или торговому училищу и все время высматривал кого-то несуществующего. Но чаще всего я стоял перед входом и курил, потому что это действие позволяло мне находиться в определенном месте рядом с другими, теми, кто со стороны мог показаться моими друзьями.
Страх, что кто-то подумает, будто у меня нет друзей, был небезоснователен. Однажды на доске объявлений появился листок бумаги. Ученик, недавно переехавший в наш город и никого в школе не знавший, хотел завести друзей, поэтому, если кто-нибудь захочет с ним подружиться, он будет ждать их на следующий день в двенадцать часов возле флагштока.
На следующий день в двенадцать возле флагштока собралась вся школа. Всем хотелось посмотреть на бедолагу, у которого нет друзей. Разумеется, он так и не объявился.
Может, это была шутка? Или одинокий бедняга увидел толпу и перепугался?
Кто бы он ни был, я его понимал.
Однажды я отправился в редакцию газеты «Нюэ Сёрланне» и попросил поговорить с тем, кто отвечает за новости музыки. Его звали Стейнар Виндсланн. Молодой, с густыми темными волосами, коротко подстриженными на висках и затылке, почти как у басиста из Simple Minds, со щетиной на подбородке и блеском в глазах. Я представился и объяснил, зачем пришел.
— Нет, постоянного музыкального обозревателя у нас нет, — сказал он. — Обычно я сам этим занимаюсь, но сейчас у меня работы навалом, поэтому, если бы этим кто-нибудь еще занялся, было бы отлично.
Он испытующе посмотрел на меня.
Ради такого случая я нарядился — надел рубашку в черно-белую клетку, как у Эджа, пояс с заклепками и черные брюки.
— А ты кого слушаешь?
Я ответил, и он кивнул.
— Давай попробуем. Вот, — он порылся в разбросанных по столу пластинках, — возьми эти домой и напиши о них. Если получится хорошо, станешь писать у нас отзывы на диски.
Я писал весь день, один черновик за другим, и в понедельник после уроков я пошел в редакцию и сдал шесть рукописных страниц. Он прочел их у себя в кабинете, стоя, невероятно быстро. А потом посмотрел на меня.
— Ну вот, передо мной стоит наш новый музыкальный обозреватель, — сказал он.
— Вам понравилось?
— Да, хорошо получилось. Найдется у тебя пара минут?
— Да.
— Я тебя сфотографирую и сделаю небольшое интервью. Задам несколько вопросов. Ты ведь в Кафедралке учишься?
Я кивнул. Он взял со стола фотоаппарат и навел на меня видоискатель.
— Сядь вон туда, — попросил он, показав в угол.
Когда он защелкал затвором фотоаппарата, меня охватил озноб.
— Держи, — сказал он. — Возьми эти диски и держи перед собой, — он протянул мне три пластинки, а я поднял их перед собой, изо всех сил стараясь серьезно смотреть в объектив.
— Тебе нравится U2, — сказал он, — а еще кто?
— Big Country. Simple Minds. Дэвид Боуи. Игги, естественно, тоже. Talking Heads. R.E.M. — вы их Chronic Town слышали? Охрененный. Просто крутейший.
— Ага. Ты музыкальный обзор про него пока не писал?
Кровь бросилась мне в лицо.
— Не-ет, — протянул я.
— А есть у тебя какие-то идеи насчет музыки? Например, достаточно ли у нас в городе концертов проводится? Что думаешь про музыкальные программы по радио? Есть что сказать?
— Ну, жаль, конечно, что у нас на радио всего одна музыкальная программа, а по телевизору вообще ни одной.
— Отлично! — похвалил он. — Тебе же шестнадцать, да?
— Да.
— Все, готово. Завтра напечатаем. А на следующей неделе приступишь. Ладно?
— Да.
— Тогда заходи в… да, в четверг. Обсудим всякие практические моменты.
Он пожал мне руку.
— И еще знаешь что, — вспомнил он, когда я шагнул к двери.
— Что?
— От руки писать нельзя. Это не прокатит. Если у тебя пишущей машинки нет, то раздобудь где-нибудь.
— Хорошо, — сказал я. — Спасибо.
Я вышел на улицу.
И не верил своему счастью. Надо же, я — музыкальный обозреватель в газете! В шестнадцать лет!
Я закурил и зашагал вниз. Сухой асфальт, черные от копоти окна, машины вокруг — все это напоминало настоящий большой город. Я, молодой музыкальный обозреватель, шагаю по улицам Лондона. Только что вынырнул из редакционной кутерьмы.
Стейнар Виндсланн оказался как раз таким, каким, как я думал, и полагается быть журналисту. Невероятно живой. Все делает быстро. Им же надо в сроки укладываться, поэтому и материалы они строчат на одном дыхании.
И в музыке он тоже разбирается. Наверняка с Харалдом Хемпелом знаком. А может, и с какими-то группами из Осло.
Скоро и я с ними познакомлюсь!
Об этом я и не мечтал. Но теперь я — музыкальный обозреватель, и когда к нам в город приедет кто-то из музыкантов, я смогу с ними тусоваться.
Ясное дело!
Мне оставалось пятнадцать метров до перекрестка Дроннингенс гате с Эльвегатен. Если уж я оказался в этих краях, можно бы заглянуть к папе или бабушке с дедушкой.
Но имелась и загвоздка: у меня при себе было лишь семь крон, а после пяти вечера школьный проездной в автобусе не принимался. Хотя ладно, одолжу — ведь теперь-то у меня даже работа есть.
На светофоре горел красный, я остановился, нажал на кнопку на синем щитке и закрыл глаза — проверить, каково тут стоять слепому.
Наверное, лучше зайти к бабушке с дедушкой? Я у них не был с того момента, как папа переехал. Может, они боятся, что сейчас, когда мама с папой развелись, я приму мамину сторону и перестану их навещать.
А к папе забегу в четверг, после встречи со Стейнаром.
Со Стейнаром!
В эту секунду светофор затикал. Звуковой сигнал для слепых. Я открыл глаза и пошел по переходу, миновал большое квадратное здание, в котором располагался супермаркет, потом на мост Люндсбруа, где запах моря делался более острым, а свет — более ярким, вероятно из-за отражения в открывающемся здесь до горизонта море.
Вдали виднелась пара белых парусов. К берегу скользила шлюпка. Я остановился, облокотился на перила и наклонился вперед. Вода вокруг мостовых опор была зеленой.
Однажды папа упал здесь в воду. Это почти единственное воспоминание из детства, которым он поделился. Дед якобы его отлупцевал, и папа потом еще долго лежал под лестницей. Правда ли это, я не знал. Папа еще говорил, что играл в спортивном клубе «Старт» и был многообещающим футболистом, но, как выяснилось, врал на голубом глазу. А однажды он заявил, что вся музыка «Битлз» — это плагиат, что на самом деле песни для них писал неизвестный немецкий композитор, и когда я, двенадцатилетний фанат битлов, спросил, откуда ему это известно, папа ответил, что в детстве играл на пианино, и как-то раз ему достались ноты, написанные тем самым немецким композитором, вот только имя его он позабыл, но мелодии были теми же самыми, что и у битлов. Ноты у него, якобы, до сих пор сохранились. Я, разумеется, ему поверил, ведь это же мой папа. Я попросил его показать мне те ноты и сыграть на пианино мелодии. Но нет, ноты где-то на чердаке валяются, долго искать. И тогда я догадался! Он врет! Папа врет!
Когда это до меня дошло, мне стало легче, потому что репутация «Битлз» была спасена.
Я шагал вперед, потом, свернув направо, срезал дорогу, вышел на Кухолмсвейен и двинулся в гору, наверх, откуда видно было простирающееся внизу море, пустынное и синее.
Зачем только он сказал, что мы были такими бедными?
К чему это?
Я покачал головой и прошел мимо сада за сетчатым забором, где росли три яблони с темно-красными яблоками. На дорожке возле дома блестел на солнце синий автомобиль-универсал.
Услышав мой звонок, бабушка высунулась в окно, снова скрылась и спустя минуту открыла мне дверь.
— Кто это тут к нам пришел! — сказала она. — Ну, заходи!
Я наклонился, обнял ее, и она на миг замерла.
Я уже взрослый для такого, — подумал я и выпрямился.
От нее пахло так же, как и всегда, и, вдыхая этот запах, я словно погружался в детство. Мы едем к бабушке! Бабушка придет в гости! Бабушка приехала!
— Что это у тебя в ухе? — спросила она.
Я же совсем забыл!
После того как я стал носить в ухе крест, я бывал тут дважды и оба раза снимал его. А сегодня забыл.
— Это просто крест, — ответил я.
— Да, настали новые времена, — сказала она, — мальчики теперь серьги носят! Но, наверное, сейчас так и полагается.
— Да.
Она повернулась, и я поднялся следом за ней в дом. Дедушка сидел на кухне, в своем обычном кресле.
— Так это ты нас навестить решил, — сказал он.
Под часами стояла высокая голубая этажерка, которая мне всегда очень нравилась, а на столе, тоже на своей обычной подставочке, приткнулся кофейник.
— Ты теперь сережку носишь? — спросил дедушка.
— Да, это сейчас модно, — ответила бабушка. Она улыбнулась и, покачав головой, подошла ко мне и погладила меня по голове.
— Я сегодня на работу устроился, — сказал я.
— Да ты что? — удивился дедушка.
Я кивнул.
— В газету «Нюэ Сёрланне». Музыкальным обозревателем.
— А ты что, разве в музыке понимаешь? — спросил дедушка.
— Чуть-чуть, — ответил я.
— Время-то как летит, — проговорил он, — ты совсем вырос.
— Он уже в гимназии учится, — сказала бабушка, — наш гимназист! У него и девушка наверняка есть, кто бы мог подумать, а? — она подмигнула мне.
— Нет, девушки у меня, к сожалению, нету, — сказал я.
— Значит, скоро появится, — успокоила она меня, — у такого-то красивого парня.
— Ты, главное, крест этот сними, — сказал дедушка, — и девушки за тобой толпами бегать будут.
— А может, как раз на крест-то они и клюнут? — пошутила бабушка.
Вместо ответа, дедушка снова развернул газету, которую, когда я пришел, отложил в сторону. Газеты он читал по несколько часов подряд, все до последней строчки, до самого крошечного объявления.
Бабушка уселась на стул и взяла со стола пачку табака с ментолом.
— Но курить-то ты еще не начал! — сказала она.
— Вообще-то начал, — возразил я.
Она посмотрела на меня: