил. На десять суток.
— Вот теперь свои десять на губе и просидишь, — откомментировал дежурный.
— О-отпуск? Это за какие такие заслуги?
— Там написано.
Синюгин развернул четвертушку казенной бумаги, пробежал глазами.
— Герой, значит? А ты в курсе, герой, что рядовому составу запрещено посещать рестораны? Сержант, не стой столбом, оформляй этих двоих ухарей на меня.
— Извините, тащ-капитан, без указания своего начальника не могу.
— Так пригласи сюда своего начальника! Да поскорее, у меня времени в обрез… Так ты в курсе, боец Лощинин?
— В курсе.
— И тем не менее?..
— Да.
— Прекрасно. А знаешь ли ты, герой, что я запросто могу тебя арестовать и привлечь к ответственности за покушение на сотрудников органов госбезопасности?
— Да вы что, товарищ капитан! — вскинулся дежурный. — Какое покушение? Ну зашли мужики в ресторан, выпили, повздорили слегка. Обычное дело. У нас здесь таких каждый день мешками приносят. По причине ресторанной близости.
— А вашего мнения вообще никто не спрашивает. Я доступно излагаю?!
— Так точно, — потускнел, сдулся дежурный.
— А как я должен был догадаться, что товарищи из органов? — сухо поинтересовался Юрка. — Они мне не представились, формы на них не было.
— Ты мне тут не дерзи, герой. А то ведь я и в самом деле могу осерчать… Во-от, то-то же.
Последняя реплика Синюгина явилась реакцией на гримасу неподдельного, на грани ужаса, потрясения, отчетливо обозначившуюся на Юркином лице, которую капитан ошибочно воспринял на свой счет. На самом же деле в этот момент Юрка вперился за спину гэбэшника. Туда, где в данный момент обозначились сержант и высвистанный им начальник отделения.
Да-а, это очень хорошо, что Юрка не знал, кто такой Синюгин и какую роль он сыграл в трагедии их семьи. Но сейчас было бы куда лучше, кабы он не знал зашедшего в дежурку человека. Ибо был им не кто иной, как участковый с улицы Рубинштейна дядя Костя, за годы войны дослужившийся до должности начальника отделения милиции. К слову, последний испытал отчасти схожие с Юркиными эмоции. Вот только изначальное потрясение у него тут же сменилось радостным воодушевлением:
— Алексеев!? Юрий?! Живой?! А ведь мы тебя всем двором давно похоронили!
Юрка обреченно закрыл глаза, поняв, что… всё, засыпался. Он глубоко вдохнул воздух и попытался успокоить трепещущее сердце. На ум невольно пришли слова покойницы бабушки: "Когда обстоятельства сильнее человека, порой лучше смириться". Тем временем Синюгин, с ходу считав тему (что и говорить — профессионал), демонстративно убрал Юркины документы в нагрудный карман и не без яду уточнил:
— Значит, говорите, Юрка? Алексеев? Прекрасно. А вы не ошибаетесь?
— Разумеется, Юрка! — радостно захлебываясь, подтвердил экс-участковый Антонов. — Я ж его вот с таких вот… — он показал рукой, с каких именно, — знаю. Я ж до войны как раз на их участке…
Только теперь срисовав страдальческое выражение лица парня, дядя Костя начал что-то такое соображать:
— А… а что здесь? Может, я чего-то… не того?
— Всё того. Очень даже того, — успокоил Синюгин. — Телефончик мне дай. — Дежурный протянул аппарат, и гэбист набрал номер: — Мартынюк? Синюгин говорит. Срочно пришли в отдел милиции двух сопровождающих. С оружием. Да-да, в тот самый отдел.
Капитан положил трубку и довольным взглядом обвел понурых подчиненных:
— Ну что, орёлики? Не было бы счастья, да несчастье помогло?
— Товарищ капитан госбезопасности, — подал голос по-прежнему не врубающийся в происходящее дядя Костя. — Может, вы все-таки объясните, что здесь происходит?
— Объясню. Только не сейчас. И в другой обстановке.
Синюгин уставился на Юрия и фальшиво-сочувственно поцокал языком:
— И это еще раз доказывает, что распоряжения комендатуры следует исполнять неукоснительно. Верно, боец Лощинин? Или все-таки Алексеев?
Заплатив по счету в шашлычной, Барон посетил места общего пользования.
Здесь, запершись в кабинке, он достал из чемоданчика палевого окраса бутафорские и исключительно пошлые на вид усишки, по случаю приобретенные в магазине "Маска", что на Невском. Заученным движением укрепил их над верхней губой, выждал несколько минут (для полного схватывания), подергал за кончики — все нормально, встали как родные. После этого натянул по самые брови кепку-трехклинку, а кухонный нож переложил во внутренний карман пиджака. Выйдя из кабинки, проходом осмотрел себя в зеркале — не бог весть что, но для провинциальных полевых условий, в принципе, сойдет. И нож, и кепку Барон подрезал в домике тещи таксиста. Но, учитывая, что Валера получил от него полновесную трешку, о мелкой краже в данном случае речи идти не могло.
День стоял субботний, и это было весьма кстати, так как места работы Самарина Барон не знал. Но сегодня, на худой конец — завтра, имелись все шансы застать его дома. Телефон Самариных был обозначен на квитке, накануне полученном в местной горсправке. Поэтому Барон добрел до ближайшего таксофона и, настроившись на разговор, набрал номер. Держа в голове сразу две легенды: одну — на случай, если на звонок отзовется кто-то из домочадцев, другую — если трубку снимает сам хозяин.
— Алё? — голос принадлежал подростку лет двенадцати-тринадцати. "Сын от второго брака", — догадался Барон.
— Добрый день. Я могу услышать Евгения Константиновича?
Пауза-тишина в ответ. Затем:
— Подождите, пожалуйста. Я сейчас маму позову…
Секунд через десять в трубке раздался женский голос:
— Слушаю вас.
— Добрый день. Я бы хотел переговорить с Евгением Константиновичем.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Меня зовут Геннадий Кириллович.
— А вы, извините, по какому вопросу?
— Я его бывший коллега. По работе.
— Это, видимо, еще по стройтресту?
— Точно так. Последние несколько лет живу и работаю в другом городе. В Перми нынче проездом. И вот, по старой памяти, хотел повидаться.
— То есть вы не в курсе нашей ситуации?
— Нет. А что случилось?
— Дело в том, что Евгений Константинович болен. Уже почти полгода как.
— Полгода? Значит, что-то серьезное?
— Да. Очень.
— Он в больнице?
— Нет. Проходит курс амбулаторного лечения на дому.
— Печально. С вашего позволения я бы навестил его? Все-таки столько времени не виделись. И бог знает когда я теперь окажусь в Перми.
— Ну хорошо. По распорядку дня с четырех до шести у него прогулка. Так что подходите часикам к семи. Запишите адрес.