Всё чаще Александру Васильевичу казалось, что какой-то злой рок следует за ним. Что фортуна, благоволившая ему в молодости, теперь отвернулась от него – и окончательно. Все продолжали видеть в нём победителя, знамя, а он во время всё чаще настигавших его приступов хандры чувствовал себя – неудачником. Дело жизни его, Босфорская операция, не состоялось. Флот Черноморский ему сохранить не удалось. Продолжить войну на службе союзников (кондотьером – что за унижение!) – тоже. Провалилась работа на КВЖД… Столько усилий, нервов, огня, трудов – и всё напрасно. А теперь он – Верховный правитель. Зачем? Чтобы и здесь – всё рухнуло?.. Нужно было пробираться на Юг, пойти в подчинение Деникину. И зачем только внял уговорам и остался в Омске? Полководцу, от которого отвернулась удача, нельзя быть правителем… Неужто окажется Болдырев пророком? А – не обратить уже.
Не забыл Семёнов обиды. Как Иуда, повёл себя после переворота. Прислал протест! Он, де, не признаёт адмирала Колчака Верховным правителем, потому что тот, находясь на Дальнем Востоке, противодействовал успеху его отряда и оставил его без обмундирования и припасов, но согласен признать таковым Деникина, Дутова или Хорвата!
Надо было привести в чувство эту вольницу! Сколько же будут продолжаться эти капризы, эта губительная самостийность?! А тут ещё поступили сведения, будто бы на Забайкальской железной дороге задержан транспорт с оружием, обувью и другими вещами. Ещё и снабжение перекрыть вознамерились?.. Это была серьёзнейшая угроза. Оказалось впоследствии, что было это лишь совпадением, но тогда не на шутке встревожился Александр Васильевич. Велел полковнику Лебедеву, корниловскому посланнику (теперь – связующее звено с Деникиным!), назначенному начальником штаба, вызвать Семёнова по прямому проводу и всё выяснить. Атаман разговаривать не пожелал. Что было делать? Александр Васильевич издал приказ, объявляющий Семёнова предателем и отрешающий его от должности, и выслал в Забайкалье отряд, чтобы навести там порядок и обеспечить беспрепятственное прохождение грузов. Узнав об этом, всполошились японцы. Они заявили, что в случае, если колчаковский отряд войдёт в Забайкалье, то их войска будут с ним сражаться. Только этого и не доставало! Пришлось срочно отряд останавливать. Чем бы всё окончилось неизвестно, но в конфликт вмешался Дутов, обратившийся к Семёнову и напомнивший ему об ответственности перед Родиной. Сошлись на компромиссе: адмирал отменил свой приказ об отрешении атамана от должности, а тот признал его Верховным правителем.
Вся эта история оставила тяжёлый осадок в душе Александра Васильевича. Какой моральный ущерб, какая пощёчина власти! И какой подрыв всего движения! Вместо монолитной силы, готовой противостоять врагам Родины, оно лишь радовало их своей расколотостью, постоянными внутренними конфликтами, раздиравшими его. Стыд! Стыд! Ясно видел Колчак, что все вскрывшиеся в первые же дни противоречия не сняты окончательно, что ещё непременно проявятся они. Может быть, всего этого не случилось бы, будь на его месте кто-нибудь другой? Может быть, он просто не должен был принимать власти? Сел не в свои сани? Вспоминалось болдыревский злой посул: «ваших распоряжений как Верховного главнокомандующего слушать не будут». Неужели прав был? До сих пор власти своей не чувствовал Александр Васильевич. Кто кому подчинялся в Сибири?.. Объявленный диктатором, Колчак всё больше осознавал, что не имеет в руках никаких рычагов, чтобы привести в чувство ни чешскую вольницу, ни атаманщину. Все жили по своим законам, все были надёжно защищены своей вооружённой силой и готовы были обратить её против своих же во имя личных целей. И это были – «свои»? И эти – сражались «за Россию»? И с ними – «делать дело»? Как?! Глухое отчаяние сдавливало сердце.
А тут ещё добралась до Омска Волжская группа под командование Каппеля. Партизаны. Подчинялись Комучу. Не лучшая рекомендация. И что из себя представляет этот молодой вождь, которого Болдырев, едва узнав о перевороте, произвёл в генералы. С чего бы? Рассчитывал на поддержку? Имел основания рассчитывать? Каппель сам – не из эсеров ли? Вокруг него их много было. Даже Савинков мелькал. Настораживала адмирала личность «волжского Наполеона». О делах его ходили легенды, которым даже верилось с трудом – настолько удивительны они были. Говорили разное. Одни ругали «выскочкой» и «учредиловцем», другие восхищались. Как-то поведёт себя этот волжский герой? При такой славе, должно быть, тоже – с амбицией. Начнёт свою «партию» сколачивать, пытаться диктовать условия, требовать. А может, по зависти врут на него? О самом Колчаке мало ли наветов ходило! А окажется Каппель честным патриотом, человеком, на которого можно положиться. Хорошо бы так! Но с трудом в это верилось. Настолько не везло во всём, что и тут удачи ждать не приходилось. А потому нервничал адмирал перед предстоящей встречей с командиром Волжан, кромсал ручку кресла, ожидая его прихода. Приказал Каппелю быть у себя сразу по прибытии в Омск. Нужно было, не откладывая, познакомиться с этим легендарным героем, в глаза ему посмотреть. С минуту на минуту должен был появиться он, и Александр Васильевич беспокойно поглядывал на часы.
Ровно в назначенный час вошедший адъютант доложил о прибытии генерала Каппеля.
– Просите, – кивнул Колчак, убирая ножик и принимая официальный вид. Немного опустив голову, он поднялся, опираясь пальцами о стол, исподлобья, чуть опустив веки, воззрился на дверь, ожидая, кто же появится в её проёме.
Появился ещё довольно молодой человек, невысокий, подтянутый, на груди никаких наград, кроме георгиевской ленточки и значков академии и Николаевского кавалерийского училища. Светлые волосы расчёсаны на косой пробор, брода аккуратно подстрижена. Лицо усталое, обветренное, довольно простое, не ожесточённое, без тени хитрости, но светящееся умом. И всего примечательнее – глаза. Синие, глубокие, смотрящие прямо и твёрдо. В глазах этих была отчётливо видна непреклонная воля, неустрашимость, ум и прямота. Так прямо не мог бы смотреть человек, держащий камень за пазухой. Адмирал почувствовал некоторое облегчение. По первому взгляду, показался ему Каппель человеком симпатичным.
А молодой генерал звякнул шпорами, отдал честь, отрапортовал голосом звучным и хорошо поставленным:
– Ваше Высокопревосходительство, генерал Каппель по Вашему повелению прибыл!
Колчак выпрямился, посмотрел на волжского героя уже без напускной строгости, прямо. Взгляды встретились, и Александр Васильевич почувствовал, что человек, стоящий перед ним как раз таков, каким он надеялся и не верил найти его. Он быстро вышел из-за стола, он протянул Каппелю обе руки:
– Владимир Оскарович, наконец, вы здесь – я рад, я очень рад!
– Ваше Высокопревосходительство…
– Меня зовут Александр Васильевич.
В течение двух часов Каппель рассказывал адмиралу о делах, бывших на Волге. Колчак дотошно выспрашивал его обо всех деталях, после всех слухов ему хотелось знать из первых рук всё, что происходило на Волге. Теплело на сердце: какие же люди есть ещё в России! В разных самых слоях её! Как способны ещё бороться! Значит, не всё безнадёжно! Не безнадёжно движение, не безнадежен народ, не безнадежна Россия! Пока такие люди есть. Если бы больше их! Это не атаманщина, не чехи, которые себе на уме. Настоящие русские патриоты! Как бальзам на израненную душу Верховного, был рассказ Каппеля, как прорвавшаяся вдруг струя живительная сам он, волжский витязь, такой путь проделавший со своими богатырями. Владимир Оскарович рассказывал взволнованно, подробно, превознося мужество и доблесть своих подчинённых, и ни разу не обмолвился лишь об одном – о себе. Будто бы сами собой свершали подвиги его люди, а он ни при чём был. И никаких его заслуг не было. Удивительный человек! Где теперь такую скромность встретишь?
– Но вы-то, вы сами, Владимир Оскарович?.. Что же вы о своих подвигах молчите? Я наслышан о них.
Смутился герой воспоминанием о своих заслугах. И это смущение так было удивительно в таком мужественном человеке, имя которого наводило страх на красных. Опустил глаза, пожал плечами:
– Я? Я ничего…
Колчак с любопытством посмотрел на странного генерала, помолчал, а затем спросил:
– Сколько вам лет?
– Тридцать семь, то есть тридцать седьмой…
– Тридцать седьмой, – задумчиво повторил Колчак, вспоминая себя в эти годы. Сколько надежд было тогда! Сколько замыслов и сил! А теперь разбито всё и в прахе лежит… – Ну, а как вы смотрите на то, что происходит? Как, вы думаете, нужно бороться со всем этим?
Владимир Оскарович оживился, отбросил скромность, загорелся, заговорил горячо, подкрепляя каждую мысль свою случаями собственного совсем недавнего опыта. О, сколько успел передумать этот молодой генерал! Он не только громил большевиков на Волге, он анализировал, искал новые подходы, разрабатывал свою систему ведения Гражданской войны, а теперь, лишь подтолкнул его адмирал, и полилось обильным потоком много раз передуманное и перечувствованное, накипевшее, искавшее выхода.
– Большинство из нас, будучи незнакомы с политической жизнью государства, попали впросак, – рассуждал Каппель. – И многим очень трудно в этом разобраться. Революция – это мощный, неудержимый поток и пытаться остановить его – сплошное безумие. Нужно знать, что этот поток снесет все преграды на своем пути. Но дать этому потоку желательное направление было бы не так трудно. Мы этого не хотели понять. Наши военачальники ведут войну, применяя старинные методы, как будто бы теперь не гражданская война, а старое доброе время со штабами и интендантствами! Правда, многие из них посвятили когда-то свою жизнь служению Родине и даже в свое время были на месте, принося много пользы. Но теперь гражданская война и кто ее не понимает, того учить некогда. Нужно дать возможность работать в деле освобождения родины не тем, кто по каким-то привилегиям или за выслугу лет имеет право занимать тот или иной пост, а тем, кто может, понимает и знает, что нужно делать!