В этот последний вечер вы все выбрались на пляж жарить сосиски, наши сопровождающие купили пива, а когда его выпили, мы взяли такси и поехали на дискотеку в большом здании посреди леса, недалеко от того места, где мы жили. Моя девушка тоже обещала прийти и обещание сдержала. Она пришла и по обыкновению душевно поздоровалась со мной — поднявшись на цыпочки, поцеловала меня и взяла за руку. Мы уселись за стол, и я подналег на вино, набираясь храбрости для того, чтобы осуществить задуманное. В баре я поделился своими планами с Йогге и Бьорном — сказал, что попытаюсь увести ее в комнату и переспать с ней. Они улыбнулись и пожелали мне удачи. В тот радостный вечер над зелеными деревьями висели тяжелые черно-серые тучи, а здесь, внутри, расхаживали гости, они пили, и смеялись, и танцевали, там пахло потом и духами, сигаретным дымом и спиртным. Моя девушка присела за наш стол и болтала с Харалдом, но все время поглядывала в мою сторону, а увидев, что я, взяв новую бутылку вина, направляюсь к ним, просияла. Когда я сел возле нее, у меня заболел живот. Она наклонилась, мы поцеловались, и я собрался было налить ей вина, но она предостерегающе подняла руку — нет, не надо, ей завтра на работу. Кстати, я не зайду к ней? Но мы же завтра уезжаем, сказал я. Нет, ответила она, ты останешься. Ты никогда не уедешь, а останешься со мной. В школу можешь и тут ходить! Или устройся на работу! Что скажешь? Ладно, согласился я, так и сделаем.
Мы рассмеялись, и меня охватило отчаянье: совсем скоро мы окажемся в комнате с ней наедине, совсем скоро она прижмется ко мне и зашепчет мне на ухо, полагая, будто я знаю, что делаю.
— Может, пройдемся? — предложил я.
Она кивнула.
— А вино как же? — спросила она.
— Мы же вернемся, — сказал я и встал. Я положил руку ей на плечо, словно подталкивая ее к выходу. По пути я обернулся и посмотрел на Йогге и Бьорна. Те заулыбались и показали мне большой палец. А потом мы вышли наружу.
Она посмотрела на меня:
— Куда пойдем?
— Может, в лес? — Я взял ее маленькую ручку, и мы пошли. Грудь ее я уже целовал — как-то раз, когда мы сидели на лавке, я засунул голову ей под свитер и принялся целовать все, до чего мог дотянуться, а она смеялась и крепко обнимала меня. Этим у меня с девушками все и заканчивалось — я наваливался на них, тискал их, целовал им грудь. Однажды, два года назад, я стянул с девчонки трусы и сунул внутрь палец. Меня пробрала дрожь.
— Ты что? — она обхватила меня рукой. — Замерз?
— Да, наверное, немножко, — ответил я, — похолодало же.
Большие тяжелые тучи, долго собиравшиеся над нами, сейчас висели над лесом, закрывая тускловатый вечерний свет. Налетел ветер, и деревья высоко над нами закачались.
Я ощутил, как пульсирует во мне кровь.
И сглотнул.
— Хочешь посмотреть, как мы тут живем? — спросил я.
— Да, очень.
Едва она сказала это, как член у меня дернулся и уперся в брюки.
Я снова сглотнул.
В сумраке свет в окнах здания, где мы жили, казался желтым, а вокруг фонарей расплывался ореолом. Меня тошнило, ладони сделались влажными от пота. Но я должен был.
Я остановился и обнял ее, мы поцеловались, ее язычок был маленьким и гладким. Член у меня набух так, что стало больно.
— Это вон там, — прошептал я, — ты точно туда хочешь?
В глазах у нее мелькнуло недоумение. Но она лишь сказала «да» и ничего больше.
Я опять взял ее за руку, с силой стиснул, и мы быстро преодолели последние двести метров. В пустом вестибюле я, почти задохнувшись от желания, снова обнял ее. Коридор, дверь в комнату, где жили я и еще несколько человек. Я вытащил ключ, трясущейся рукой вставил его в замок, повернул, надавил на дверную ручку, толкнул дверь, и мы вошли в комнату.
— О, Карл Уве, уже вернулся? — спросил Йогге и захохотал.
— Да с тобой гостья? — подхватил Бьорн.
— Очень мило! — вторил им Харалд, — хочешь пива, Лисбет?
Сказать мне было нечего. Они жили в этой комнате и так же, как и я, имели полное право там находиться. Обвинить их в том, что они пришли сюда, чтобы все испортить, я не мог, иначе раскрыл бы свои планы насчет Лисбет, и хотя она, скорее всего, догадывалась, напрямую говорить было нельзя. По крайней мере, в присутствии других — тогда она решит, будто я нарочно выставляю ее на посмешище.
— Вы какого хрена тут делаете? — спросил я.
Йогге улыбнулся.
— А вы-то сами что тут делаете? — не растерялся он.
Я с упреком посмотрел на него, и Йогге, сидя на кровати, скрючился от смеха.
Харалд протянул Лисбет бутылку пива. Она взяла пиво и улыбнулась мне.
— Круто, что твои друзья тоже пришли, — сказала она.
Как это? В смысле?
Она огляделась:
— Есть у кого-нибудь сигареты?
— Мы же футболисты, — сказал Харалд, — тут курит только Карл Уве.
— Глянь-ка, — Бьорн вытащил у себя из сумки пачку «Принц Майлд» и протянул Лисбет.
Такого чудесного шанса мне еще много лет не выпадет. А они взяли и все с полпинка испортили.
Лисбет сунула руку в задний карман моих брюк и прильнула ко мне. Член у меня опять налился кровью. Я вздохнул.
— Карл Уве, вот, держи пиво, — сказал Йогге, — мы же просто пошутили.
— Да, — проговорил я, — смешно вышло.
Он снова покатился со смеху.
Мы пробыли там еще полчаса. Лисбет болтала со всеми. Выпив все пиво, мы пошли назад, на дискотеку. Лисбет ушла оттуда примерно в час ночи, остальные остались до утра. На следующий день я мельком видел ее, мы обменялись адресами, и она заплакала. Не сильно, лишь пару слезинок обронила. Я обнял ее. А знаешь, сказал я, мы же в Лёккене встретиться можем, причем скоро. Мне туда на пароме рукой подать. Как думаешь, получится у тебя? Да, улыбнулась она сквозь слезы. Я тебе тогда напишу и договоримся, ладно? Да, ответила она.
Мы поцеловались, и когда я, шагая прочь, обернулся, она стояла и смотрела мне вслед.
Про Лёккен я, разумеется, просто так ляпнул, чтоб ее успокоить. Лисбет для меня ничего не значила, я был влюблен в Ханну, причем уже целую зиму и весну. Все мои мысли были о Ханне, мне хотелось лишь быть рядом с ней, не для того, чтобы переспать, — я не надеялся даже на поцелуй или прикосновение, нет, но когда я видел ее, то словно наполнялся светом и силой, которые, как мне казалось, не принадлежали нашему миру, а рождались где-то еще. А как иначе это объяснишь? Она была обычной девчонкой, таких, как она, тысячи, но лишь она, такая, какая есть, заставляла мое сердце трепетать, а душу — светиться. Как-то раз той весной я встал на колени перед ней, прямо на асфальт, и предложил выйти за меня замуж. Ханна катила велосипед, шел дождь, было пасмурно, мы проходили мимо многоквартирных домов в Лунде, и моя выходка ее рассмешила. Она подумала, что я шучу.
— Не смейся, — попросил я. — Я серьезно. Правда. Давай поженимся. Поселимся в доме где-нибудь на острове и будем там жить, ты и я. Мы же можем! Если мы захотим, нас никто не остановит.
Она снова рассмеялась своим чудесным переливчатым смехом.
— Карл Уве! — воскликнула она. — Нам всего шестнадцать!
Я поднялся.
— Ты не хочешь, понимаю, — не уступал я, — но я серьезно. Веришь? Я, кроме тебя, ни о ком больше не думаю. И, кроме тебя, мне никто не нужен. Мне что же, притворяться, будто этого нет?
— Но у меня же есть парень. Ты прекрасно это знаешь!
— Да, — я кивнул.
Я прекрасно это знал. Она гуляла со мной только потому, что ей это льстило, и потому, что я был не похож на всех остальных ее знакомых. Надежда на то, что однажды мы с ней будем вместе, испарилась, но даже несмотря на это я не сдавался, я ни за что не сдался бы. Поэтому возвращаясь из Дании, стоя на палубе парома и щурясь на низкое вечернее солнце, глядя на синее море со всех сторон, я думал о Ханне, а не о Лисбет.
По прибытии в Кристиансанн домой я не собирался — наш класс устраивал вечеринку на даче в шхерах, и Ханна туда тоже вроде бы хотела прийти. Тем летом я написал ей несколько писем, два — из Сёрбёвога. Там я в полном одиночестве гулял с плеером вдоль реки и думал о ней. Там я просыпался по ночам и выходил на улицу, под мерцающее звездное небо, поднимался к водопаду, карабкался вдоль него наверх — лишь для того, чтобы сидеть там вверху и думать о ней.
В ответ я получил от нее одну открытку.
Но после того случая с Лисбет моя уверенность окрепла и не таяла ни от зрелища бескрайнего моря, ни от той огромной, жившей во мне тяги, настолько сильной, что она выгоняла меня по ночам на улицу и заставляла плакать от красоты этого мира, — тяги, которую я не в силах был ни использовать, ни истребить.
— Здоро́во, Лось, — сказал у меня за спиной Йогге. — Последнее пиво осталось — хочешь?
Я кивнул, он протянул мне банку «Туборга» и уселся рядом.
Я открыл банку, и на блестящей крышке собралась пена. Я всосал пену, запрокинул голову и сделал порядочный глоток.
— Пить четыре дня подряд — с этим ничто не сравнится! — сказал я.
Он засмеялся, как всегда, странновато, словно на вдохе, этот смех так и тянуло передразнивать, чем многие и занимались.
— А ничего телочка, эта твоя Лисбет, — сказал он, — как ты ее склеил вообще?
— Склеил? Я в жизни никого не клеил, — удивился я, — ты не по адресу.
— Вы неделю тискались. Она к тебе в комнату приходила. Если это не называется склеить, то уж тогда не знаю.
— Но это же не я! Она сама! Это она ко мне первая подошла! И положила руку мне на грудь. Вот так, — я уперся ладонью ему в грудь.
— Эй, ну-ка прекрати! — заорал он.
Мы рассмеялись.
— Ну, не знаю. — Он посмотрел на меня: — Как по-твоему, у меня когда-нибудь девушка будет? Только честно?
— Когда-нибудь? Честно?
— Кончай стебаться. Ты думаешь, кто-то на меня вообще позарится?
Йогге был единственным из моих знакомых, кто способен был всерьез задаваться такими вопросами. Он умел быть искренним. Он был добрым, словно ангел. Но красивым его мало кто назвал бы. Или элегантным. Крепкий — это было ближе к истине. Солидный. На сто процентов надежный. Умный. Хоро