На следующий день мороженщица, придя в киоск, мне улыбнулась. Улыбнулась едва заметно, и все же.
Около одиннадцати я постучался к ней в окошко и попросил попить.
Она налила мне стакан воды.
— Мы с тобой коллеги, — сказал я. — Тебя как зовут?
— Сигрид, — ответила она.
Она говорила с удивительным акцентом, черко выговаривая «р» и «д».
— Ты откуда?
— Из Исландии. — Она улыбнулась как можно шире.
Но этим все и ограничилось — сама она со мной не заговаривала и лишь быстро кивала и улыбалась: начался рабочий день.
В один из следующих вечеров я вдруг встретил ее на дискотеке. Я тогда так напился, что все, кроме ее лица, стерлось из памяти. И проснувшись на следующее утро у нее дома, я не помнил, ни как я там очутился, ни как я этого добился. В памяти всплыли лишь несколько картинок: вот она лежит в одних трусах, я наваливаюсь сверху, мы обнимаемся, я целую ее восхитительную грудь, сую руку ей между ног, но она говорит «нет, и речи быть не может», я поднимаюсь, снимаю трусы и стою перед ней во всей своей красе, вот только это, кажется, произвело совершенно другое впечатление, не то, на которое я рассчитывал, потому что она снова рассмеялась и сказала «нет».
От стыда я схватился за голову. Я давно уже отметил, что в постели я один, но куда подевалась Сигрид, не знал, и в следующую секунду привстал и сказал в пустоту:
— Привет!
Ответа не последовало. Может, она в туалете?
Я поднялся.
О нет, я по-прежнему голый!
На столе посреди комнаты лежала записка.
Привет, король Арендала!
Я ушла продавать мороженое.
Может, еще увидимся.
(Как будешь уходить, захлопни дверь)
Зачем, интересно, она подчеркнула слово «может»?
Я оделся, сунул записку в задний карман, послушно захлопнул дверь и по узкой лестнице, темной и пахнущей сыростью, вышел на улицу. О том, где я нахожусь, я понятия не имел, но подозревал, что, возможно, далеко за городом.
Когда я вышел, меня ослепило солнце.
Я оказался на улице. Напротив виднелась стена дома.
В какой стороне город?
Я зашагал вниз по дороге, завернул за угол и вдруг понял, где я. На холме рядом со стрельбищем!
Я дошел до центра и, старательно обойдя киоск с мороженым, купил колу, булочек и уселся в гавани. От запаха соленой воды настроение у меня улучшилось.
Я сидел там и смотрел на лодки в гавани, кружащих в небе чаек, машины на набережной Лангбрюгген на другом берегу и на насыщенно-синее неподвижное небо, а после пошел в отель к Ингве. Он как раз обслуживал постояльцев, а я сел на диван и принялся наблюдать за братом — как тот, одетый в чуть великоватую форму, терпеливо улыбался и говорил что-то по-английски.
Попрощавшись с постояльцами, Ингве подошел ко мне:
— Ты куда подевался?
— Я ночевал у девушки, которая мороженым торгует, — ответил я и сам заслушался этой чудесной фразой.
— И как? Замутишь с ней?
— Вряд ли. Когда я проснулся, она уже ушла. Но она оставила записку и подчеркнула слово «может». «Может, еще увидимся». Как по-твоему, это что значит?
С неожиданным равнодушием он пожал плечами:
— Кстати, у меня сегодня Кристин ночует.
— А мне где спать?
— В ванной.
— Ты серьезно?
— Ну да. Осилишь?
— Ясное дело. Я о вас беспокоюсь.
— Да все в порядке. Я ее предупредил. К тому же я сегодня у нее ночевал.
Все прошло неплохо, но лежать в тесной ванной на матрасе, слушая, как Ингве с Кристин тихо болтают, хихикают и смеются, было непривычно. Когда я на следующее утро пришел в свой переулок, то горел от нетерпения. Я нарочно пришел раньше нее, мне казалось, что в этом мое преимущество. Наконец, явилась и она — улыбнулась и скрылась в киоске. Я торговал кассетами, а к ней заглянул чуть позже и попросил воды.
Воды она налила.
— Чудесный был вечер, — сказал я.
— Да, — она кивнула.
— Давай сходим куда-нибудь сегодня вечером?
Она покачала головой.
— Тогда завтра?
Она опять покачала головой.
— Ты не в моем вкусе, — она улыбнулась. — Но, может, как-нибудь еще встретимся.
— Когда?
Она пожала плечами и снова улыбнулась.
Я вернулся на свое место, и дни потекли своим чередом. Сигрид хозяйничала в киоске, я — у себя за столиком, иногда наши взгляды встречались, и тогда мы улыбались.
Но не более того.
Купив в книжном магазине тушь и картон, я смастерил плакат и повесил его на дерево возле столика. «Кассеты. Оргиналы», — было на нем написано, а ниже — некоторые из самых популярных имен. Спустя несколько минут ко мне подошел мужчина лет сорока с небольшим. Он сказал, что правильно будет не «оргиналы», а «оригиналы». Писал я правильно, гордился врожденной грамотностью, поэтому уперся: нет, вы ошибаетесь, все написано правильно. Не надо там никакой «и» после «р». Я стоял на своем, он — на своем, и в итоге он убрался, качая головой.
Деньги я греб лопатой. Народ по моим кассетам с ума сходил, покупали сразу по четыре-пять штук, поэтому вечером, когда мы с Ингве куда-нибудь шли, я не экономил. Пил я так, как никогда прежде. Если деньги заканчивались, то на следующий день мне просто надо было продать еще кассет. Запасы кассет пополнял Руне, приезжавший раз в неделю в своей красной машине. Изредка я встречал давних знакомых. Дага Лотара, например, — он совсем не изменился и летом устроился подрабатывать в банк. И Гейра Престбакму, который поступил в училище и разъезжал на новеньком мопеде. Гейр тоже не изменился. И Юна, самого модного парня в классе. Он, по его собственным словам, шлялся без дела.
Как-то мы с Ингве отправились на Трумёйе, на пляж, куда возил нас папа. Он остановил машину на стрельбище, и мы двинулись вниз, шагая сквозь густой колючий подлесок; я с наслаждением вдыхал ни с чем не сравнимый аромат вереска, сосновой хвои и морской воды, а затем увидел впереди море, его серую мощную спину, находящуюся там уже много миллионов лет. В воздухе гудели насекомые. Я старался топать погромче, потому что на песке было полно гадюк — по крайней мере, в моем детстве.
Однажды мы с папой наткнулись на гадюку всего в сотне метров от того места, где я шел сейчас. Тогда была весна, и змея, растянувшись на каменной плите, грелась на солнце. Мне было лет десять. Папа словно обезумел. Он принялся бросать в нее камни, и я видел, как змеиное тело словно продавливалось под ними, я помню, как гадюка силилась уползти, помню сыплющиеся на нее камни, пока она не замерла и над ней не образовалась кучка камней. Но когда мы собрались идти, змея снова шевельнулась. Папа подошел ближе и снова стал кидать камни, он и меня подначивал, но меня едва не стошнило. Гадюка почти не шевелилась, и папа, осмелев, подошел к ней, схватил большой камень и размозжил ей голову.
Я обернулся. Ингве шагал за мной. Мы прошли вдоль валунов и нашли укромное местечко прямо возле воды. Я спустился посмотреть на гигантскую вымоину в скалах, которая больше не казалась мне гигантской, бросился в пенящуюся воду, проплыл метров сто до вытянутого островка и обратно. После я лежал на спине и обсыхал под солнцем, грыз печенье, ел апельсины, курил и пил кофе. Ингве предложил потом съездить вместе с ним в гости к Кристин — чтобы не везти меня до города.
— А это ничего? — спросил я.
— Разумеется, они очень гостеприимные. К тому же все остальные в отпуске и разъехались, так что дома одна Кристин.
Через несколько часов он остановил машину возле ее дома. У Кристин мы смотрели видео и ели пиццу. Ингве последние полгода часто у них бывал, ему нравились ее родители, ее брат и сестра, и он им тоже нравился. Как я понял, к нему относились как к сыну.
Сестру Кристин звали Сесилия, она была на год младше меня. Я смотрел на ее фотографии и думал, что она красивая. Брат был намного моложе их обеих — он учился в начальной школе.
Я переночевал у них, спал в кровати Сесилии. Мы договорились сходить куда-нибудь вместе следующим вечером, Кристин обещала взять с собой подружек, но сперва мы поужинаем в ресторане, только мы втроем.
В ресторане я выпил две бутылки белого вина, а когда пришли на дискотеку, еще три бутылки.
И кто же вдруг возник передо мной? Да ведь это моя знакомая из киоска с мороженым!
С ней мы вместе с Кристин и Ингве доехали на такси до Трумёйе. Я расположился на переднем сиденье. Дожидаясь такси, мы обнимались, и я, по-прежнему пьяный, протянул назад руки, и Сигрид схватила их. Ее руки почему-то оказались подозрительно грубыми.
— Ой, Карл Уве! — воскликнул сзади Ингве.
Все рассмеялись.
Я сердито отдернул руки.
— Сколько ты вообще выпил? — спросил Ингве.
— Пять штук, — ответил я.
— Пять бутылок? — не поверил Ингве. — Ты шутишь?
— Нет.
— Неудивительно, что ты так дико себя ведешь. Я бы на твоем месте уже валялся где-нибудь посреди улицы.
— Ага, — согласился я.
Тут такси остановилось, я расплатился, и мы вошли в дом. История повторилась, с той лишь разницей, что теперь Сигрид была совсем голая. Но нет, она не захотела. Белокожая, чудесная, пухленькая, она лежала передо мной и повторяла: «нет, нет».
Когда я на следующее утро проснулся, она исчезла.
Все еще пьяный я спустился на кухню, где завтракали Ингве и Кристин.
— Она на автобусе уехала недавно, — сказала Кристин, — велела передавать тебе привет и сказать спасибо за прекрасный вечер.
На улице было пасмурно. Я решил денек побездельничать, лежал на диване и читал, пока Ингве, работавший в ночную смену, не уехал. На следующий день Сигрид в киоске не было, вместо нее там оказалась девушка лет двадцати. Я спросил ее, где Сигрид, и она ответила, что Сигрид больше не работает и что вчера был ее последний день. Знает ли она, где ее найти? Нет, не знает.
Я был у Кристин еще пару раз и в последний вечер познакомился с ее вернувшимися из отпуска родными. Как и говорил Ингве, они были очень милыми. Мы взяли в прокате «Апокалипсис сегодня», Кристин и Ингве сидели, обнявшись, а я сел рядом с Сесилией. Иногда мы переглядывались и улыбались, точно младшие брат и сестренка, этажом ниже старших брата и сестры, которые никого не удивили бы, решив пожениться.