Весь вечер я ощущал какую-то напряженность, вот только откуда она взялась?
Мы немного стеснялись друг друга, — может, поэтому?
Я видел, как порой Сесилия словно пытается перехватить инициативу, как будто желая показать, что она не просто на равных с сестрой, но и очень от нее отличается.
Мне нравилось за этим наблюдать. За ее стремлением и тем, как она ему следует.
Сесилия занималась балетом и, по словам Кристин, делала успехи: после школы она собиралась на отборочные экзамены в Академию балета.
То, как она раскинулась на диване. Ее лицо — открытое и беззащитное, когда она улыбалась. Но нет, думать об этом было нельзя.
Однако я все равно думал.
Работать мне оставалось еще неделю, и когда Ингве отправился к Кристин, я поехал с ним. Там, у них дома, мне тоже нравилось — чудесная атмосфера и милые люди, это чувствовалось в каждой мелочи.
Я видел, с каким радушием они принимают Ингве и как он этому радуется, и я думал: ну что ты за дурак, принимай это как должное. И еще я думал о Сесилии, потому что, когда она была рядом, ее присутствие переполняло меня.
И я знал, что с ней происходит то же самое.
Сперва спать ушли их родители. Потом Ингве и Кристин.
Мы остались вдвоем в просторной гостиной. Сидя по разные стороны стола, мы чинно беседовали, потому что никакие наши чувства — ни те, что испытывал я, ни те, что, как мне думалось, испытывала она, нельзя было ни проявлять, ни высказывать.
— А ведь я видел, как между ними это началось, — сказал я. — Мы тогда были в Виндилхютте. Жаль, ты не видела. Очень трогательно получилось.
— Да, они трогательные, — согласилась она.
— Да, — повторил я.
Да что же за ситуация такая? Сижу в доме на Трумёйе, наедине с сестрой девушки Ингве?
Ситуация как ситуация. А вот с чувствами у меня проблема.
— Ну ладно, — она зевнула, — пора спать.
— Я еще посижу, — сказал я.
— Тогда увидимся за завтраком.
— Да, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
И, двигаясь с присущей ей изящной уверенностью, она скрылась на лестнице. Как же хорошо, что мне скоро возвращаться домой, — можно будет обо всем этом забыть.
Следующим вечером, это был мой последний вечер перед отъездом, я пошел к Ингве в отель. Он работал в ночную смену и угостил меня здоровенной пиццей. Пока он работал, я сидел за столиком в лобби и ел пиццу, а Ингве иногда подходил поболтать. Он сказал, что Сесилия и Кристин отправились в город и Кристин скоро зайдет к нему. Про Сесилию он не знал. Но она все-таки тоже пришла, и я пошел с ними, в мой последний вечер, когда через несколько часов мне предстояло возвращаться домой. Я знал, что это глупо, но наша беседа с Сесилией иссякла, мы молча шагали рука об руку, сказать нам было нечего, мы прислушивались к дыханию друг друга, глубокому и прерывистому, а потом мы обнялись и поцеловались, и еще, и еще.
— Что мы творим? — спросил я. — Разве так можно?
— Я думала об этом с того самого момента, как впервые тебя увидела, — сказала она, обхватив мою голову ладонями.
— И я, — признался я.
Обнимались мы долго.
— В последний момент, — сказала Сесилия.
— Да.
— Только ты не жалей об этом, — попросила она. — Или нет, жалей. Но скажи, если пожалеешь. Обещаешь?
— Я не буду жалеть, — сказал я. — Обещаю. Ты на следующих выходных дома?
Она кивнула.
— Можно я к тебе приеду?
Она снова кивнула, мы поцеловались в последний раз, и я ушел. По пути я обернулся. Она помахала мне. Я помахал в ответ.
Когда я зашел к Ингве за ключами, он стоял за стойкой. О случившемся я ему рассказывать не стал. Сесилия теперь моя девушка? — раздумывал я, поднимаясь в темноте, какая бывает лишь в конце лета, по крутым улицам Арендала. И если так оно и есть, не смешно ли, что наши с Ингве девушки — родные сестры? Два брата крутят роман с двумя сестрами — ведь есть в этом нечто водевильное? А не все ли мне равно? К тому же Ингве живет в Бергене, я — в Кристиансанне, и вскоре они с Кристин едут в Китай.
Я был совершенно огорошен.
И она сейчас шла домой, чувствуя то же самое.
На следующее утро Ингве подвез меня до автобусной остановки. Я и тогда ему ничего не сказал. Сев, я посмотрел в окно, но Ингве уже шагал обратно.
Совершенно измотанный, я закрыл глаза. Когда автобус въехал в Гримстад, я уснул, а проснулся, лишь когда мы проезжали мимо зоопарка. На перекрестке на Тименес я сошел и сел на другой автобус до Буэна. Когда автобус ехал по Сульслетте, я по привычке высматривал в окне Яна Видара, но его там не было и машины возле дома — тоже.
Я закурил, глядя на водопад. Последний километр никак мне не давался, но я наконец собрался с силами, закинул за спину сумку и двинулся по дороге.
Когда я поднялся на последний пригорок, то увидел маму — она стояла перед бочкой, в которой мы жгли бумагу. Над бочкой трепыхался тщедушный, почти прозрачный огонь. Заметив меня, мама пошла навстречу.
— Привет, — она улыбнулась. — Как отдохнул?
— Отлично, — сказал я. — А ты тут как?
Она кивнула.
— И я хорошо, — ответила она.
— Ну и чудесно, — сказал я. — Пойду душ приму и переоденусь.
— Давай. Ужин у меня готов, осталось только разогреть. Ты есть хочешь?
— Да, очень.
Вечером я сидел за столом и читал, но покоя не находил, мысли скакали, они уже не были прежними, и о чем бы я ни подумал, все приводило меня в замешательство. Время от времени я смотрел в окно, где сад за маленьким картофельным полем незаметно сливался с лесом. Мне почудилось, будто лес чего-то выжидает или к чему-то прислушивается — это чувство всегда приходило с темнотой и делалось сильнее, когда порывы ветра нагоняли дрожь на листву и раскачивали ветки. Неделю назад мы с ней были незнакомы, я вообще с трудом представлял, кто она. А сейчас она моя девушка.
А как же Ханна?
И девушка-мороженщица? С ней у меня что вообще было?
Передо мной словно лежали кусочки разных пазлов, не совпадающие друг с дружкой, разрозненные.
Я спустился в гостиную к маме.
— У тебя правда все было хорошо, пока я уезжал? — спросил я.
Мама положила книгу на стол.
— Да, — ответила она, — правда.
— Не скучала? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Нет. Я же работала. На работе полно дел было. А после так приятно вернуться домой.
Разбуженный нашими голосами, откуда-то вышел сонный кот. Он запрыгнул мне на колени и положил свою тяжелую голову мне на ногу.
— А ты там как? — спросила мама.
Я пожал плечами.
— Отлично, — проговорил я. — Понравилось на улице торговать. Что заработаешь — то и потратишь. Днем зарабатывал, вечером тратил.
— Вон оно как. И на что же ты тратил?
— Ну, много на что. Довольно часто в ресторанах ужинал. А это недешево. С Ингве пиво пили. Но я и скопил чуть-чуть. Целый мешок денег привез. Почти три тысячи крон.
Привезенные деньги я не пересчитывал, на самом деле я вообще про них забыл, поэтому встал и пошел в прихожую — решил переложить их из пакета в более подходящее место.
Но пакета там не было.
Я же оставил его на полу возле двери, разве нет?
Ну да. Положил на ботинки. Белый пакет из «Бейсланна». Битком набитый смятыми банкнотами.
Может, мама его убрала?
Я вернулся в гостиную.
— Там в прихожей пакет лежал, — сказал я, — ты его не брала?
Заложив пальцем страницу, она подняла голову.
— Белый пакет? — переспросила она. — Я его выбросила.
— Выбросила? Ты с ума сошла?! В нем было несколько тысяч!
И деньги эти принадлежали не мне, а Руне. Да, я ему даже больше был должен — за последние дни я потратил немного из его денег.
— Ты деньги положил в пакет? — удивилась мама. — И его бросил на пол? Откуда ж мне было знать?
— Куда ты его бросила?
— В бочку. Где мы бумагу сжигаем.
— Ты их сожгла? Да как же так? Ты сожгла деньги?!
Я всплеснул руками, бросился в прихожую, сунул ноги в какие-то ботинки и побежал к бочке.
Пакет лежал сверху.
А деньги — уцелели ли они?
Я открыл пакет и заглянул внутрь.
Слава богу. Деньги никуда не делись.
Я отнес пакет в дом, высыпал деньги на пол у себя в комнате и пересчитал. Получилось чуть больше трех тысяч двухсот крон. Я убрал их в ящик и вернулся в гостиную.
— Нашел? — спросила мама.
Я кивнул. Включив музыку, я оглядел книжный шкаф, выбрал «Пана» и, усевшись на диван, погрузился в чтение.
До школы оставалась неделя, и я собирался написать несколько рецензий, поэтому поехал в город и зашел к Стейнару Виндсланну. Тот обрадовался мне, сказал, что пытался со мной связаться и пару раз мне звонил, но не дозвонился.
— Дело в том, что я увольняюсь. Мне предложили работу в «Фэдреланнсвеннен». А ты можешь по-прежнему тут работать, но это уже зависит не от меня.
— Жаль, — расстроился я.
— Ну, — сказал он, — вообще-то у меня для тебя предложение. Я там буду отвечать за молодежные и музыкальные новости. Не хочешь в «Фэдреланнсвеннен» писать? Музыкальный критик там уже есть — Сигбьорн Недланн, ты наверняка знаешь, но молодежные новости, отзывы о концертах и интервью с музыкантами можешь забрать.
— Да, с удовольствием, — обрадовался я.
— Вот и отлично, — сказал он. — Ну, до скорого!
Дни «Нюэ Сёрланне» были сочтены, это было очевидно, так что известие меня обрадовало. А газету «Фэдреланнсвеннен» читали все. Что бы я там ни написал, это станет известно каждому.
Я пошел на «Биржу пластинок» и купил пять пластинок, чтобы отпраздновать свое, как я считал, повышение. Деньги я взял из пакета — пара сотен крон роли не играли, мне все равно пришлось бы где-то находить деньги для Руне.
Когда я вернулся домой, позвонил Ингве. Он спросил, что такого произошло в последний мой вечер в Арендале. Сесилия стала какая-то странная и загадочная и теперь сидит и пишет мне письмо.
Я рассказал ему обо всем.
— Значит, вы теперь с Сесилией встречаетесь?
— Да. Выходит, что так.