– Военно-полевой суд. Немедленно… Изменнику.
Через полчаса приговор был вынесен, подписан и приведён в исполнение.
Когда бы продвигаться дальше по тому берегу Волги! Слышно было, что громит на Кубани красных Добровольческая армия, а Донская – рвётся к Царицыну, к Волге. Ах, когда бы им немного быстрее, раньше к Волге выйти! Тут бы и встретились, соединили бы силы! Но далеко была Донская армия. А того дальше Добровольческая. И некому было подкрепить небольшой отряд Каппеля, и нельзя было с такими малыми силами углубляться вперёд – слишком велик риск.
А тут и из Самары пришел приказ снова двинуться на Сызрань, где местные формирования не могли справиться с наступающими красными. Скорее туда! Погрузились на «Мефодий», подоспели вовремя и энергичным ударом принудили красных к отступлению. И – с корабля на бал – из Сызрани, усадив пехоту на подводы, Каппель двинулся на Симбирск, до которого было около ста сорока верст.
Ожидая появление Каппеля на пароходах, красные сильно укрепили берега Волги под Симбирском. На них были установлены орудия и пулеметы, ночью прожектора шарили по реке, высланные вниз по Волге наблюдатели и разведка зорко следили за рекой. Казалось, что взять город было невозможно. Но предугадал Владимир Оскарович, что именно так будут действовать «товарищи», не стал повторяться. Неожиданно он явился со своими частями, откуда не ждали, и обрушил на город артиллерийские залпы. С громоподобным «ура», гоня ошарашенного неприятеля, ворвались в Симбирск молодцы-добровольцы, а впереди них – сам Каппель. Большевики удирали, бросив все военное имущество, орудия, пулеметы, и даже не успев расстрелять арестованных в городе офицеров.
В Симбирске Владимир Оскарович впервые появился перед населением. Никогда не случалось ему прежде выступать перед столь большим собранием. Городской театр был переполнен до отказа, в гробовой тишине сотни глаз были устремлены на него, ожидая его слов. Говорил Каппель просто, но искренне, говорил от души, говорил о том, что болело у всякого находившегося в зале: о поруганной Родине, о том, что Родина, народ, свобода находятся под угрозой, и на борьбу с этой угрозой всякий верный сын Отечества должен подняться теперь. «Отечество в опасности!» – вот, был лейтмотив его речи. Многие присутствующие плакали. Когда Владимир Оскарович кончил речь, она была покрыта не овациями, а каким-то сплошным ревом и громом, от которых дрожало все здание.
С того дня отряд Каппеля стал быстро пополняться добровольцами. В строй становились офицеры и простые мужики, купцы и инженеры – все, кто был верен своему Отечеству. Несколько вредило движению правительства. Эсеровскому Комучу не было веры. К тому же и чувствовалось явственно, что Комуч боится армии. И лишь ещё больший страх перед большевиками мешает ему эту армию в который раз предать. Но Владимир Оскарович и его войско жили единой целью – победить большевиков. Думать о правительстве, о политических дрязгах было просто некогда. Беспрерывная боевая, походная жизнь не давала отдыха. И в ней основной груз ложился на плечи командира. Он жил жизнью солдат, быт его нисколько не отличался от их быта, и в боях он шёл плечом к плечу с ними, залегал рядом в цепях. Но в отличие от рядового бойца командир должен ещё продумывать операции, командир ответственен не только за себя, но за всех подчинённых, командир должен не только воевать, но и думать. Бывало, что не удавалось Каппелю выспаться по несколько суток, бывало, что по целому дню не бывало крохи во рту. Просто забывал за бесконечными хлопотами о том, что нужно подкрепить силы, забывал о голоде, об усталости. Но и не было же лучшего примера для солдат, нежели пример командира.
Казань взял Владимир Оскарович вопреки директивам Самары. Велика была эта победа, но принесла она и горечь. Многие офицеры не пошли в Народную армию, не веря Каппелю, как «ставленнику Комуча». Это недоверие было всего тяжелее, всего больнее для него. А того хуже, что оно стало одной из причин отступления. До сих пор не мог вспоминать Каппель без горечи о тогдашнем, до сих пор занозой в сердце был отказ офицеров вступить в ряды Добровольцев. Кому хуже сделали?.. Полковник Нечаев целую часть кавалерийскую в Омск увёл… Оставил его, вернувшегося по приказу, Владимир Оскарович при группе. Когда разобрался тот во всём, то просил прощения, глубоко раскаивался в том, что сделал. Да какой прок? Не вернуть уже было кавалеристов тех…
А теперь – отступление. В Сибирь, где не вот и ждут. Где Волжане – чужие. Прислали из Омска чин генеральский. То-то счастье… Лучше бы батальон пехоты прислали. А до Сибири – добраться ещё. И через промышленные уральские районы, где ненавидят замороченные русские люди «царских сатрапов», «офицерьё», «буржуев»… Препятствовать движению войск и организовать покушение… Час от часу не легче. И что-то же надо делать с этим. Нельзя так оставить. Записать этих горняков во враги? Да какие они враги? Простые русские люди. Обманутые просто. С ними не сражаться, их не карать надо, с ними надо разговаривать, объяснять, контрпропаганду вести. Ведь русские же! Разговаривать… Вот именно, разговаривать. И не откладывая. И не ища ораторов опытных, которые своими криками только большую сумятицу вносят. А – пойти самому. Одному. И объясниться.
Владимир Оскарович запахнул свою английскую куртку, надел кавалерийскую фуражку, ставшую от времени походить на кепку, подумал, взять ли оружие. Нет, оружия не надо. В случае чего оно не выручит, а может только помешать. Вышел на улицу, вдохнул морозный воздух. Шахта №2… Найти бы её ещё. Уже и темно совсем… Поманил к себе караульного:
– Вы знаете, где находится шахта №2?
Караульный был совсем юноша, едва усы над губой пробивались.
– Так точно… – ответил неуверенно.
– Проводите меня.
– Ваше превосходительство, я не могу… – солдат побледнел. – Там большевики. Они вас убьют!
– Если вы боитесь, я пойду один, – стальным тоном отозвался Каппель, не сводя глаз с караульного.
Сломался юноша, не посмел возражать командиру, повёл, но с видом затравленным. Не доходя немного до места, Владимир Оскарович приказал:
– А теперь возвращайтесь назад и никому не говорите о нашей прогулке. Поняли меня? Никому.
– Ваша превосходительство, а как же вы?..
– Выполнять!
Караульный понурил голову, побрёл назад, часто озираясь. Каппель решительно спустился в шахту, слившись с несколькими идущими туда рабочими.
В шахте N2 царил полумрак, и никто не обратил внимания на вошедшего ничем неприметного человека. Владимир Оскарович притулился в углу и стал со вниманием наблюдать за происходящим. Собрание бурлило. Выступали ораторы, призывавшие к мести, уничтожению, борьбе, кричали обычные митинговые лозунги, полные звонких слов, лжи и злобы, которые встречали аплодисментами и криками:
– Верно! Правильно!
– Товарищи! – крикнул председатель, обращаясь к двум или трем красноармейцам, стоявшим около трибуны: – Вы были захвачены белогвардейцами, но удачно спаслись. Расскажите товарищам, что вы видели у Каппеля, о его зверствах, расстрелах и порках!
Так-так, это уже интересно. Что-то расскажут мОлодцы, на все четыре стороны отпущенные? Будут сочинять на ходу? Или им уже старшие товарищи внушили, что нужно говорить?
Ждали собравшиеся рассказа. Ждал и Каппель. А красноармейцы смущенно переглядывались, молчали.
– Не стесняйтесь, товарищи! – подбодрил их председатель: – Говорите прямо обо всем, что у них делается, как вы спаслись из кровавых рук царского генерала!
– Да как спаслись? – пожал плечами один из солдат. – Взяли у нас винтовки, а нас отпустили. Каппель, говорят, никого из нас не расстреливает, а отпускает, кто куда хочет…
Вот! Вот, во имя чего всё было! Сколько раз слышал Каппель упрёки в том, что гуманизм к красноармейцам вреден, что нужно давить и уничтожать. А он уверял, что те будут полезны, если расскажут у себя, что их отпустили, что их брата не трогают. Верил Владимир Оскарович, что так и будет. Не совсем же без совести стали русские люди, пусть и на той стороне. Считали иные эту веру его идеализмом. Но вот ведь – оправдалась она! Не посмели солдатики русские, в красной армии служащие, врать, будто бы истязал их Каппель. Не забыли добра, и того не забыли, что на их стороне пленных не щадили.
В шахте смущённое молчание повисло. Не того ждали, не того. И председатель занервничал заметно, объявил:
– Это, товарищи, только ловкий трюк! Мозги нам запудривает. А вам, товарищи красноармейцы, даже довольно таки стыдно говорить так на митинге!
На трибуну вскочил какой-то молодой человек и срывающимся голосом, перекрикивая шум, стал читать популярные стихи какого-то красного горе-поэта:
– Мы смелы и дерзки, мы юностью пьяны,
Мы местью, мы верой горим.
Мы Волги сыны, мы ее партизаны,
Мы новую эру творим.
Пощады от вас мы не просим, тираны -
Ведь сами мы вас не щадим!
– Не щадим… Нет пощады… Смерть белобандитам! Смерть Каппелю! – раздался гром голосов.
Ну, вот, теперь пришло время обнаружить себя. В самое пекло. На рожон. А так-то и больше шансов стихию эту обуздать. Отчаянного да безоружного, вдруг явившегося не тронут. Это – тоже психология. Владимир Оскарович невозмутимо подошёл к трибуне, попросил слова.
– Товарищи! – закричал председатель, – слово принадлежит очередному оратору!
«Очередной оратор» быстро и легко вспрыгнул на трибуну. Ожидая тишины, он спокойно стоял на трибуне, вглядывался в зал, требующий его смерти, заметил, как у красноармейцев вдруг побледнели и вытянулись лица. Узнали! Наконец, гул затих. Тогда громким и уверенным голосом Владимир Оскарович произнёс:
– Я – генерал Каппель, я один и без всякой охраны и оружия. Вы решили убить меня. Я вас слушал, теперь выслушайте меня вы.
Присутствующие замерли, а некоторые стали осторожно пробираться к дверям.
– Останьтесь все! – резко и повелительно бросил Каппель. – Ведь я здесь один, а одного бояться нечего!
Мертвая тишина повисла в шахте. Все возвратились на свои места. Никто не посмел ринуться к трибуне, чтобы совлечь с неё «белобандита», никто не посмел вынуть по его адресу оружие, никто не посмел прервать его даже криком. И лишь его голос, твёрдый, глубокий, уверенный звучал в этой настороженной, каждое мгновенье готовой разорваться тишине: