Словно бы и не минуло недели с момента его последнего визита на эту воровскую малину. В насквозь прокуренной, пьяно гомонящей комнате за столом обнаружились всё те же. Разве что сам стол сегодня был накрыт много богаче.
— Ба-а! — восторженно откликнулся на заход питерца Казанец. — Их превосходительство Барон прибыть изволили!
— Хлеб да соль, бродяги. Но коли уж взялся следовать правилам этикета, к барону, не состоящему на службе, следует обращаться "их благородие".
— Во дает! Шпарит как по писаному!
— Присаживайся, Бароша, присаживайся, гость дорогой. Надеюсь, хотя бы в этот раз откушаешь с нами?
— Всенепременно, Шаланда. Всенепременно. По правде сказать, нынче я — голодный аки волк.
— Вот и добре.
Казанец тем временем озабоченно заглянул под стол, осматривая расставленную там батарею бутылок, большею частью уже пустых.
— А напитки-то у нас катастрофически испаряются! Я, пожалуй, метнусь за добавкой, а, Шаланда? Пока гастроном не закрылся.
— Сиди, я схожу, — поднялся со своего места Гога, вызвав немалое удивление подельников. Ибо ранее в подобных "благородных" поступках замечен он не был. — Все равно мне еще… того… папирос купить.
— А и то. И сгоняй. Тебе физические упражнения только на пользу, — благодушно дозволил Шаланда. — Барон! А ты пока харчись, дорогой! Жировка у нас нынче по высшей категории!
— А всё твоими молитвами, — угодливо уточнил Казанец.
— Харчись и рассказывай. Как сам? Как Питер? Как девки питерские?
— Братцы! — взмолился Барон. — Не портите обедню! Дайте хошь серёдку набить, чтоб краешки заиграли.
— Всё-всё, умолкаем… Но водочки-то выпьешь?
— Не откажусь. Я ж из Ленинграда, а у нас там не пьют всего четыре человека. Да и то потому, что руки заняты.
— Это кто ж такие занятые будут?
— Парни с конями. Те, что на Аничковом мосту стоят.
Московская гоп-компания дружно заржала. Аки те кони, что на Аничковом…
Часа через полтора, когда была выпита уже и изрядная часть принесенного Гогой спиртного, Шаланда, пошатываясь, прошествовал на кухню, где под фальшь-половицей он хранил ватажный общак. И вскоре возвернулся с неизменно радующей взор каждого строителя безденежного коммунистического общества пачкой дензнаков, торжественно выложив ее перед Бароном.
— Твоя доля, друг сердешный. За вычетом комиссионных Халиду. Не беспокойся! Со стариком я рассчитался, так что более никто никому ничего не должен.
— Премного.
Барон небрежным жестом смахнул деньги со стола.
— Еще картина осталась, — напомнил Казанец.
— Точно! Барон, ты там, в своих невских палестинах, на живопи`сь, случаем, никого не подписал?
— Пока нет, но активно работаю в этом направлении. Потенциальный клиент категорически не желает брать кота в мешке. И я его отчасти понимаю. Слишком высок в этих и без того узких кругах оборот подделок. Холст под лупой смотреть надо, пальца`ми щупать… Потому, если высокое собрание возражать не станет, я бы забрал его с собой? Так будет проще общаться с коллекционерами.
— Да ва-аще без проблем! Забирай и увози отседова эту дуру. Лично мне только спокойнее будет.
С этими словами Шаланда распахнул створки платяного шкафа и достал спрятанный под грудой шмоток свернутый трубочкой холст.
— Не понял? Ты что, прямо здесь его, на хате, хранишь?
— Ты ж сам сказал беречь от сырости? Значит, подвал и чердак отметаем, в дровяном сарае не оставишь. И куда ее прикажешь сувать?
— Согласен. Погорячился. Вопрос снимается. — Барон прошел в прихожую и вернулся с оставленным там чертежным тубусом.
— Видал-миндал? — зашептал на ухо Казанцу Гога. — Дескать, "как высокое собрание решит". А сам загодя тарой под картину обеспокоился.
Упаковав холст, Барон подхватил с блюдца соленый огурец и смачно похрустел, зажевывая перегарное послевкусие.
— Ну всё, братцы! Как говорится, в гостях хорошо, а дома — и солома едома. Пошкандыбаю я.
— Да ты чё?! Даже не посидели толком! — возмутился Шаланда. — Не, Барон, не знаю, как у вас в Питере, но в столице так дела не делаются!
— Тем более скоро девки срамные нарисуются, — подтвердил Казанец. — Ох и загуляем!
— Да на фига мы, убогие, такому расписному сдались? Он бабки взял, картину забрал. А поскольку больше здесь взять нечего, таперича можно и ручкой сделать.
— Грубый ты человек, Гога, — тщательно взвешивая слова, отозвался на очевидную дерзость Барон. — Запомни на будущее: не след людей, всех скопом, персональным аршином мерять. Я это тебе потому говорю, что у тебя лицо вроде неглупое.
— Да уж не дурнее других прочих будем.
— Хотя… возможно, я и ошибаюсь. Всё, извиняйте, братцы, но поезд у меня. Только-только, впритык на вокзал успеваю.
— Ну, коли так, прощевай, — стиснул старого кореша в объятиях Шаланда. — Когда в следующий раз в наших краях нарисуешься — маякни, не забывай.
— А ежели не просто нарисуешься, — весело подхватил Казанец, — а с новым набоем фартовым, тогда вдвойне не забывай. Считай, мы уже в доле!
— Заметано!
Шаланда вышел закрыть за Бароном дверь, а Казанец плеснул себе на полстакана, залпом махнул и восторженно констатировал:
— Э-э-эх, вот это я понимаю — человек! Чтоб ему сто раз куда надо попасть, но при этом — ни разу не попасться.
Услышав это пожелание, Гога криво усмехнулся и принялся с преувеличенным старанием убирать с лацканов пиджака невидимые ниточки…
Выйдя на улицу, Барон двинул стопы в направлении станции метро. Неохота было выстаивать очередь на стоянке такси, да и время поджимало — до поезда на Галич оставалось меньше часа.
Решение схорониться у Ирины возникло у него спонтанно, но теперь считалось единственно правильным. В случае, если ленинградцы объявили всесоюзный розыск, глубокая провинциальная дыра — самое распоследнее место, где его могли бы начать искать. Так что под легендой летнего отпуска в Галиче вполне можно спокойненько пересидеть недельку-другую, а потом видно будет. Опять же и Айвазовского там, до поры, схоронить можно.
Погруженный в свои мысли, Барон даже не заметил, откуда вдруг возникла притормозившая "Волга", из которой резво выскочили двое мужчин в штатском. Отлаженными движениями они лихо заломили Барону руки и, ничего не объясняя, затащили на заднее сиденье машины, крепко зафиксировав с боков своими телами. Тот, что плюхнулся слева, профессионально обшмонал его на предмет оружия и содержимого карманов, а правый — бесцеремонно занялся внутренностями чемоданчика.
В машине, на месте водителя, находился еще один — тоже в штатском. Он покамест сидел молча, головы не поворачивал, но по всему читалось, что он тут — за главного.
— Здесь чисто, — закрывая чемоданчик, доложил правый.
К слову, присутствуй при этом захвате Казанец и Гога, то, напрягши зрительную память, они, возможно, и опознали бы в нем посетителя ресторана "Прага". Того, что пару дней назад пил пиво и почитывал "Правду" за соседним от них столиком.
— У меня тоже. Чисто, — сообщил левый. — Вот, только это. — Он положил на свободное сиденье рядом с водителем обнаруженные в карманах Барона паспорт (за исключением нескольких потертостей — подлинный), бумажник, полученную от Шаланды пачку денег и картонный прямоугольник билета.
Водитель взял паспорт и билет, несколько секунд поизучал и лишь тогда соизволил обернуться.
— Ну, здравствуй, Юра. Наконец мы с тобой снова сыскались в этой жизни. Рад встрече.
ТВОЮ ЖЕ!.. Чего-чего, но столь томного окончания вечера Барон никак не ожидал.
— А уж как я-то, Владимир Николаевич, рад. Словами не передать, а руками показать — извини, не могу. Боюсь, твои псы нервничать станут.
Левый и правый, обидевшись на псов, недовольно засопели.
— Кучеряво живешь, Юра. Если навскидку — в одной только этой пачке мое жалованье за год.
— Так ведь в человеке всё должно быть прекрасно. Включая содержимое карманов.
— Возможно… Однако поездку в Галич, извини, придется отложить. Да и ни к чему она. Нет в Галиче Ольги! Я этот след задолго до тебя прокачал. Пустышка.
— Значит, плохо качал.
— ЧТО?! Что ты хочешь этим сказать?!
— То и говорю — искать надо лучше.
— Ты… Ты НАШЕЛ ОЛЬГУ?!
— Нашел.
— Ну дела!.. — ошеломленно протянул Кудрявцев и, плохо скрывая досаду, приказал правому: — Завтра к 14.00 вызовешь ко мне на ковер Сейфуллина. Уволю, к чертовой матери! Сыщик хренов!
— Вот это правильно, — усмехнулся Барон. — Бракодела — к ответу!
— Сделаю, Владимир Николаевич, — отозвался правый. — Кстати, у него в тубусе какая-то картина. Похоже — старинная.
— Я знаю. Там Айвазовский. Оставь пока.
После этих слов в мозгу доселе сомневающегося Барона все окончательно разложилось по полочкам.
— Меня Гога сдал?
— А кто такой Гога? — максимально равнодушно уточнил Кудрявцев.
— Понятно. То-то я подумал, с чего вдруг он с таким пионерским задором в гастроном шестернулся?
— Хлопцы! Спасибо за помощь, на сегодня вы свободны.
"Хлопцы" понимающе кивнули и выбрались из салона. Правда, перед этим правый достал наручники, защелкнул их на кистях Барона, а ключ передал Кудрявцеву со словами:
— Вы поосторожнее с ним, товарищ генерал! Тот еще фрукт.
— Жену поучи! Щи варить! — сварливо огрызнулся товарищ генерал.
— Вот это правильно! Служебным псам панибратства спускать никак нельзя — не то кусать разленятся, — язвительно подтвердил Барон, разглядывая стальные наручники. — Ишь ты! Я такие только у КУКРЫНИКСов видел. На карикатурах про жертв апартеида.
— Извини, Юра. Нам сейчас предстоит совершить довольно продолжительный авто-марш-бросок, а изучив твой… хм… послужной список… — взялся неуклюже оправдываться Кудрявцев. Было видно, что ему самому неловко за браслеты на Юркиных руках. — А ну как задумаешь по дороге выскочить? У меня возраст и здоровье не те, чтоб в горелки играть.