– Да я! Да я, между прочим, три… четыре раза на передовую выезжал! И пороху, что называется, нюхнул. С горочкой. Пока вы, молодой человек, в то же самое время…
– Мужчины! Не ссорьтесь! Так хорошо сидели – и на тебе. В конце концов, Юрочка ведь не виноват, что в войну ему было всего… Юрий, вы какого года?
– Сколь ни есть – все мои.
– Нет, я решительно не понимаю: откуда у современной советской молодежи столько цинизма? Откуда такое неуважение к боевым заслугам отцов и дедов?
– А вот я считаю, Сан Саныч, что подобный вопрос следовало также адресовать и вам! – менторски парировал Отвраб.
– Не понял?
– Значит, что-то и вы недорабатываете. По линии идеологического воспитания!
После этой фразы Барон почувствовал: «Всё, амба!» Сейчас либо сорвется с катушек, либо… сблюет. Ни того ни другого совершать не хотелось, поэтому он избрал срединный, даосский вариант, поднялся и рывком катнул дверь вбок.
– Юра, вы куда? – встревожилась Мадам.
– Пойду перекурю. Пока вы тут дорабатываете. Идеологическую линию.
Барон выскочил в коридор, с оттяжечкой катнул дверь, возвращая в исходное положение, и прошел в освещенный тусклой лампочкой тамбур.
Здесь он достал папиросы, закурил и дал наконец волю эмоциям:
– Поговорили, блин! Словно дерьма поел! Вот чуяло сердце: плацкартой надо было ехать!
Сделав несколько глубоких затяжек, Барон прижался к холодному стеклу и зло всмотрелся в ночь – на душе у него сейчас было исключительно погано. И то сказать: две старые тыловые крысы, красуясь перед бабой, битый час выставляли себя героями и чуть ли не спасителями Отечества. Тогда как он, вынужденно поддерживая легенду «годков не хватило, не успел повоевать», был обречен на панибратское снисходительное похлопывание по плечу. Дескать, пока ты под стол пешком ходил, мы за тебя кровь мешками проливали!
– У-уу… крысиное отродье!
А за окном пролетали громоздящиеся друг на друга черные, плотные, к плечу плечо, шеренги лесов. Барон провожал их взглядом и невольно погружался в воспоминания о том, как ровно двадцать лет назад, сквозь точно такие же, только утопающие в морозном снегу шеренги, пробирался он. На пару с Гейкой…
Ленинградская область, март 1942 года
После ночного снегопада наступило солнечное морозное утро.
Природа словно бы взялась отдохнуть от недавней пурги, а потому окрест стояла такая звенящая и неправдоподобная тишина, что даже не верилось, что где-то по-прежнему гремит, взрывая и корежа землю, война. Что в каком-то десятке километров отсюда друг против друга окопались в мерзлой земле две ощетинившиеся армии.
Насквозь промерзшие, заиндевевшие пацаны, перейдя неширокую, скованную льдом речушку, хватаясь за кусты и деревья, вскарабкались по обрывистому крутому склону и, тяжело дыша, осмотрелись. Впереди расстилалось белое безлюдье снежной целины, на границе которой плотной выбеленной стеной снова высился лес.
– Кажись, всё, Юрец, – выковыривая из ноздри ледяную соплю, удовлетворенно кивнул Гейка. – Считай, вырвались. Щас до того лесочка дотянем, а там можно будет и костерок упромыслить.
Юрий с облегчением сбросил на снег один на двоих вещмешок, достал из-за пазухи компас, мокрой варежкой протер запотевшее стекло и дождался статики стрелки.
– Если нам, как ты говоришь, на юго-восток загребать надо, похоже, мы того… промахнулись.
– Да убери ты свой компа́с! Тоже – юный натуралист. Я его, блин, через линию фронта перевел, а он, вместо благодарности, стрелку мне под нос тычет. Вот сперва отогреемся малёха, а там – пожуём-увидим.
– Так я ничего и не говорю. Костерок сейчас и в самом деле… Да и пожрать…
– Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионЭры, мы кушать хочем! – Гейка подхватил вещмешок и скомандовал: – Двинули, Юрец, пока на горизонте чисто. Давай-давай, таперича твоя очередь «ледоколом» мантулить.
– Э-эх, лыжи бы сейчас! – поежившись, вздохнул Юрка.
Перспектива протопать четыреста – пятьсот метров, утопая, в лучшем случае, по колено в снегу, мягко говоря, не вдохновляла.
– А аэросани, господин-товарищ-барин, не желаете?
Юрка снова вздохнул и сделал несколько первых, пристрелочных шагов…
Все оказалось не так уж страшно: по счастью, поле было лишь по щиколотку припушено выпавшим ночью снегом, а под ним скрывался вполне себе твердый скользкий пласт.
Воспрянув духом, Юрка зашагал много бодрее, а следом выдвинулся Гейка, стараясь ступать за товарищем след в след.
– «С петроградского кичмана // Бежали два уркана…» Эй, Юрец! Подпевай!
– Я такой песни не знаю.
– Дикий человек! Как же ты собираешься с жиганами хороводиться, если таких элементарных вещей не знаешь?
– А я и не собираюсь. Хороводиться, – буркнул под нос Юрка, продолжая вспахивать целину.
– «…бежали два уркана да в Ма-аскву… // На Тосненской ма-алине // Они а-астанавились…» Твою ж мать!
Раздухарившйся Гейка оступился и тут же, по самое не могу, провалился в снег. Был он покрупнее и потяжелее Юрки, да еще и с вещмешком, а потому его веса наст все-таки не удержал.
– Ты чего там?
– Снегу цапанул по самые яйца… Давай-давай, Юрец, крути педали. Я нагоню…
Юрий продолжил движение, а Гейка, кряхтя и чертыхаясь, стянул сапог и, балансируя на одной ноге, принялся вытряхивать из него снег. В какой-то момент его критично накренило и, снова ругнувшись, Гейка, теряя равновесие, грохнулся на спину.
А в следующую секунду раздался ВЗРЫВ…
– …Юрочка! Сколько можно курить? Это вредно, и вообще.
Барон сбросил с лица гримасу раздражения, натянул подменную маску любезности и обернулся к заглянувшей в тамбур Мадам:
– Да я и не курю уже. Просто в окно смотрю.
– Не обижайтесь на этих старых зануд. Сама терпеть не могу, когда супруг начинает брюзжать на молодежь.
– Ну не настолько я все-таки молодой.
Мадам картинно вздохнула:
– Ах, Юра-Юра! У вас, у мужчин, молодость длится, увы, намного дольше, нежели у нас, у женщин, – она подошла к нему практически вплотную и, интимно заглядывая в глаза, поинтересовалась: – Вы в Москву в гости или в командировку?
– В командировку.
– А где планируете остановиться?
– В гостинице.
– Ф-фу, Юрочка! В разгар летнего сезона в приличную все равно не попадете, разве что в какой-нибудь Дом колхозника. С клопами, но без удобств.
– Так ведь иных вариантов у меня все едино нет.
– Есть, Юрочка, есть, – заговорщицки зашептала Мадам. – Муж как раз улетел с официальной делегацией в ГДР. Так что у меня сейчас совершенно пустая квартира в самом центре. И я с превеликим удовольствием временно сдам вам уютный уголок.
– Право, не знаю. Неловко вас стеснять.
– Стеснять? Ах, какие вы, мужчины, непонятливые!
В следующую секунду Мадам с такой пылкостью бросилась на шею Барону, что тот едва удержался на ногах.
– Да-да! Да, не стесняй меня, Юрочка, – стисни меня! Крепче! Еще крепче! У-уууу…
«Экая… хм… шалавистая баба. Даром что жена ответственного и партийного… – удивленно подумал Барон, по-джентльменски учтиво исполняя просьбу дамы. – Может, и в самом деле взять да и переквалифицироваться в альфонсы? Там и срока поменьше, и сама атмосфера куда приятственней. Опять же – с людьми работа… А вообще, надо бы крепко подумать, как лучше использовать эту "ядерную" бабенку в мирных целях. В конце концов, советский атом – он того… самый мирный атом!»
– …Гиль у аппарата. Слушаю вас?
– Добрый вечер, Степан Казимирович. Извините за поздний звонок. Это Наташа Хижняк беспокоит.
– Кто-кто?
– Хижняк. Старшая пионерская вожатая пионерлагеря «Чкаловец». Помните, мы с вами на днях созванивались?
– Ах да! Как же, как же. «Взвейтесь кострами, синие ночи!» Здравствуйте, Наташенька.
– Я хотела уточнить по поводу завтрашнего дня. Скажите, в какое время нам с ребятами лучше всего к вам прибыть?
– Да, собственно, как вам угодно и удобно. Единственное, к шести часам мне будет нужно…
– Да-да, мы в курсе, что вечером у вас встреча с читателями. Если не возражаете, мы стартуем сразу после завтрака?
– Завтрак – это святое.
– С учетом дороги, мы будем у вас на Покровке в районе одиннадцати.
– Меня это вполне устраивает.
– Ой! Как хорошо! Тогда я прямо сейчас побегу договариваться насчет автобуса.
– Вот только, Наташенька, вы так и не объяснили: в чем будет заключаться моя, так сказать, миссия?
– Ой! Да там все очень просто. Сперва вы расскажете ребятам про Ленина: про то, как вы его возили, какой он был в общении, в быту. Словом, какие-нибудь интересные и поучительные истории… Только про покушение, пожалуй, не нужно. Согласитесь, для такого светлого дня это слишком грустная тема?
– А что, день и в самом деле обещает быть светлым?
– Ой! Как это?
– Это я шучу, Наташенька. Хорошо, про покушение не будем.
– Затем ребята прочтут стихи и примут вас в почетные пионеры нашего лагеря. И на этом, пожалуй… Ах да, еще нужно будет подписать книжки для нашей библиотеки.
– Само собой. То бишь за полчасика управимся?
– Конечно. Нам ведь надо успеть вернуться обратно в лагерь, на обед.
– Ну да, ну да. Обед – он даже посвятее завтрака будет.
– Ой? Как это?
– Это я снова шучу, Наташенька. В общем, будем считать – договорились. Завтра, в одиннадцать.
– Огромное вам пионерское спасибо, Степан Казимирович.
– Да пока вроде как не за что?..
Глава третья
В половине десятого утра, буднично повторив рекорд скорости для открытых помещений, тепловоз ТЭ7 уткнулся носом в бетонное межреберье Ленинградского вокзала и устало стравил пар[30]. Самые нетерпеливые пассажиры «Красной стрелы» мелким горохом начали выкатываться из вагонов, тогда как люди основательные, прибывшие в столицу в купейниках и СВ