— Про крестников мы наслышаны. Люди авторитетные, слов нет. Вот только, сдается, обмишурился ты, ваш бродь, с выбором родственничков?
— Так ведь родителей не выбирают?
— Оно так, — согласился Клык. — Но вот вагоны, в которых с родителями на побывку к Хозяину едут, всенепременно выбирать надобно. И — с умом. Потому как иначе можно не в ту волость заехать.
— Или ва-аще не доехать, — хмыкнул Танкист.
— Да что ж вы за люди такие?! Не представились, чифиря не предложили — оно-то ладно, перетопчусь. Но с хрена ли вы мне здесь туману напускаете? С порога на ушах повисли и давай кружева плести. Проще изъясняться не пробовали?
— Слышь, Клык, по ходу, он нас манЭрам поучить вздумал?
— Да куды нам? — досадливо сплюнул Барон. — Мы люди простые: родились в лесу, молились колесу… Но и разводить меня на словеса, как фраера дешевого, не надо. Это мы уже жували. Так что, коли предъявить чего собрались — валяйте. А нет — так и разбежались. Нет у меня никакого интересу тута с вами хороводы водить.
— Убедительно излагаешь. Мне даже на секунду показалось… Ну хорошо. Никто тебя за язык не тянул — сам напросился. Угадал, имеется до тебя предъява.
— Излагай.
— А ты не понукай! Короче, есть у нас опасение, что ты, Барон, не по чину себя в козыря´ определил. Тебе на руки одни карты сдали, а ты взял да и смухлевал — масть подменил. Небось, думал, не заметит никто? Однако сыскались люди с глазами — предупредили.
— Хочешь сказать, "стуканули"? Так ведь люди — они человеки. А человеку свойственно ошибаться. Эррарэ хумапум эст.
— Да я тебе щас такую хумапу устрою! — взвился Танкист.
— Осади! Это их благородие на латыни изъясняться изволили… Значит, не признаешь предъявы?
— Да уж, оставьте мне такую возможность. С вами не согласиться.
— Ладно. Гунька, ты здеся?
— Туточки я, — донеслось из-за импровизированной шторки угодливое.
— Кликни Битюга! — приказал Клык и невинно поинтересовался у Барона: — Слыхал за такого?
— А как же. У нас, в Питере, на окраинах, до войны золотари-чухонцы на битюгах бочки с дерьмом вывозили.
— С дерьмом говоришь? Ну-ну…
На пару минут в "купешке" Клыка установилась тишина. Не зловещая, как оно пишут в романах, но нехорошая однозначно. Барон начал было просчитывать возможные варианты дальнейшего развития событий. Но тут же и оставил это занятие, ибо все, на ум лезшее, проходило по разряду "куда ни кинь". Прозвучавшее из уст Клыка погоняло заставило Юрку внутренне содрогнуться. Поверить в случайное совпадение и хотелось бы, но… Неужели и в самом деле жив курилка? Мало того, сейчас действительно находится здесь, в этом чертовом бараке. А если так, прав был Шаланда: не стоило ему, понадеявшись исключительно на былой лагерный фарт, сюда идти. Как некогда наставлял Чибис, "береженого — бог бережет, а не береженого — конвой стережет". Вот только в данном конкретном случае внезапное появление конвоя явилось бы как раз спасительным чудом.
Но чуда не произошло. В тревожном затишье выпростался знакомый хриплый басок и под занавеску занырнул… Он самый! Бывший рядовой боец партизанского отряда имени товарища Сталина по прозвищу Битюг. Настоящее имя которого в отряде знали разве что командир, комиссар да Михалыч на пару с Лукиным. И, лицезрев его рожу, круглую, ничуть за минувшие годы не исхудавшую, не очень-то веривший в фатум Юрка Барон обреченно подумал о том, что как-то уж слишком часто возникают в его жизни пресловутые роковые моменты.
— Опять ты, пионэр? Что ж ты вечно у меня под ногами путаешься?! А может, ты того, посмотреть зашел? Так на эту фильму дети до шестнадцати не допускаются.
— Я сказал: отпусти ее, сволочь! А не то!
— Не то — что?
— Пристрелю! Вот что!..
— Ну, здоровá, пионэр! — весело громыхнул с порога Битюг. — Что молчишь как рыба об рельс? Али не признал? А вот я твою фотокарточку сразу срисовал. Еще когда ваш этап тока-тока в прожарку определяли.
— Ты-то, может, и срисовал. Вот только в моем фотоальбоме я такой карточки не видáл.
Сейчас Барону ничего не оставалось, как только жестами и мимикой выражать свою крайнюю степень презрения к происходящему.
— Ой ли? Может, просто запамятовал?
— Нет. Такую харю я бы точно запомнил.
— Ах ты ж, перхоть! Клык, он это! Стопудово он, Васька!
— Ты обознался, милейший! С младенчества в Юрия окрещен.
— Во, гад! Врет и не краснеет! Клык! Вот падла буду! Зимой 42-го мы с Митяем этого Васькá самолично на базу партизанскую доставили! До конца года с нами хороводился да еще и с особистом корешился.
— Вот ведь как получается, Барон. Согласись, нехорошо? Честные ворá тебе поверили, вписались за тебя, а ты, оказывается, из нашего, из автоматчицкого, племени-звания будешь? Вот и разъясни нам, с каких таких щей побрезговал с братками на одну лавку сесть?
— Во-во! Он ведь сука натуральная, а канает под честняка. Барон… Еще бы графьём обозвался!
— Никуда ты не пойдешь. А с Битюгом я сам разберусь. И на этом — всё, закрыли вопрос. Между прочим, Васька, тебя тоже касается.
— Я ЭТОТ ВОПРОС закрою САМ! — дерзко, с вызовом отчеканил Юрка.
— Вот ведь баран упертый! Да Битюг тебя по стенке размажет!
— Это мы еще посмотрим…
Всё. Продолжать гонять порожняка и далее смысла не было. Теперь — или пан или… Второе, судя по всему, увы, вернее.
Решившись, Барон поднялся со шконки и вплотную приблизился к продолжавшему стоять в сенях "купешки" Битюгу.
— Ты сейчас ворá сукой при людях назвал. А знаешь, ЧТО, по нашим воровским законам, за такое полагается?
— Нешто потявкаешь на меня да укусишь?
— Тявкать я не стану. Это, сявка, твоя прерогатива. А вот насчет укусить… Здесь ты в самую точку…
Барон стремительно выбросил перед собой правую руку, одновременно вытряхивая из рукава в ладонь заточку, и воткнул подарок Шаланды прямехонько Битюгу под кадык. И это тоже была она — школа Чибиса.
Никак не ожидавшие от него такой прыти, Клык с Танкистом на миг застыли в обалдении. Воспользовавшись этим обстоятельством, Барон оттолкнул в их сторону забившееся в предсмертных конвульсиях тело, сорвал служившее входной дверью одеяло, швырнул его в том же направлении, выскочил из "купешки", походя сбив с ног оторопелого Гуньку, и кинулся по центральному продолу, сшибая на своем пути зазевавшихся, еще не прознавших о случившемся зэков.
— Хватайте его, православныя! Держите падлу! Он Битюга завалил! — раздался позади истошный вопль Танкиста.
Барону почти удалось добежать до спасительной двери, но тут кто-то услужливо подставил ногу — и он грохнулся лицом вперед, чудом не рассыпав по полу зубы. Сверху тут же навалилось несколько человек. Потом еще. И еще… Все закончилось тем, что Барона перевернули мордой в потолок и растянули на полу в форме морской звезды. Несколько секунд спустя барак автоматчиков уже гудел как встревоженный улей, в который забрался медведь. И то сказать — какая-никакая, а движуха, развлекаловка. Бесплатное кино. А чем эта фильма закончится, предсказать нетрудно.
К "распятому" Барону подошли внешне спокойный Клык и разъяренный, трясущийся, как в припадке падучей, Танкист.
— Ай маладца! Шустрый какой хлопец. Уважуха! — резюмировал Клык и показно вздохнул. — Даже жалко где-то… Танкист, займись им! Гунька! На стрёму!
Танкист, оскалившись, достал из-за голенища сапога наборную финку.
— Щас я тебя, падла, на ремни резать стану.
— Валяй, — сплюнув кровью, прохрипел Барон. — А то у тебя и в самом деле того… штаны спадают…
И тут входная дверь не просто распахнулась — слетела с петель, не выдержав напора массы людей, хлынувшей в помещение барака. Вооруженных кто арматуринами, как, к примеру, Шаланда, кто — ножками от столов, кто — обломками кирпичей, а некоторые — так и просто с голыми руками. И — понеслась густая драка. Она же — резня.
Она же — спасение Барона от неминуемой гибели.
Лагерь есть лагерь. И в те минуты, когда он гневается, лагерь жесток. Самое главное — гнев лагеря необратим. И этот закон — он не только для блатных, но и для до поры нейтральных мужиков. А мужики — они и есть народ. А мировоззрение народа, его гнев — вещи, как ни странно, материализующиеся. И никакие вертухаи со своими овчарками и карабинами, никакие часовые с пулеметами на вышках, никакие начальники отрядов, и прочая, и прочая, имеющие мало-мальское отношение к на-зоне-власть-имущим, этого закона изменить не в силах. Да и, по правде сказать, менять не собираются. Наоборот, порой даже поддерживают традиции. Все правильно, время от времени стоит устраивать "крысиные бои". Сугубо в утилитарных, дезинфекционных целях…
Рассказывает Владимир Кудрявцев
Плодотворно пообщавшись с Гогой, я ненадолго подскочил к старику Казимирычу, а от него сразу поехал на Лубянку. Буквально на пять минут — переоблачиться в парадное генеральское. Вообще-то я мундиры не очень жалую, но исполнение замысла того требовало.
Переодевшись и уже спускаясь по парадной лестнице, весь из себя такой красивый, наткнулся на Грибанова. Еще издали было видно: шеф мрачнее тучи. Так что я невольно пожалел о том, что не воспользовался лифтом.
— Здравствуй, Владимир Николаевич. Ты куда это? При полном параде?
— У меня встреча с источником, особо восприимчивым к визуальным эффектам, — ответил я. Причем почти не соврал.
— Надолго?
— Думаю, за пару часов уложусь.
Грибанов кинул взгляд на свой японский хронометр:
— Как вернешься — сразу ко мне. Будем коммюнике сочинять. Для ТАССа. Я сейчас как раз к Семичастному направляюсь. За общими тезисами. Ну а потом ты это дело расцветишь, как ты умеешь. Коротко, ясно, идеологически выверенно.
— А что у нас опять стряслось?
— Вчера Египет провел первые испытания баллистических ракет среднего радиуса действия.
— Ни фига себе! Как-то они это… того… Скоренько упромыслили… Представляю, как отреагирует Израиль.