"Разбередил душу! Зараза такая! Чтоб тебя черти… Робин Гуд хренов!"
Мысленно костеря Юрку, я сгреб со стола бумаги, убрал их в сейф, а взамен достал распечатанную с гостями бутылку коньяка. Нацедил полстакана, маханул разом, не закусывая. Самое дурацкое заключалось в том, что, будучи всю сознательную жизнь человеком служивым, сейчас я искренне завидовал парню, который, в отличие от меня, строил свою судьбу сам. Не подчиняясь ничьим приказам, указаниям и распоряжениям. Его били — он поднимался, его нагибали — он выпрямлялся. Самые лучшие, самые дорогие для человека годы детства и юности пришлись у Юры на войну и лагерь, где смерть — повседневная реальность, а концентрация беды, озлобленности и цинизма зашкаливает. Но, несмотря на это, в сердце парня все равно сохранилось место для любви. Именно она, любовь, в итоге помогла ему найти Ольгу. Тогда как я, весь из себя такой прожженный профи, с раздутым аппаратом сыскарей и раскинутой по стране агентурной сетью, сделать этого не сумел. Не сумел по той причине, что искал Ольгу разумом, а не сердцем, которое у меня давно огрубело, превратившись именно что в "пламенный мотор".
Я накапал себе еще на треть стакана, выпил и посмотрел на часы — те показывали начало второго. Поздновато, конечно, хотя… Коли начальство бодрствует, то и подчиненным спать не след.
И я набрал домашний номер своего порученца.
— Приветствую, Олег Сергеевич. Не разбудил?
— Доброй ночи, Владимир Николаевич. Ну… Так, самую малость.
— Не спи, казак, во тьме ночной. / Чеченец ходит за рекой.
— Почему чеченец? Ходит? — не то спросонья, не то по причине незнакомства с классикой удивился Марков.
— Потому что Пушкин. Написал… Кстати, а у тебя есть под рукой чем записать?
— А, э-э… Секундочку… Готов.
— Первое. Марцевич Анатолий Яковлевич. Ленинградец. По оперативным данным, в блокаду занимался скупкой и кражей предметов, представляющих ювелирную, художественную и историческую ценность. За эти свои, на грани "стенки", художества за жопу отчего-то схвачен не был и к суду не привлекался. Меня интересует все, что у нас и у смежников могло иметься на этого ублюдка. И отдельно — обстоятельства его смерти, случившейся не ранее 1954 года. Записал?
— Так точно.
— Идем далее. Второе: фамилия Калинкович. Полные установочные данные найдешь в уголовном деле Юрия Алексеева, которое ты подрезал в ленинградском милицейском архиве. Меня интересует максимально полное досье на этого деятеля, равно как на его тестя. Принято?
— Да, записал. Первое и второе — как срочно?
— Не стремглав, но поспешая.
— Понял.
— И, наконец, последнее. Нужно отправить толкового человечка в командировку, в деревню Нилово Новгородской области. Задача: переговорить с местным населением, в первую очередь из числа тех, кто жил в деревне в годы оккупации, и попытаться выяснить подробности боя, случившегося там в первых числах ноября 1942 года. В ходе этого боя погибли двое партизан. На всякий случай запиши их фамилии — Хромов, Лукин. Прежде всего меня интересует — были ли впоследствии погребены тела? И если да, то где именно. У меня пока всё. Вопросы?
— Вроде нет. Правда, временной и географический разлет поставленных задач немного удивляет. Не понимаю, какая тут может быть связь?
— А тебе, Олег Сергеевич, поставлена задача исполнять — не анализировать. Знаешь, как в наружке говорят? Вот самое распоследнее дело — начать думать за объекта. Уловил?
— Так точно. А вы завтра в конторе когда появитесь?
— А в чем причина, если не секрет, подобного любопытства?
— Вас вечером Грибанов активно искал, интересовался.
— Когда появлюсь, не знаю. А Грибанову я сам с утра отзвонюсь. Всё, Олег Сергеевич, ложись, досыпай…
Интересно, по какой такой теме меня Олег Михайлович ввечеру лицезреть возжелали? Скорее всего, по Солженицыну. По этой, будь она неладна, литературной сходке у Твардовского… Ну да, в любом случае, сейчас я был уже не в состоянии вдумчиво ознакомиться с лежавшим в сейфе донесением непосредственного участника сей писательской вечеринки — моего штатного осведомителя с агентурной кличкой Пашенный (между прочим, лауреат Сталинской премии в области литературы и искусства!). Посему, следуя народной традиции "Бог троицу любит", я накапал себе еще немного коньяку и, выпростав его, отправился на боковую…
Спалось архискверно.
Всю ночь мучили кошмары, самым лютым из которых явилась виселица. На ней, помимо Михалыча и незнакомого мне Лукина, болтался ваш покорный слуга. Причем, в отличие от этих двоих, последний вел себя совсем не геройски — хрипел, пыжился и сучил ножками, пытаясь, оттолкнувшись от воздуха, подтянуться, дабы ослабить сжимающую горло петлю. Возможно даже, что и обделался. Теперь уже и не вспомню…
Так что на этот раз я был исключительно благодарен будильнику, выдернувшему меня из мерзких сновидений в половине седьмого. Умывшись, побрившись и
приведя себя в более-менее божеский вид (вот не нужно! вот никому не советую на ночь выпивать такое количество коньяка, да еще без закуски!), я спустился на первый этаж и со словами "Па-адъем! На зарядку ста-ановись!" открыл ключом дверь "арестантской".
М-да… А вот проводить зарядку оказалось решительно не с кем: старик Гиль для подобных дел слишком стар, а перспективного молодого спортсмена в комнате не оказалось. То бишь — совсем! И это притом, что замок был закрыт ровно на те же вчерашние два оборота и внешних повреждений не имел.
На столе лежала записка. Не обнаружив в комнате листа бумаги, Юрка безжалостно вырвал из книги Серафимовича "Железный поток" фронтиспис с портретом автора и набросал на его внутренней стороне следующий текст:
Здравия желаю, товарищ генерал!
Тысяча извинений за уход по-английски (к слову, ваши английские замки — полное дерьмо). Возможно, отчасти вас утешит тот факт, что я внял вашим и деда Степана рекомендациям и отправился "сесть пораньше". К сожалению, мой нынешний статус не позволяет воспользоваться любезным предложением явки с повинной, так что, боюсь, раньше выйти не получится…
Две просьбы:
1. Озаботьтесь, пожалуйста, судьбой Айвазовского. Если прямые наследники не сыщутся, пристройте картину в музей (желательно в мамин, в Русский).
2. Если дозволят ваши чекистские принципы, то деньги, что вы у меня изъяли (хотя бы часть), перешлите в Пермь, Ольге. Она в них сейчас очень нуждается.
Утешьте, как можете, деда Степана и вообще — приглядывайте за ним.
Всех благ. Остаюсь ваш непутевый Юрка Барон.
P. S.: Поскольку давеча вы реквизировали у меня всю наличность, невольно пришлось позаимствовать из карманов вашего плаща пять рублей с мелочью. С тем чтобы добраться до Москвы. Да не сочтите за кражу, а примите за вспоможение.
Свою реакцию на это послание в частности и на саму ситуацию в целом здесь публично озвучивать не решаюсь.
По причине абсолютной нецензурности таковой…
— …Галич? Пермь на проводе. У вас три минуты. Говорите…
— Алло! Алло! Это музей?
— Оленька, ты?! Здравствуй, моя хорошая! Это Ирина Петровна!
— Ой, Ирина Петровна! Здравствуйте! А я вам вчера…
— Я знаю, знаю, милая… Ну, как ты там?
— Да более-менее. Нормально, в общем. Вы меня извините, что я, свинья такая, столько времени вам не писала.
— Ну что ты?! Это ты меня извини. Я ведь, когда ремонт делала, случайно вместе с мусором конверты твои выбросила. И в итоге без адреса осталась… Оленька!
— Да?
— Ты… Ты встретилась с Юрой? Он нашел тебя?.. Алло! Ты меня слышишь?
— Я слышу, Ирина Петровна… А с Юрой… Очень странно все получилось… Он приехал ко мне на работу, подошел, поговорил со мной немножко, о пустяках разных. Но себя почему-то так и не назвал. А потом сел в такси и уехал.
— Как это, сел и уехал? Он же… Он же столько лет искал тебя?!
— Да, теперь я и сама это знаю. Но в тот раз я ничегошеньки не поняла… Я лишь в последний момент тогда догадалась, что это был он, Юра. Побежала за ним, но он все равно уехал.
— Ничего не понимаю… Просто голова кругом идет… Как же так? Он ведь только о тебе и…
— Но на днях я получила от Юры письмо. А с ним еще и деньги. Очень много денег.
— Письмо? И что же он написал?
— Ой, по телефону это очень долго… Но в конце написал, что сумел найти меня благодаря вам, и просил, чтобы я не теряла с вами связи. Потому что вы, Ирина Петровна, очень хорошая женщина.
— Вот прямо так и?.. Очень хорошая?
— Да. А может, чудесная. Я сейчас точно не вспомню.
— Но где он сейчас, получается, ты не знаешь?
— Нет. Я как раз подумала, может, вам что-то про Юру известно?
— Нет, милая. Мне, к сожалению…
— Ваше время истекает, заканчивайте разговор!
— Ой, Ирина Петровна!
— Оленька, милая! Нам обязательно надо с тобой… Послушай! В течение этой недели я должна оформить и сдать под ключ новую выставку. И как только я ее… У меня как раз накопились отгулы… И я сразу же к тебе приеду… Ты меня слышишь?
— Алло! Ирина Петровна… Алло…
— Девушка! Подождите, не разъединяйте!.. Деву…
— Ну как, Ириш? Поговорила с Ольгой?
— Поговорила, теть Глаша.
— А чего мрачная такая? Нешто какие неприятности у нее?
— Неприятности?.. Да, пожалуй. И у нее, и у меня.
— О господи! А что стряслось-то?
— Брат у Ольги пропал. Едва только нашелся — и тут же пропал.
— Жалко, конечно. Но тебе-то какое дело? До ейного брата?.. Ой, Ириша?! Да у тебя никак глаза на мокром месте?.. Перестань, ну что ты? В конце концов, человек не иголка. Найдется…
А человек, об исчезновении которого сейчас кручинились не только в Перми и Галиче, но и в элитном подмосковном дачном поселке, в данный момент преспокойненько прогуливался по центру столицы, вдумчиво выбирая объект преступного посягательства…