– Как скажешь. Ты банкуешь, я…
– Блин! Прошу же как человека! Коли есть чего шепнуть – не томи, излагай!
– Я разузнал про вещи с налета на Канонерском.
– Иди ты? Нашлась пропажа у дедушки в штанах?
– Вроде того.
– И где же, сгораю от любопытства?
– У Графини. На временном хранении.
– Это у Зойки Кривой, что ли?
– У нее. Макар анадысь хотел барыге знакомому спихнуть, но тот заартачился. Типа, с мокрого не берет. Вот Макар их у Графини и пристроил. На время, пока кипеж не уляжется.
– Что за барыга, адрес?
– Але, начальник! Я ж говорю: не взял он, шмотки-то!
– А может, я имею желание благодарность ему объявить? В приказе? Короче, адрес принципиального гражданина?
– Тракторная, 17. Квартира 8.
– Зарисовано. Еще что?
– Да вроде пока всё. Хотя…
Вавила примолк. Явно решая: то ли озвучить дополнительную информацию сейчас, то ли приберечь на будущее?
(Понятно. Цену набивает, гаденыш!)
– Ну-ну? Не тяни быка за «му»!
В конце концов, за Макара и Графиню ты мог и по телефону сообщить.
– Ты же сам наставлял: по телефону минимум серьезного тексту? Тока при личной встрече.
(Хорошо излагает, собака. И ведь не придерешься!)
– Угу, выучил. На свою голову… Думаешь, дико интересно в свой законный входной через полгорода переться? За-ради секундного лицезрения твоей физиономии?
– Да кабы мне похмелиться было на что, я бы тоже… – Вавила задумался и вдруг шлепнул доселе несвойственное, образное: —…Я бы тоже отсрочил радость нашей встречи.
(У меня аж язык по-псиному наружу вывалился!)
– Как-как сейчас сказал? Отсрочил?
– А чего?
– Да ничего. Искренне радуюсь, обнаружив в твоей речи следы непрочитанных книжек. Ну валяй, пристрачивай. Рукава к штанинам.
– Вчера вечером на даче, в Орехово. Ты ведь в курсе, начальник?
– За бухту отстоя Райки-плоскодонки? Само собой. Давно пора прикрыть это ваше тюленье лежбище.
– Прикрыть-то можно. А чё потом делать станешь? Разбредется народ кто куда – лови потом майками.
(Нет, за время нашего относительно недолгого, но плодотворного сотрудничества Вавила решительно поумнел. И я даже не знаю, с каким знаком – плюс ли, минус ли? – относиться к сему факту.)
– Наблюдаю, ты как-то не по-хорошему вознесся? С чего бы это, а? Дятелок мой, птичка певчая?
– Обидные слова сказал. Ну как возьму – да осерчаю?
(Ух ти?! Мы сегодня еще и зубки кажем?)
– Так ведь и я, друг сердешный, способен совершить аналогичное действо. Хочешь осерчалками померяться? Могу устроить. Легко.
– Не хочу.
– А коли так – звони дальше. Что там у вас вчера на даче приключилось?
– Хрящ поляну накрывал. Богатую, – нехотя озвучил Вавила.
– Ба-аа, знакомые все лица! Ну-ну?
– По ходу, они с Бароном хорошую тему подняли. Вот и проставлялись: на радостях да с барышей.
– Графиня, Барон. Прям благородное собрание, а не профсоюз блатарей. А что за тема?
– Не знаю. Я его пару раз пытал – ни в какую не колется.
– Может, плохо старался?
– Колоть хорошо – это вообще-то ваша работа, начальник.
– Спасибо, что напомнил. Учту… Кстати, во время ваших пьяных базаров тема с обносом хаты замдиректора Кузнечного рынка, случа́ем, не всплывала?
– Не-а. Сам посуди: кто ж за такой сытый заход порожняка гонять станет?
(Хм… Еще одно очко в твою пользу, стервец!)
– Самолично, разумеется, не станет. А ты бы взял, да и малеха беса подпустил? Приподраскачал? И за рыночного директора, и за вчерашнего обувного.
– А что вчера такое было́ с обувным? – искренне удивился Вавила.
– Как, ты не в курсе? Обули директора. Сообразно профессии.
– Дела-аа! Не, врать не буду, не слыхал.
– Вот те раз. Интересно, и за что же я все это время плачу тебе такие финансы?
– Был и б финансы, а то… Слезы. Даже на закуску не хватает.
– Не пробовал пересмотреть приоритеты?
– Как это?
– Сперва закусывай, а на сдачу выпивай? Оно и для здоровья пользительней… Кстати, Барон этот – кто таков? Какой масти?
– Из молодых, но по всему видать, в авторитете.
– В смысле – в законе?
– Если и нет, то где-то близко.
– С чего такие выводы?
– Хрящ абы с кем работать не станет, – рассудил как-то уж шибко рассудительный нонче агент. – Да еще вторым номером.
– Тоже верно. Вот что, Вавила, ты мне за этого дворянина поузнавай. Потому как… нам здесь новых авторитетов не нужно. Старых не знаем куда складывать.
– Хлопотно может статься, начальник.
– Что так?
– Уж больно суров мужик.
– Не ссы. Твоя милиция тебя бережет.
– Вот это как раз меня и тревожит, – кисло отозвался Вавила.
– «Не тревожься ты, самая близкая, // И не прячь от меня седины, // Ту любовь, что зажгла первой искрою, // Не зальёт половодье весны…»[28]
Как-то неожиданно и вдруг начался дождик. Мелкий, въедливый. Казалось, он даже не падал, а просто висел в воздухе.
– Глумишься, начальник?
– Отнюдь. Просто люблю хорошую эстрадную песню. Слушай, все хотел у тебя спросить: а почему Зойку Графиней кличут? На особу голубых кровей эта шмара всяко не тянет?
– Ее пару лет назад хахель очередной, по пьяни, в пивной на Гороховой графином по башке отоварил. Оттуда и пошло.
– Велик и могуч русский язык! Было бы забавно, кабы выяснилось, что и Барона этого оприходовали в той же пивной, но – барометром. Ладно, как говорят в тюрьмах: свидание окончено.
– Типун тебе!
Я поднялся с лавочки и рефлекторно потянулся, разминая конечности. Защищаясь от небесной сырости, поднял воротник.
– Благодарю за службу, дружище. Продолжай в том же духе.
– Э-эээ, начальник! – встревожился Вавила. – А на здоровье поправить?
– Газеты надо читать! – напутствовал я агента и двинулся в сторону площади Труда. Оставив на свежевыкрашенной скамейке позавчерашний опять-таки «Труд», промеж страниц которого помещалась трехрублевая купюра…
…Направляясь к трамвайной остановке, я размышлял о том, что поведанная Вавилой информация за Графиню этих денег, безусловно, стоит.
Другое дело, прознай моя Светка о том, какое количество рублей и трешек с завидным постоянством утекает из семейного бюджета на поправку здоровья таким вот упырям, у-уу! Боюсь, массовых жертв и разрушений не избежать.
Кстати, кто-то из наших сотрудников рассказывал, что на Западе, у ихних полицейских, якобы существуют специальные, неподотчетные денежные фонды для выплат осведомителям. Нам бы такой денежный карт-бланш, уж мы бы… Пускай и не к Октябрьским, но за пару-тройку лет ленинградские авгиевы конюшни подразгребли бы.
Ладно, все это из области безумных фантазий[29]. Но вот Графиня – направление вполне себе реальное и перспективное. А значит… А значит, в самое ближайшее время, грамотно обставившись, следует нанести ей частный визит.
Но и Бароном, невесть откуда нарисовавшимся, пожалуй, стоит заняться. Очень уж «вовремя» они с Хрящом свой банкет проставочный упромыслили. Аккурат после двух серьезных квартирных краж. А ведь там исключительно грамотная, надо признать, проделана работа. Сам Хрящ, в одиночку, такие обносы не поставит – не его масштаб. Здесь рука режиссера угадывается, причем режиссера талантливого.
Уровня Товстоногова, не меньше…
Купейное застолье стремительно набирало обороты.
Переоблачившаяся в не по возрасту легкомысленный халатик Мадам предсказуемо сделалась объектом негласного соперничества быстро захмелевших номенклатурщиков.
Распуская хвосты, надувая щеки и бесцеремонно перебивая друг друга, оба стремились урвать индивидуальную толику женской благосклонности или хотя бы заслужить поощрительную улыбку. Вот только сама Мадам, умело подыгрывая одному и второму, меж тем явно облизывалась на романтично-загадочного, как ей казалось, красавчика Юрия.
«Красавчик» же сохранял на лице нейтрально-вежливое, участливое выражение. Хоть и давалось это ой как непросто. Потому как нынешняя компания вагонных попутчиков была Барону не просто неприятна – омерзительна…
– …А давай-ка, Пал Палыч, выпьем за НАШУ победу!
С этим давно потерявшим свежесть и оригинальность предложением Партраб снова схватился за бутылку. Не слишком уверенно фиксируя горлышко в своем потном кулачонке.
– Дама и мы, ветераны, сидя. Ну а молодое поколение… – здесь он выразительно посмотрел на Барона, – надеюсь, уважит и стоя, так сказать, почтит?
– Дико извиняюсь, но из вашего разговора я так и не понял: какое все-таки отношение ВЫ имели к НАШЕЙ победе?
Партраб удивленно вскинул жиденькие, словно бы выщипанные бровки:
– Вот те раз! Мы тут, понимаешь, битый час… Юрий, вам же только что рассказывали, что Пал Палыч – он всю войну не покладая рук ковал для родины щит.
– За Уралом? Ковал? – невинно уточнил Барон.
– Именно. Исключительно четкая формулировка, – не учуяв подвоха, хмельно подтвердил Отвраб.
– А персонально я, – продолжил разжевывать Партраб, – этот самый щит, можно сказать, носил. Вот в этих самых руках.
– А что, сотрудникам армейской газеты тоже щиты выдавали?
– Юрий! Мне очень не нравится ваш тон. Вы это на что сейчас намекаете?
– Упаси бог. И не думаю. Намекать. Практически прямым текстом…
Барон не докончил фразы.
Нельзя, категорически неправильно в нынешнем его статусе обострять конфликт. Ибо это выходило за рамки его роли и маски, которую он носил.
Засим невольно пришлось брать себя в руки и завершать начатую мысль более мягкой, хотя все едино недвусмысленной, оконцовкой:
– Просто вы, Александр Александрович, столь навязчиво стремитесь продемонстрировать нам свое знание фронтовой жизни, что это невольно заставляет думать о… о ее недостаточном знании.
От этих слов у Партраба фигурально глаза на лоб полезли: