— Иди к дому, а я пока машину загоню.
Барон с интересом всмотрелся.
— А вохра, я так понимаю, засела в кустах?.. О! — его взгляд задержался на сидящем на крылечке дома старике, на плечи которого была накинута армейская шинель, а на голове красовалась буденовка. — А вот и старик привратник Фирс. Только на пролетарский манер. Интересно, и в каком же он звании будет?
— В звании пенсионера союзного значения.
— ЧТО?!
Запоздало сообразив, Барон бросился к старику. А тот, заприметив подъехавших, уже и сам ковылял навстречу, причитая и охая:
— Юрочка… Мальчик мой!.. Ну как же так? Что ж ты меня тогда?.. Ушел и… А я ведь так ждал тебя… Я так…
— Прости, дед Степан! Прости меня, слышишь… Я… я очень виноват перед тобой… Ты… ты только зла на меня не держи… Очень тебя прошу…
— Ну что ты, Юрочка… Ну что ты, мальчик мой…
— А ведь я нашел ее, дед Степан! Нашел Ольгу-то! НАШУ ОЛЬГУ!..
Наблюдая за этой сценой, Кудрявцев почувствовал, как к горлу подступил ком. Закусив до боли губу, дабы не пустить непрошеной слезы (все мы на старости лет становимся сентиментальнее), он развернулся и пошел загонять машину…
— …Да пойми ты, дурья твоя голова! Именно сейчас, когда ты разыскал Ольгу, у тебя появился реальный шанс остановиться и начать совершенно другую, новую жизнь.
— А под остановиться, я так понимаю, подразумевается отсидеться? Годков эдак семь-восемь?
— А ты как хотел?! Чтоб тебе за грабеж в Столешниковом переулке талоны на усиленное питание выдали? Да вы со своим Шаландой и его урлой весь МУР на уши поставили!
— Отрадно слышать.
Воссоединившаяся троица старых знакомых сидела на застекленной дачной веранде за круглым столом, по центру которого громоздился большой пузатый самовар. А вот спиртного на столе не было — градус продолжавшейся второй час дискуссии сейчас и без него зашкаливал.
— Юра! Вот напрасно ты, честное слово. Володя… Владимир Николаевич, он ведь тебе добра желает.
— Да куды нам с добром?
— Юрий! Прекрати ёрничать! И послушай, что тебе умный человек предлагает!
— Не могу не подчиниться голосу, он же — честь и совесть партии! Потому умолкаю и весь обращаюсь во слух, — усмехнулся Барон, после чего Кудрявцев в очередной раз взялся рисовать перспективы:
— Во-первых, про семь-восемь лет речь уже не идет. На днях потерпевший пересчитал сумму ущерба. В том числе официально признал украденного Айвазовского копией. Посему максимум, что тебе светит, — трёшка. От силы — четыре года. При условии, разумеется, что завтра мы с тобой проедем на Лубянку и зарегистрируем явку с повинной. Легче будет потом с милицейскими торговаться.
— Ах, еще и явку? Прелестно! А явку, стесняюсь спросить, в качестве кого?
— В качестве наводчика и организатора квартирной кражи в Охотном Ряду. Конкретно — в Столешниковом переулке.
— О как? А что, и доказательства имеются?
— У МУРа, насколько мне известно, пока лишь косвенные. Но вот у меня — прямые.
— Так ты, Владимир Николаевич, в свободное от забот о государственной безопасности время частным сыском изволишь подрабатывать?
— Прекрати! На самом деле это не смешно.
— Как сказать. А… э-э-э… стесняюсь спросить: от розыска по ленинградской теме вы, товарищ генерал, меня тоже отмажете?
— О господи! — схватился за сердце Гиль. — А в Ленинграде-то ты что уже успел натворить? Главное — когда?
— Когда? — догадавшись, нахмурился Кудрявцев. — Да, похоже, что не далее как вчера вечером. Я прав? Ты каким-то боком причастен к ограблению квартиры на улице Марата, где милиционером был застрелен налетчик по фамилии Невский?
— М-да… А у вас и в самом деле — Контора! Снимаю шляпу. Прикинь, дед Степан? Всего сутки прошли, а наш генерал уже за всё про всё в курсе… Что там человек? Это КаГэБэ звучит гордо!
— Просто мы получаем ежедневную сводку обо всех случаях применения и использования огнестрельного оружия в стране.
— А уж сводку о всесоюзном розыске и подавно?
— Разумеется. И твоя фамилия в ней не фигурирует.
— Экие у нас в Питере мильтоны неповоротливые.
— Я сегодня днем звонил в Ленинград и общался с дежурным по городу, выясняя подробности. По версии местного уголовного розыска, преступник действовал в одиночку.
— Что?!
— Что слышал. Будучи застигнутым на месте преступления, он попытался оказать вооруженное сопротивление и был застрелен. Я еще дополнительно уточню этот момент, но по состоянию на сегодняшний день иных подозреваемых в этом деле нет. Так что, считай, тебе в очередной раз крепко подфартило.
Потрясение Барона от поведанного Кудрявцевым оказалось столь велико, что он не смог выдавить из себя ни единого слова в ответ, продолжая ошалело переваривать свалившуюся на него информацию. И то сказать — второй раз за минувшие сутки, даже уже будучи покойным, Хрящ чудесным образом спасал его от милицейского преследования.
— Что и требовалось доказать, — продолжил Кудрявцев. — Судьба раз за разом тычет тебя носом в дверь, в которую тебе следует как можно скорее зашагнуть. А ты с бараньим упрямством этому сопротивляешься…
Доселе спокойная интонация Кудрявцева переросла в почти отчаянную:
— Объясни нам! Как?! Ну как мы с Казимирычем можем тебе помочь, если ты сам себе помочь не хочешь?!
— В самом деле, Юра. Пора тебе завязывать с… Знаешь, как говорится, "раньше сядешь — раньше выйдешь"?
Расхожую дурацкую прибаутку Гиль произнес таким серьезным авторитетным тоном, что Барон невольно рассмеялся.
— Дед Степан! От кого другого, но из твоих уст — никак не ожидал афоризмов фраерской мудрости.
Всё, на этом Юрином смешке терпение Кудрявцева окончательно лопнуло.
— Значит, так! Чую, сейчас мы ни до чего путного так и не договоримся. Потому даю команду: всем спать. Подъем в семь ноль-ноль: умываемся, завтракаем и выслушиваем твое окончательное решение. После чего…
Владимир Николаевич запнулся. Поскольку и сам не знал, что ему следует предпринять в случае, если Юрий откажется от их с Гилем предложения.
— Всё, братцы! Будет утро — будет пища. А пока — отбой… Хотя погоди-ка…
Кудрявцев запоздало вспомнил, что за всей этой суетой позабыл задать один очень важный вопрос. Связанный не с бурным уголовным настоящим парня, а с его былым партизанским прошлым.
— Скажи, Юра, тебе известно что-нибудь о том, как и при каких обстоятельствах погиб Хромов?
Вопрос оказался столь неожиданным, что у Барона глаза на лоб полезли.
Когда к нему вернулся дар речи, все, что он сумел выдавить, — хриплое:
— Известно.
— Что именно?!
— Дядя Миша, а с ним Сережа Лукин погибли в неравном бою возле деревни Нилово. Это случилось сразу после того, как они провели успешную ликвидацию подполковника абвера.
— Рассказывай, — дрогнувшим голосом попросил Кудрявцев. — И постарайся максимально подробно.
— Ну, всех подробностей я и сам не знаю, — мрачно уточнил Барон.
— Тогда давай, какие есть.
Барон достал папиросу, закурил и начал рассказывать…
— В самом начале ноября 42-го мы получили с Большой земли информацию о том, что в ближайшие дни в Нилово… это такая довольно крупная деревня, километрах в 30 от нашей тогдашней партизанской базы… должен прибыть высокий немецкий чин. Фамилию я теперь, разумеется, не вспомню. Но — в звании подполковника точно. В расположенной рядом с Нилово немецкой разведшколе вроде бы намечался выпуск очередной партии агентов, и этот фашист должен был присутствовать на экзаменах… или… уж не знаю, как это у них правильно называлось. Отряду была поставлена задача ликвидировать этого чёрта.
Наш командир, Яков Трофимович, поначалу склонялся к подготовке полномасштабной боевой операции, но Лукин убедил его, что в такой ситуации диверсия — более надежный вариант. Комиссар Прохоров это решение поддержал. Так была создана группа из трех человек — ликвидаторы (Лукин, Хромов) и я в качестве связного. А я к тому моменту, как назло, простуду подхватил. Не то чтобы критично, температура небольшая, но противная, от которой легкий озноб и в костях ломота. Но я в том, разумеется, не признался — еще решат, что струсил. И на следующее утро мы выдвинулись в Нилово.
По прибытии оборудовали небольшой схрон на краю леса, откуда до деревни, если напрямки, метров сто, не больше. Сергей с Михалычем оставили меня там стеречь оружие и боеприпасы, а сами ушли проводить рекогносцировку. Не возвращались долго, часа четыре. Помню, я уже стал всерьез опасаться, что их обнаружили и захватили. Но ближе к вечеру они вернулись. Информация вроде как подтверждалась — от одного из местных жителей узнали, что небольшой, но крепенький домишко, что в трех дворах от здания местной комендатуры, немцы накануне весь день прибирали-вылизывали. Вплоть до того, что даже нужник покрасили и утеплили… По всему — высокопоставленный гость должен был остановиться именно в той избе. А может, уже остановился. По крайней мере, часового у калитки Сергей с Михалычем срисовали.
Понятно, что штурмовать избу нашим маленьким отрядиком было равносильно самоубийству. И тогда Лукин, как старший группы, принял решение валить этого гада на дороге, примерно в километре от деревни. Сыскалось там одно очень удобное местечко для засады. И путь отхода вполне себе: небольшим оврагом, аккурат к лесу выводящим. Единственная загвоздка — "знающего" среди нас не было. А надо сказать, дорога для этой глухомани была вполне себе оживленная. Машины периодически туда-сюда между деревней и лагерем разведшколы перемещались. Включая и легковые. Поди пойми — в какой из них берлинскую шишку возят. А стационарный наблюдательный пункт устроить решительно негде. Разве что… В общем, это была идея Лукина, хотя Михалыч поначалу очень неодобрительно к ней отнесся.
Там, в деревне, через улицу, почти в створе интересующего нас дома, некогда хата стояла. Ныне дотла сожженная — одна лишь печь с трубой посреди прочего уцелевшего мусора. Вот они меня той же ночью до того места довели и на печи пристроили, сверху мусором закидав. Взрослый человек там всяко не схоронился бы. После этого мужики в лесок к схрону возвратились, ну а я остался. Наблюдать. А температура ночью уже почти до нуля опускалась. Да еще, скрючившись в одной позе, на холодных камнях лежать пришлось. Так что к утру моя легкая простуда предсказуемо переросла в тяжелую. Но все-таки оно того стоило. В восьмом часу увидел я этого абверовца, в нужник важно прошествовавшего, уже при полном параде. Помню, мордоворот у него был — будь здоров, даже не с двойным — с тройным затылком… Ну, думаю, раз при мундире, значит, скоро поедет. И действительно — ровно в восемь остановилась у дома машина в сопровождении двух мотоциклов охраны. Мордоворот вышел с портфельчиком, уселся в нее и уехал. С почетным эскортом — один мотоцикл спереди, второй — позади. Я тогда потихонечку из своего укрытия выбрался, на землю упал и ползком, ползком, огородами…