— Уже. Отреагировал. Визгу было как от поросенка резаного.
— Тогда уж — от теленка. Поросенок — некошерно.
— Нам однохренственно, — буркнул Грибанов. — Знаешь, что этот хрущевский любимчик, этот Гамаль Абдель на всех Насер, уже успел заявить? Что его ракеты способны поразить любую цель, расположенную на территории "к югу от Бейрута"!
— Ну, допустим, ракеты не его, а немецкие. Насколько я в курсе, в их разработке какие-то немецкие ученые участвовали?
— Не просто ученые, а бывшие нацисты. Работавшие на заводах Мессершмитта и в лабораториях фон Брауна…[103]
— Обалдеть.
— Вот-вот. О чем и речь. С такими египетскими друзьями и врагов не надо… Всё, Владимир Николаевич. Езжай, ослепляй источника своими лампасами и звездами, а через два часа жду тебя в своем кабинете.
— Хорошо, Олег Михайлович. Буду…
Вот еще прилетело на мою голову. А все потому, что пару лет назад Семичастный имел неосторожность похвалить на совещании мою докладную записку. Дескать, учитесь, сынки: вот хоть и видно, что автор воды в документ изрядно налил, но послевкусие от прочтения такое, словно бы чаю с лимончиком напился. Вот с тех пор меня регулярно и привлекают. К причесыванию официальных, к широкой печати предполагаемых текстов. И все это, разумеется, на безвозмездной основе.
По такой погоде, в Столешников было бы много приятнее прогуляться пешочком. Да только — где и когда вы в последний раз видели генерала-пешехода при полном параде? (Ну, разве что на параде.) Так что пришлось воспользоваться служебной машиной.
Но зато и до адреса долетели всего за пару минут, припарковавшись во дворе, возле шикарной круглой клумбы, обсаженной садовыми цветами. Такой вот оазис посреди каменных джунглей сталинского ампира. Натасканная консьержка оповестила хозяев о моем визите по внутреннему телефону, так что добиться эффекта полной неожиданности не удалось. Да и ладно. Все равно моя затея проходила по разряду чистейшей импровизации. Вот и станем. Импровизировать.
— Уф-ф-ф… Благодарю, Алла Анатольевна! Ваше земляничное варенье — это что-то с чем-то!
Мадам сделала вид, будто безмерно счастлива. Да только глаза подкачали — в них в очередной раз плеснулась настороженная тревожность. Оно и понятно: слишком многие были в курсе того, что краже из элитной квартиры в Столешниковом предшествовало постельное кувырканье хозяйки с одним из организаторов этой самой кражи. По счастью для Аллы Анатольевны, в число "слишком многих" пока не входил ее супруг Аркадий Григорьевич. И, разумеется, ей очень хотелось, чтобы в подобном неведении он продолжал пребывать и далее.
К слову, Алла Анатольевна выглядела вполне себе. Не скажу за содержание, но с формами — всё в полном порядке. Разве что рот — слегка приоткрытый, с немного выпяченными, пухлыми губами — определенно свидетельствовал о порочности. Невольно вспомнив составленное хозяйкой дома описание внешности Юры, где в качестве особых примет фигурировал шрам на левом бедре, я внутренне усмехнулся. Окончательно отклассифицировав мадам как ДНП (дамочку нестрогих правил).
А вот Аркадий Григорьевич, рано полысевший, рано обрюзгший и рано подсадивший зрение и печень, являл собой классический тип карьериста-номенклатурщика. В его случае и додумывать ничего не требовалось: не человек, а мельком перелистанная, скучнейшая книжка, в которой все сюжетные повороты — банальны и предсказуемы. К тому же по роду службы мне пару раз посчастливилось выслушивать его нуднейшие речи на сессиях Моссовета. В последний раз, если не ошибаюсь, он клеймил с трибуны Пастернака. У которого, даю голову на отсечение, не прочел ни строчки. Единственное, чего я пока не мог определить, так это причины обильного потоотделения: либо Аркадий Григорьевич страдает гипергидрозом, либо он меня боится. Но не персонально Кудрявцева Владимира Николаевича, а моих корочек и мундира. И если второе верно, я не зря затеял весь этот пафосный маскарад.
— Может, еще чайку, Владимир Николаевич?
— Нет-нет. Благодарю. Быть может, чуть позже. Э-э…
— Что?
— Крайне невежливо с моей стороны просить хозяйку покинуть законную кухонную территорию, но… Не могли бы вы ненадолго нас?..
Я невинно подмигнул Аркадию Григорьевичу, придав своей просьбе оттенок пикантности, столь необходимой в мужской компании.
— Разумеется. Аллочка, солнышко, оставь нас!
— Конечно-конечно.
Изобразив саму покорность, Алла Анатольевна удалилась из кухни. Хотя было понятно, что сейчас она многое бы отдала за то, чтобы услышать содержание нашего разговора.
Аркадий Григорьевич прикрыл кухонную дверь и возвратился на свое место.
— Я весь внимание, Владимир Николаевич!
— Начнем с того, что я намеренно нанес вам визит лично, а не стал приглашать к себе, на Лубянку. Сами понимаете — пошли бы ненужные кривотолки, слухи, сплетни…
— Да-да. Я понимаю. Спасибо… Э-э-э-э… Вернее, если честно, я не вполне понимаю… А… почему, собственно, моя скромная фигура вдруг… э-э… заинтересовала…
— Давайте не будем кокетничать. В части "скромной фигуры". Если не ошибаюсь, ваш партийный чин соответствует званию не ниже полковника?.. Ну да это лирика. А мы обратимся к прозе.
— Слушаю вас.
— Как вам должно быть известно, Никита Сергеевич направил в Президиум ЦК служебную записку, в которой обосновал необходимость укрепления партийно-государственного контроля?
— Да-да. Разумеется. Известно.
— Не скрою, и самого Никиту Сергеевича, и наше ведомство тревожат участившиеся факты расхищения государственных средств и казенного имущества в целях… личного обогащения.
— Да-да. Я понимаю. Я и сам, признаться… по роду службы… э-э-э… порой наблюдаю весьма неприглядную картину…
— К КАРТИНЕ, — я недвусмысленно выделил последнее слово, и Аркадий Григорьевич заметно побледнел, — мы еще вернемся… Неутешительные факты свидетельствуют, что отдельные партийные руководители на местах занимаются не столько строительством коммунизма, сколько увеличением личного благосостояния.
— Да-да, Владимир Николаевич, эта… имеют, к сожалению, место быть подобные… Да-да, это вы… увы…
Здесь хозяин окончательно потерялся и запутался. Очки его запотели, а лицо, чисто выбритое, гладкое, пошло багровыми пятнами.
— А теперь — от прозы официальной к прозе жизни. — Я открыл портфель, достал папку и выудил из нее исписанный мелким стариковским почерком лист бумаги, за которым полтора часа назад заезжал к Гилю. — Мы получили сигнал. Не анонимный. Вот что пишет старый большевик, пенсионер союзного значения Степан Казимирович Гиль. Надеюсь, вам знакомо это имя?
— Ну как же… Конечно… "Шесть лет с Лениным"…
— Прекрасно. Весь текст я озвучивать не вправе, но отдельные выдержки… Вот, например: "…Этот партиец явно позабыл, что Ильича всегда отличали непритязательность, исключительная личная скромность и нетребовательность к комфорту…" Нет, не то… Секундочку… А! Вот, нашел: "…Когда партийный работник такого уровня оценивает сумму похищенного у него имущества более чем в двенадцать тысяч рублей, невольно возникает вопрос: неужели настолько выросло благосостояние советского народа? Конечно, если под такую сумму имеются оправдательные документы — это одно. Но если в данном случае речь идет о нетрудовых доходах, спрашивается: почему наша доблестная милиция должна тратить время и силы на поиск сомнительного происхождения цацек зарвавшегося в своей безнаказанности партийного чинуши?.." Ну и так далее…
Я убрал листок обратно в папку.
— Вы догадываетесь, Аркадий Григорьевич, кто в данном случае подразумевается под этим самым "чинушей"?
— А-а-а… Э-э-э-э…
Похоже, хозяин дома был близок к инфаркту, что категорически не входило в мои планы. По крайней мере — на данном этапе.
— Вы неважно выглядите. Попейте водички… Ну как, лучше?
— Д-да… Спа-а-с-с-ибо.
— Надеюсь, вы понимаете, что, если бы я не испытывал к вам определенную долю симпатии, наш разговор состоялся бы в ином месте и велся совершенно в ином ключе?
— Да-да, — угодливо затряс головой ответственный партийный работник. — Я очень ценю ваше расположение. И… в свою очередь… я… всегда готов…
— Вот только письмо, к сожалению, прошло регистрацию. Входящий номер проставлен, и просто отмахнуться, оставить его без внимания мы не можем. Не имеем права.
— Что же теперь делать? Получается, всё? Всё пропало?
— Как знать, — неопределенно отозвался я. Не вполне понимая, что он в данном случае подразумевает под словом "всё" — похищенное или карьеру?
— А может, поговорить с этим Гилем? Как-то… хм… повоздействовать? Образумить?.. Простимулировать?
— Не стоит лишний раз дразнить гусей. Гиль — большевик старой формации. А сухие дрова, как известно, жарче горят.
— Что же мне делать, Владимир Николаевич? Умоляю, посоветуйте?! У вас такой… э-э-э… опыт в подобного рода…
— Даже не знаю, что здесь можно… Разве что…
— ЧТО?
— Вы, кажется, упомянули, что в ходе первичных следственных действий список похищенного составлялся со слов супруги?
— Да-да, — растерянно подтвердил Аркадий Григорьевич. — Я на тот момент находился в ГДР, в составе официальной делегации.
— Знаете, женщины, они частенько выдают желаемое за действительное. В свою очередь, мы, мужчины, потакая женскому честолюбию, тоже порой идем на маленькие ухищрения. Вы меня понимаете?
— Э-э-э-э… Простите, не вполне?
Ладно, раз ты мало того что рогоносец, так еще и недоумок, шут с тобой, разжуем:
— Вот, к примеру, преподнесли вы в качестве подарка супруге колечко с поделочным камушком, а выдали его — за бриллиантик. В другой раз осчастливили бижутерией, а она возьми да и вбей себе в голову, что это — ювелирка. Помните, у классика? "Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!"
— Да-да. Как же! Есенин.
— Пушкин… Так вот, почему бы не допустить, что Алла Анатольевна, оценивая ту или иную похищенную вещь, будучи в состоянии стресса, добросовестно заблуждалась?