— С мест информация поступает. За сучьи темы. Про то, что режете вы залетающих в лагеря фронтовичков так, что свист стоит и пиджак заворачивается. И есть у меня такое опасение, что это пока цветочки. Ягодки, они впереди будут. Вот закончится скоро война, и тогда уж вы по-настоящему, по-взрослому начнете статусами своими воровскими, аки членами в бане, меряться. А у парнишки самое что ни есть "автоматчицкое" прошлое. Под такой салат суки его прямо от ворот к себе подгребут. После чего, при первом удобном случае, ваши горло перережут. Я правильно расклад понимаю?
— Если не касаться за нюансы — вполне. Сразу видно образованного человека.
— Так вышло, что, кроме тебя, Чибис, мне больше попросить некого. Посему… Если сможешь, пригляди за парнем? А я в свою очередь… Скажи, чем могу? В рамках разумного, конечно.
— А что ты мне можешь предложить, начальник? На волю ведь не выпустишь?
— Нет. На волю не выпущу.
— А, окромя воли, остальное у меня есть.
— Могу свиданку с бабой организовать, — взялся вслух прикидывать варианты Яровой. — Оно, конечно, не положено — ни тебе, ни мне. Но, обещаю, не узнает никто.
— Только мы вдвоем, да ты со свечкой? Интересный пейзаж. Надо будет обмозговать.
— Я перед тобой лукавить не буду. Ты, конечно, запросто можешь меня наколоть. На этап уйдете, и — привет, никто контролировать, проверять, как оно там дальше сложится, не станет. Но пойми! Не заслуживает этот парень сдохнуть ни за понюх табаку. Он… очень правильный он парнишка.
Последние слова Яровой произнес с неподдельной болью, что не ускользнуло от чуткого уха Чибиса.
— Правильный, говоришь? Так это смотря по каким понятиям.
— По любым! И по нашим, и по вашим! — продолжил наращивать градус Павел. — Он волченыш еще совсем. Не выживет он там, по первости, в одиночку. Ты только поначалу за ним пригляди, а? А дальше сам сдюжит. У парня навыки выживания отменные — через такое прошел, что… у-у-у-у. Нутром чую — выкарабкается. Лишь бы с самого начала лапы не перебили.
Здесь Яровой устало выдохнул и потянулся за папиросами:
— Вот такой будет мой сказ, Чибис. А теперь от тебя слова ответного жду… Да возьми ты уже папиросу! Хорош кобениться!..
И трех часов не прошло, как Чибис был возвращен обратно в "Кресты". В некогда главную тюрьму Российской империи, изначально задумывавшуюся как одиночную. "Преступник — это, без сомнения, грешник, — так в 1880-е рассуждал чешских корней архитектор Антоний Томишко, приступая к исполнению государева заказа на строительство нового столичного пенитенциарного учреждения. — А единственный путь грешника — покаяние. Иначе на его жизни можно ставить крест". По дерзновенному замыслу архитектора, одиночная камера должна была стать для затворника монашеской кельей, местом для молитвы о прощении.
Много невской воды утекло с тех пор. И на не меньшем количестве узников, прошедших через "Кресты", государство поставило жирный крест. Отныне одна только робкая попытка молитвы вызывала в этих стенах гомерический хохот сокамерников. Исчезли как класс и камеры-одиночки. Так, например, та, куда поздним вечером после разговора с Яровым перевели Чибиса, была заселена шестью сидельцами. И по местным меркам это считалось более чем сносными условиями казенного общежития…
Чибис степенно, по-хозяйски зашагнул в камеру. Дверь за ним тут же захлопнулась, с тем же противным лязгом закрылась на замки — и на пару секунд в былой келье "грешников" сделалось тихо. Постояльцы, включая тех, кто кемарил, синхронно подняли и поворотили головы. С неподдельным интересом всматриваясь в подселенца.
— Ну, поздорову, бродяги. Если кого разбудил — извиняйте.
— Батюшки-светы! — мячиком скатился с нижней, по правую руку от стола, шконки бугор внутрикамерного значения по прозвищу Хват. — Братцы, никак сам Чибис? Вот уж кого не ждали, не думали, не гадали!
Соблюдая устоявшийся церемониал, следом с полатей ссыпались остальные страдальцы. Все, за исключением лежащего на одном из вторых ярусов Юрки. Чибис этот момент отметил, но вида не подал. Лишь с усмешечкой отреагировал на захлебывающуюся эмоцию старшóго:
— Ждали его с моря, да на корабле, а он с печки на лыжах выскочил.
Наводя порядок, Хват нишкнул парню с нижней по левую руку шконки, и тот торопливо принялся собирать манатки, перемещаясь свободным этажом выше.
— А тебя, фраерок, что? В малолетстве старших уважать не научили? — прошипел бугор в адрес Юрки. — Задницу от шконки, может, оторвешь?
— Меня учили старшим место уступать. Я, в принципе, готов. Только, гляжу, вы уже и без меня подсуетились.
— Слышь ты, гунявый? Не опасаешься, что я и осерчать могу?
— Не кипятись, — осадил не в меру суетливого старшóго Чибис. — Парнишка, судя по всему, не только человек молодой, но и до этих стен непривычный. Подрастерялся малость.
— А коли подрастерялся, за нами не заржавеет. Пособим, подсоберем, — огрызнулся Хват. Тем временем Чибис прошествовал к столу, выгрузил из карманов газетный кулек и осьмушку хлеба, распорядился:
— Разделите на всю артель. Чем богаты. Ну да, все едино: лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.
Хват метнулся, развернул газетку и заблажил с придыханием:
— Зацените, братва! Какой человек с вами последним куском делится! Эхма, держите меня семеро! Снеточки! Вяленые!
Далее — не то экспромтом, не то выудив из подсознания посконно деревенское, затянул гнусаво:
Как по озеру Ильмéню
снетки плавают, пельмени
А сисятые бабцы
их хватают за концы…
Чибис же сосредоточился на крестнике капитана Ярового.
— Мил человек, сделай одолжение: спустись да представься чин по чину. Как зовут? Кто таков? Чьих будешь?
Юрий нехотя спрыгнул на бетонный пол.
— Звать Юрием. Просто человек. Папин и мамин буду.
Учуяв в словах парня плохо прикрытую дерзость, Хват двинулся было принять меры, но Чибис предупредительно цыкнул в его сторону, а остальные сидельцы навострили уши.
— Это всё? — уточнил Чибис. — В части представы?
— Пока хватит.
— Это смотря как хватит. Иной так хватит, что и в три дня не отлежишься.
— Может, и так. Да не всяк Тарас подпевать горазд, — парировал Юрий прибауткой, некогда услышанной им из речи Митяя.
— Реагируешь правильно, но интонация подводит, — оценил Чибис. — Мнится, паря, что ты за дерзостью своей неуверенность шхеришь. Что ж, это мы понять в состоянии. С пятерик почахнешь — привыкнешь.
— Так ведь это только к хорошему быстро привыкаешь. Но вот чтобы к таким… — Юрка пренебрежительно кивнул в сторону Хвата, — персонажам привыкнуть, боюсь, пяти лет маловато будет.
— Ты это кого щас персонажем назвал?!!
Оскорбленный бугор подскочил к парню, на ходу занося руку с явным намерением отвесить леща. Однако Юрка эффектно и исключительно ловко увернулся, посему мощный шлепок ладонью пришелся об железную стойку нар. Дальше — больше: поскольку инерционная скорость Хвата еще не была погашена, неуловимым движением Юрий успел заплести бугру ногу, чутка подтолкнул вперед — и Хват со всей дури грохнулся на пол. Причем уселся аккурат на пятую точку, вызвав предсказуемый гогот сокамерников. Впрочем, тут же пружинисто, как кошка, вскочил, рванул на груди (пуговицы вразлет) рубаху:
— Ну всё! Ты — покойник!
— Остынь! — спокойно, но при этом смеясь глазами, приказал Чибис и подошел к Юрке. — А ты, значит, у нас парень гордый? Подзатыльника от старших принять не готов? — Теперь взгляд матерого сидельца изменился, сделался пристальным, изучающим.
— Отчего же? Можно и принять. Только это смотря какой старший. Они ведь разные бывают. От вас, может, и принял бы.
— С чего вдруг мне такие аванецы?
— А у вас глаза другие.
— Это какие же?
— Был один человек. Он меня, помимо прочего, от подзатыльников уворачиваться учил. Так вот, у него тоже такие были.
Теперь Чибис посмотрел на Юрку уже с неподдельным интересом. Крестник капитана Ярового ему начинал нравиться.
— У тебя, чую, скоро тоже другие будут, — злобно ухнул из своего угла Хват. — Когда я тебе, паскуда, глаз на задницу натяну!
Юрий вознамерился было достойно огрызнуться. Но, уткнувшись взглядом в обнаружившуюся под рваной Хватовой рубахой наколку с изображением рыцаря и виньеткой текста, с ходу срубил тему и невинно поинтересовался:
— Извините, а вам кто эту наколку делал?
— А тебе-то хны?
— Да так… Просто с ошибкой написано.
— Какая еще ошибка? — забеспокоился Хват.
— У вас же там вроде как по-латыни? "Жить — значит бороться"?
— А ты-то, сопля, откедова в блатных наколках сечешь?
— Да я, собственно, и не разбираюсь, — пожал плечами Юрка. — Просто это девиз такой, известный. Я в одной книжке, еще дореволюционной, про него читал. Там говорилось, что в Средние века рыцарские бароны его на свои щиты наносили. Только по-латыни это звучит как Vivere est militare. А у вас вместо "милитаре" наколото "militame".
Хват удивленно опустил голову и, выпятив грудь, прочел по слогам:
— Ми-ли-та-ме… Хм… А ты точно знаешь или приблизительно?
— Абсолютно.
— Прибью, на хрен, Савоську! И ведь, гад такой, уверял, что тютелька в тютельку, тоже с какой-то старой книжки содрал… Блин, а как тогда милитаме переводится?
— Точно сказать не берусь. Но, возможно, это производное от латинского слова militiaman.
— И что оно означает? — заинтриговался уже и сам Чибис.
— Милиционер, — невинно ответил Юрка.
В следующую секунду стены камеры сотряслись от арестантского хохота, а Хват страдальчески схватился за голову и буквально завыл от такого вот прилюдного унижения.
— Бароны, говоришь, носили? — до слез, близко к истерике хохотал Чибис. — Это что ж получается? "Жить — значит мусорѝть"?! Ой, не могу! Повеселил, паря! Ну, повеселил! Вот, кстати, и погоняло для тебя сыскалось. Как мыслите, братва? Окрестим соседушку Бароном?..