— Думал, ты акончательно мужчина, а ты еще, мала-мала, мальчык… Ты прасил совета? Так вот, саветую: не тарапись! Сыщи Марцэвича, присматрись харашенька, абнюхай там вокруг… И — вазвращайся. Я тебя ждать буду. Скажешь свае решение. Если выберешь "против НИХ", а не "с НИМИ заодно", памогу. Падскажу, как этому шакалу атамстить. Без смертоубийства. Но так, чтобы слезы лил. Дагаварылись?
— Договорились. Спасибо тебе, Халид. И за совет, и за… все остальное. При первом же случае рассчитаюсь, в долгу оставаться не привык.
— А-а… Не беры в голаву! — беспечно отмахнулся Халид. — Эта тебе спасыбо.
— Мне-то за что?
— Забыл, кагда паследний раз с нармальным, харошым челавеком разговарывал. Кругом, панимаешь, сплашные Фильки! Тьфу!
— …Вот потому-то нам, работникам музейного дела, особенно дорога и близка статья 67-я нашей родной Конституции. Где говорится о том, что "забота о сохранении исторических памятников и других культурных ценностей — долг граждан СССР". В настоящее время, по самым скромным подсчетам, в нашей стране более 80 миллионов советских людей посещают музеи, знакомятся с памятниками старины и истории советского общества, участвуют в различных торжественных церемониалах…
Хороший сегодня выдался денек. Директор галичского экскаваторного завода товарищ Трубников сдержал обещание, и в 9:00 служебный заводской автобус ПАЗ-652 был подан, как и договаривались, прямо к музею. Он был предоставлен в полное распоряжение Ирины на весь день. Опять же — с погодой повезло. Так что, добравшись до Унорожского городища [105], они с ребятами успели не только хорошенько поработать на этюдах, но еще и искупаться, организовать подобие пионерского костра и полакомиться запеченной в золе картошкой.
В Галич возвратились в начале пятого. Выгрузив подопечный детский народец там же, у музея, и взяв с ребят слово, что все эскизы и наброски они доведут до ума в ближайшие пару дней, Ирина подошла к водителю пазика. Немного смущаясь, протянула десятку. К слову, очень серьезная, по ее доходам, сумма. Ну да нынешняя вылазка того стоила.
— Да вы что, Ирина Петровна! — возмутился водила. — Да это не вы мне, я вам приплатить должен! За своего оболтуса. Раньше уж с такими обормотами водился — страх и горе! А как в ваш кружок поступил — не узнать парня.
— Ой! Извините, а вы?..
— Я буду отец Миши Железнякова. Иван Николаевич Железняков.
— Миши? Простите, я не знала. Ну какой же он оболтус? Очень славный мальчик. И не бесталанный. Неусидчивый немножко, это да. Но рука, кисть хорошо поставлены. И вообще… фантазия, воображение дай бог каждому в его возрасте.
— Во-во, — усмехнувшись, подтвердил водила. — С его фантазиями мы только чудом до учета в детской комнате милиции не дотянули. Но теперь, вашими стараниями, Ирина Петровна… Короче, денюжку вы свою уберите. Нынешний рейс мне на заводе оплатят. Директор лично распорядился.
— Спасибо вам, Иван Николаевич. И товарищу Трубникову, как увидитесь с ним, тоже огромную благодарность от меня передайте.
— Всенепременно, Ирина Петровна. Счастливо.
Пазик, натужно зафырчав, покатил на завод, а Ирина, вполне собою довольная, поднялась на крыльцо и, толкнув старую, дореволюционной ковки дверь, нырнула в прохладу сыроватого, с извечными комарами, музейного предбанника.
И вот здесь-то ее радужное настроение с ходу и приподопустили.
— Ирка?! Ты? Ну наконец-то! — метнулась к ней кассирша, а по совместительству уборщица тетя Глаша. — Где тебя черти носят?!!
— Как это где? Мы с ребятами в Унорож на этюды ездили! Я же эту поездку больше месяца выбивала!
— Да знаю я! И угораздило тебя именно на сёдня ее! Выбить!
— А что случилось?
— Комиссия случилась. Из костромского управления культуры. Во главе с этим козлищем, с Пономаренкой.
— О нет! — простонала Ирина. — Только не это!
— С двух часов у нашей директрисы заседают. Мало того, еще и сучку эту, Элеонору Рудольфовну, из РОНО, позвали. А она на тебя давно зуб точит… В общем — натурально как снег на голову. Хотя… уж лучше бы и в самом деле заместо них снег пошел.
Раздосадованная Ирина бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Вслед донеслось озабоченное причитание тети Глаши:
— Ирк! Ты там только того… Не возникай! С этими костромскими связываться — себе дороже. Просто молчи и кивай: дескать, была не права, отдельные ошибки признаю, приму к сведению…
Ирина пересекла небольшой выставочный зал, ныне отведенный под выставку работ местных художников (тот самый зал, в котором они волею судьбы познакомились с Юрием), и подошла к двери кабинета директрисы. Перед тем как войти, приложила ухо к дверной щели, прислушалась.
— …Как и прежде, во главу угла поставлена проблема тематической картины, этого наиболее действенного и полномасштабного продукта советского искусства, — бухтел в кабинете на раз-два узнаваемый, скрипуче-неприятный тенорок товарища Пономаренко. — Реалистические традиции, которыми окрашивалась во все времена картина о современнике, о революционном прошлом, не в состоянии иссякнуть, лишь по-разному трактуясь каждым новым поколением…
Ирина тяжело выдохнула и решительно толкнула дверь.
— Добрый вечер. Прошу прощения за опоздание. Просто я не была поставлена в известность о том…
— Ба-а! А вот наконец Ирина Петровна соизволили появиться! — расплылся в саркастической ухмылочке Пономаренко. — Ну да, лучше поздно, чем никогда. Не правда ли, товарищ директор?
Директриса в ответ не произнесла ни слова. Разве что смерила Ирину таким взглядом, словно бы та как минимум продала секреты Родины иностранным агентам.
— Проходите, Ирина Петровна, присаживайтесь. Вы, надо сказать, очень вовремя, хоть и под занавес рабочего дня появились. Ибо мы тут, голубушка, как раз о вашем секторе речь ведем.
— Да-да… Я… извините… Я вас внимательно слушаю.
— Нет уж, теперь позвольте НАМ вас послушать!
— А-а-а… А что вы хотели услышать?
— Да вот хотя бы… Скажите, на каком основании вы взялись вести при музее изобразительный кружок?
Ирина попыталась собраться с мыслями. Но те решительно не собирались. Слишком уж внезапной и резкой оказалась перемена обстановки: от сурожского веселья к галичскому похмелью.
— Да как вам сказать, Андрей Аркадьевич… Просто по собственной инициативе. Опять же ребята попросили.
— "Ребята попросили"! Чудесное основание, не правда ли? — Пономаренко обвел глазами собравшихся, и все, за исключением старейшего музейного работника Спиридона Леонтьевича Ветлушкина, солидарно-осуждающе покачали головами. — А если бы вас ребята попросили… скажем, обнаженную натуру рисовать? Вы бы тоже… пошли навстречу?
— Извините, Андрей Аркадьевич, но я не вполне понимаю, к чему вы клоните?
— А клоню я, голубушка, к тому, что подобного рода деятельность — от слова "само-" — должна опираться на утвержденные учебно-методические планы. — Пономаренко перевел взгляд на "сучку из РОНО": — Элеонора Рудольфовна, скажите, вам таковые предоставлялись?
— Разумеется, нет, — охотно отозвалась та. — Более того, я никогда не скрывала своей тревоги по поводу функционирования на базе нашего краеведческого музея этой… подпольной изостудии.
— Элеонора Рудольфовна! — укоризненно покачал головой Ветлушкин. — Вы бы все-таки выбирали выражения? Ну что значит подпольной?
— А я выбираю! Вы видели, что они там с учениками рисуют? Церкви, погосты, курганы какие-то, избы разрушенные. Сплошь, извиняюсь за грубое слово, декаденс.
— А разве "декаданс" — грубое слово? — невинно уточнила Ирина.
— А вы мне тут не дерзите! Я вам так скажу, Андрей Аркадьевич, даже если бы Ирина Петровна и сподобилась принести мне на утверждение методические планы… Хотя лично я сомневаюсь в ее способности грамотно их подготовить…
— Ну, это уже слишком! — снова возмутился Ветлушкин. — Между прочим, до перехода на работу в музей Ирина Петровна несколько лет преподавала рисунок в Доме пионеров!
— Вот именно! А теперь, воспользовавшись служебным положением, переманивает к себе наших детей! В итоге по результатам минувшего учебного года недобор учащихся по изостудии Дома пионеров составил почти сорок процентов!
— А я никого и не переманиваю! Дети сами…
— Сами, Ирина Петровна, это когда после шестнадцати лет! — назидательно изрек Пономаренко. — Стукнет сопляку шестнадцать — вот тогда пожалуйста: хочешь во взрослое кино, хочешь в музей. Вот с этого момента, как говорится, сами с усами. Но до того — извини-подвинься! С детьми самодеятельность хороша только в одном случае.
— Это в каком же? — с вызовом поинтересовалась Ирина.
— Когда она художественная и на сцене! А для всех остальных случаев существуют педагоги, методисты, пионервожатые и комсомольская организация. Я доступно излагаю?
— Вполне.
— Прекрасно. Довожу до общего сведения, товарищи, что по возвращении в Кострому мною будет подготовлено распоряжение о запрещении штатным музейным работникам заниматься любой сторонней деятельностью, за исключением научно-просветительской. А то — сегодня один при музее изостудию заведет, завтра другой — кружок кройки и шитья. А там, глядишь, и вовсе какую-нибудь частнособственническую потребкооперацию замутят?..
Ближе к вечеру, когда московская жара начала потихонечку, нехотя идти на убыль, в Сокольниках, на Оленьем валу, остановилось такси, высадив одинокого пассажира, имущество которого состояло из чертежного тубуса и небольшого, явно нового чемоданчика.
Дождавшись, когда такси уедет, Барон перешел на противоположную сторону улицы и прошествовал с полквартала назад. Следуя профессиональной привычке, он никогда не озвучивал таксистам настоящего адреса, ибо опыт показывал, что те, как правило, обладают отменной зрительной памятью. Через пять минут он оказался возле дома, в котором квартировал Шаланда. Загодя посланный сюда человек от Халида предупредил старого приятеля о вечернем визите, так что в хату Барон заходил, не беспокоясь о том, что его тут не ждали…